И для того чтобы проникнуть в этот спасительный приют, требовалось ей всего лишь осторожно вскарабкаться на кухонную табуретку, тихонько щелкнуть проржавевшим замком и извлечь гигантскую тетрадь из-под облезлых Маришкиных сапожек. А потом, вернув табуретку в кухню, поуютнее устроиться в кресле с книжищей на коленях и нашарить в сумке ручку…
Глава 4
Нежданная встреча случилась в суматошный день музейной экскурсии.
По правде говоря, Вероника никогда не питала страсти к внеклассным мероприятиям. Дело было в ее нездоровом воображении: за пределами школы ей на каждом шагу мерещились неведомые опасности и всякого рода нештатные ситуации. Она боялась переводить класс через дорогу, в любую секунду ожидая дорожно-транспортного происшествия, то и дело пересчитывала детей, опасаясь кого-нибудь потерять, и от всей души ненавидела "организованные" троллейбусные поездки с неудержимыми толканиями в бока, девчоночьим визгом и глупым хихиканьем.
Хотя, конечно, познавательные экскурсии по городу - это были еще детские забавы по сравнению с выездами "на природу".
Еще свеж в памяти был тот прошлогодний апрельский денек, когда решено было съездить всем классом в лес - в знаменитую Долину Очарования.
Понятное дело, Вероника ни на миг не обольщалась звучным названием. Она и не помышляла наслаждаться пейзажем, хотя бы даже и в такой солнечный и приветливый как на заказ денек. Как обычно, она зорко следила, все ли в сборе, не затеял ли кто из мальчишек драку и не оголил ли кто из девчонок тощие телеса, хвастаясь новеньким топиком на лямочках и норовя подцепить воспаление легких.
Но все поначалу шло как будто благополучно. Дети степенно, вполне дисциплинированно брели парами по невысоким пригоркам в нежной сени распускающихся клейких листочков. Никто не отставал, не подворачивал ногу и не ругался матом. Ни у кого не наблюдалось даже малейших признаков солнечного удара. Сопровождающие мамаши Гришина и Карпова, почти неотличимые от девчонок в своих щегольских спортивных костюмчиках, безмятежно собирали цветы, рассказывали анекдоты и на вершине горы, над самой Долиной Очарования, упоенно привязывали носовые платочки к "дереву счастья".
И только-только Вероника, убедившись, что высшая точка маршрута осталась позади, стащила свитер и приготовилась было вздохнуть полной грудью, как на пути им встретилось то, что в теме "правописание НЕ с прилагательными" приводится как пример слитного написания - "неширокая, но глубокая речка".
Едва эта самая речка показалась на горизонте, как весь ее дисциплинированный класс напрочь лишился рассудка.
Они не просто в одно мгновение забыли все строжайшие предупреждения и клятвенные обещания. За считанные доли секунды эти дети, которых она в меру своих способностей учила третий год, практически утратили человеческий облик. Девчонки, мальчишки, отличницы, хорошисты и двоечники, активисты и хулиганы с одинаково счастливым визгом и гиканьем ринулись в воду, на ходу швыряя кроссовки и рюкзаки в молоденькую травку.
Ей же оставалось сначала остолбенеть, а потом заметаться по берегу с истерическими криками: "Куда?! Назад! Я кому говорю, мерзавцы?! Не заходите глубоко! Толик, ты слышишь? Алена! Беспечный!!! Вернитесь сейчас же, я вам сказала! Простудитесь!!"
Простудилась, впрочем, только она сама, когда все-таки очутилась в воде, услышав неистовый вопль Толика Куценко: "Змея! Змея!!!" и разглядев у него в руке что-то длинное, черное, мерзко извивающееся… Она даже не заметила, каким образом оказалась рядом с ним по пояс в воде, и совершенно не почувствовала холода. Зато целую вечность потом не могла забыть ощущения касания ЭТОЙ ТВАРИ, которую, не помня себя, вырвала у него и отбросила подальше в речку. Это касание приросло к коже! Вероника успела уже выбраться на берег, таща за собой покорно обмякшего Куценко, и глотнуть чаю из термоса перепуганной Карповой; успела переодеться в запасные тренировочные штаны, зачем-то сунутые мамой Дианы Астаповой в рюкзак дочери; но продолжала с омерзением тереть ладонь, чувствуя мурашки ужаса на спине.
С тех пор на все уговоры съездить с классом в горы, к морю или на водопады Вероника кратко, но твердо отвечала: "Спасибо, я еще жить хочу". Хотя когда дети окружали ее кольцом печальных молящих глаз, все-таки опять ощущала на самом дне души смутный дискомфорт и, в свою очередь, предлагала нерешительно: "Ну… а вы поезжайте с родителями! Семьей!" Однако, услышав это, ученики почему-то разом скучнели и отворачивались.
Некоторым, разумеется, было что в лес, что по дрова. В том смысле, что абсолютно безразлично, где именно развлекаться: на лесной ли опушке или в городском троллейбусе.
На сей раз за пятнадцать минут, пока доехали до музея, Веронике пришлось раз десять воззвать к стыду и совести и примерно столько же раз пообещать вызвать в школу родителей. И за тот же самый отрезок времени ей, со своей стороны, пришлось выслушать пространную нотацию от контролера и множество кратких замечаний и выражений сочувствия от пассажиров.
Смотреть картины после такого позора пропало всякое желание. Она невидяще скользила взглядом по полотнам и экспонатам, мечтая об одном - поскорее очутиться дома, в тишине, в кресле, где поджидал ее новенький детектив… Хотя, впрочем, скорее всего он поджидал ее в руках Маришки.
И к тому же до этого счастливого мгновения требовалось пережить-таки культмассовое мероприятие.
Минут десять седьмой "Б" покорно следовал было за экскурсоводом. Держались вместе, стояли сравнительно спокойно и слушали почти что молча. Кое-кто даже шуршал блокнотом, записывая. Но едва только перешли во второй зал, как Вероника насторожилась. Безымянное учительское чувство подсказало ей, что детей в поле зрения осталось маловато. Кого-то из класса уже явно недоставало! Моментально пересчитав учеников, она метнулась обратно в первый зал… Так и есть: Новиков и Беспечный нахально развалились на музейном диване!
При виде классной руководительницы паршивцы ничуть не смутились, а только чуть приподнялись и заныли гнусаво: "А мы уста-а-али! Верони-и-ика Заха-а-арна, мы спа-а-ать хотим!"
Терпение в конце концов изменило Веронике. Взвизгнув "Да что же это такое!", она подлетела к мальчишкам и непедагогично цапнула было ближайшего Новикова за ухо, но тут сонливость у обоих чудом прошла, и, вывернувшись из-под ее руки, они резво метнулись догонять остальных.
Утроив бдительность, Вероника зорко следила теперь, все ли на местах. Временами ей приходилось шипеть: "Да замолчите же!", временами - дергать за руки, так и норовящие ткнуть пальцем в особо ценный экспонат. Помочь присматривать за детьми было некому: Карпова, по-видимому, поглощенная личной жизнью, в этот раз прийти не смогла.
Однако в целом все шло без особых происшествий. Наиболее дисциплинированная часть класса послушно отбывала нужный срок перед каждым стендом, слушая старушку экскурсовода и иногда даже задавая вопросы - судя по ее довольному виду, не совсем нелепые. "Запомнить, кто нормально себя ведет! - мимоходом отмечала Вероника. - На уроке задать устный отзыв об экскурсии… поставить в журнал…"
Правда, менее организованная часть учащихся уже неудержимо рассыпалась по залу и свободно общалась с искусством, время от времени фыркая: "Глянь, Ксюха, тут такой секс!" или вполголоса восклицая потрясенно: "Ни фига себе подсвечник! Таким убить можно - правда ж, Вероника Захаровна?" Однако Вероника Захаровна только посылала в ответ красноречивые взгляды либо тихонько грозила кулаком, из последних сил дожидаясь конца культмассовой процедуры.
…Неожиданность случилась с ней в тот момент, когда остатки наиболее добросовестной части седьмого "Б" переместились к стенду "Средние века и раннее Возрождение. Итальянская школа".
Постояв вместе с ними некоторое время, она вдруг поежилась, явственно почувствовав на себе чей-то взгляд.
Встревоженно оглянулась. Две смотрительницы беседовали у входа; никаких других посетителей, кроме детей, не было видно. Так откуда же взялось неуютное ощущение ЧУЖОГО ВНИМАНИЯ?
Она еще раз огляделась…
И тут-то встретилась глазами с женщиной.
Эта женщина в диковинных одеждах, сидящая у окна, по-видимому, давно уже разглядывала ее с противоположного конца зала, снисходительно улыбаясь самыми уголками губ. Но улыбка не производила впечатления насмешки - скорее выражала дружелюбный вопрос, что-то вроде "Ну, как ты там, бедняжка? Все прыгаешь? Суетишься?" Будто школьная подружка или любимая тетка, по-свойски посмеиваясь, расспрашивала ее о жизни. Вероника шагнула навстречу и тоже неуверенно улыбнулась. Она даже не сразу поняла, что женщина эта изображена на картине. Лицо ее мягко выступало из коричневатого мрака, лучились чуть прищуренные янтарно-карие глаза, рука в узком красновато-золотистом рукаве словно просвечивалась солнечным лучом из окна. А пейзаж позади, за этим стрельчатым окном, рисовался карамельно-красивым: с горами, подернутыми дымкой, с голубой рекой в живописных изгибах, с рассыпанными по зелени белыми, серо-желтыми и розоватыми домиками. И - удивительное дело! - Веронике вдруг показалось, что где-то она видела точно этот же самый пейзаж!
Экскурсия двинулась дальше, а она осталась на прежнем месте, будто околдованная портретом.
Пленительная мечта о нездешнем покое, несуетливой жизни в солнечном краю среди виноградных лоз и плеска волн вдруг овладела ею. Подробно и пристально, с ревнивым укором рассматривала она даму на картине - ибо то была, без сомнения, знатная дама. Пышные волосы поддерживала жемчужная сетка, вышивка золотом вилась по краю высокого ворота пунцового бархатного платья…
Наконец взгляд ее упал на табличку внизу.
Угловатые, чуть косые буквы сообщали: "Неизв. художник. Портрет донны Вероники. Флоренция".
…Вечером того же дня она ни с того ни с сего вдруг принялась себя жалеть.
Вдруг вспомнилось, как в детстве тетя Женя покупала ей воздушные шарики и шоколадные медали, а однажды подарила два одинаковых платья, поменьше и побольше - розовое и салатное, оба с белыми воротничками и со смешным рисунком из белых глазастых пуговиц. В одном из них, салатном, она ездила летом в лагерь, и все девчонки завистливо косились на это платье и просили примерить, и каждой оно шло - такое вот было счастливое. Им было тогда по тринадцать, и числились они во втором отряде. Отряду этому несказанно повезло: назначенная туда довольно пожилая и с виду ничем не примечательная воспитательница Марина Николаевна, как оказалось, не ведала ни страха воды, ни трепета перед начальством, а потому завела преступный обычай тайком ходить купаться не к общему лягушатнику, а через горы на дикий берег. И там, полулежа на выгоревшей полосатой подстилке, невозмутимо наблюдала, как весь отряд ее с визгом и хохотом барахтается до посинения. И по сию пору для Вероники оставалось тайной: как решалась она на такое? Почему, вместо того чтобы метаться по берегу с криками "Вернитесь!" и "Не заплывайте далеко!", с мечтательной улыбкой на бледном лице вглядывалась в морскую даль и гряды плывущих облаков?
Однако именно в тот год Вероника научилась плавать, кожа ее покрылась ровным золотистым загаром, и по вечерам на массовке темноглазый мальчик из первого отряда смотрел на нее с другого края танцплощадки, не решаясь пригласить танцевать.
И что же, что осталось от всего этого?
И куда же оно делось?
Тети Жени давно нет - она ушла тихо, деликатно, как и все всегда делала в жизни. И теперь кажется - не досказала ей чего-то самого-самого главного… Хотя скорее всего это как раз она, Вероника, ее не дослушала. Потому что как раз тогда все завертелось, засверкало фейерверком: свадьба, новая жизнь, взрослость, потом ребенок, новое жилье, опять новые заботы и радости, и она все ждала в упоении чего-то нового, небывалого… А в квартирке тети Жени было всегда так тихо, мерно тикали на стене часы, и знакомые с детства вещи - зеленый вышитый коврик с ланями над кроватью, пластмассовый стаканчик с карандашами на столе, семейство слоников на комоде - будто дремали на своих местах.
И вот уже настал ее черед покупать дочерям счастливые платья. Потому что у нее нет сестры Жени…
Но кто же поведет их через горы к морю, если не найдется теперь и второй Марины Николаевны?
Кто не побоится отпустить их в свободное плавание?
Неужто придется на это отважиться ей самой, Веронике?
Да ведь она сама не плавала сто лет. Не плавала, не танцевала и даже, кажется, не смеялась… Точно, сто лет она не хохотала до слез!
А еще она старается теперь пореже смотреть в зеркало: тридцать шесть лет, а дают сорок - морщины и живот; да и лицо, даже дети говорят, не слишком чтобы… ну, не светится умом, как пишут в книгах… И на работе ни в грош не ставят - ну и правильно, поделом, вечно она опаздывает, на уроках дисциплины никакой, не умеет толком даже прикрикнуть на учеников, не то что на родных детей… а муж и не замечает даже, когда на ней новая блузка.
Хорош портрет донны Вероники!
Смешно: вся-то разница в ударении - у той дамы с картины, конечно, на "о" - ну и плюс-минус несколько веков.
И где же после этого, спрашивается, справедливость?!
А все-таки забавно: впервые за всю свою жизнь Вероника встретила тезку в музее, на картине неизвестного художника!
И кстати говоря, по взгляду этой тезки было похоже, что и ей любопытно взглянуть на ту, которая спустя века носила ее имя.
Вот интересно бы теперь узнать ее впечатление…
Тут Вероника опять поежилась.
Флорентийка - та, конечно, помоложе. Лет на десять как минимум. И прямо скажем, красотка - с таких только портреты и писать! Глаза с огоньком, брови дугой, ресницы веером…
А может, просто она счастливее? Счастливые некрасивыми никогда не бывают. У них кожа по-особому светится. Есть, есть такие, Вероника встречала! Таким в любом веке уютно.
Между прочим, интересно бы взглянуть на супруга этой самой донны! У таких ведь не мужья, а вот именно супруги. Собой, вполне возможно, не красавец и даже не первой юности мужчина, но - синьор! Какой-нибудь Пьетро или Паоло с суровым взором, почетный флорентийский гражданин. Из тех, которых узнают в любой толпе. Идет по улице - встречные кланяются, с почтением поглядывают искоса на его двухэтажное палаццо с балконом по всему периметру. А у синьоры супруги - бархатные платья, жемчужная сетка в прическе и свободного времени вагон. Гуляй себе по Флоренции, любуйся средневековой архитектурой и прочими шедеврами… Ни тебе уроков, ни педсоветов… Или же шедевры - это было не в Средние века, а, наоборот, в разгар Возрождения? Хотя Возрождение в Италии вроде началось раньше… а в Европе… или наоборот?
Завистливо вздыхая, она машинально вывела столбиком "Вероника", "Пьетро" и "Флоренция" и, заключив все в овальную рамку, украсила затейливыми завитушками.
И как обычно, только после этого спохватилась, что испортила поурочный план.
Но вдруг оказалось, что именно на этом самом плане и было положено начало истории жизни донны Вероники, рожденной в счастливые времена процветания достославной Флоренции!
Глава 5
- Слушай, Свет, вы по программе проходите хоть что-нибудь из средневековой архитектуры? Желательно итальянской. Ну там какие-нибудь воспоминания современников… я не знаю… или древние рисунки, или фотографии?
Светлана кинула на Веронику зоркий взгляд из-под челки, косо прикрывавшей правый глаз. Вероника не постигала, как можно было терпеть подобную прическу. У нее самой от такой челки давно началась бы крапивница.
- Новая идея? - осведомилась Светлана.
Лучшая Вероникина подруга была преподавателем истории по специальности и психологом по призванию. По крайней мере в Вероникиной душе она читала как в открытой книге. И, как настоящий психолог, имела свой собственный взгляд на каждую жизненную ситуацию.
- Надо же! Чего только с учителями не бывает, - удивилась она, выслушав сбивчивое повествование о посещении музея. Потом чуть отодвинулась, окинула подругу изучающе-бесстрастным взглядом и, покачав головой, вынесла предварительное заключение: - Ну, та-ак… Что я могу сказать? Видимо, случай типа сублимации по Фрейду. Доработалась ты, в общем, Вероника Захаровна!
И по ее тону стало ясно, что у нее, Вероники, большие проблемы. Правда, Светлана тут же смягчилась, утешающе погладила ее по плечу и вспомнила:
- Хотя у нас, между прочим, тоже один родственник все писал! Дядя Миша, теть-Викиного мужа брат. И почему-то все время про кота. Теть-Вика рассказывала: как напьется, так сядет и пишет. И все, главное, про кота! - И прыснула. Но тут же спохватилась и добавила ободряюще: - Но знаешь, в целом Мужик абсолютно нормальный! По виду никак не подумаешь…
Как историк, Светлана имела, конечно, право и даже отчасти обязана была проводить аналогии и выводить умозаключения.
Однако на сей раз Вероника оскорбилась.
Какой-то спьяну выдуманный кот - и донна Вероника, флорентийская синьора!
Она холодно посмотрела на косую челку, из-за которой похоже было, что у Светки не два, а полтора глаза.
В памяти тотчас явилось другое лицо: оживленное, чуть насмешливое, будто давно знакомое. Эта женщина словно хотела что-то передать Веронике взглядом. И казалось - стоит только еще раз вглядеться в это лицо, сосредоточиться, прислушаться - и зазвучит ее голос, не то чтобы резкий, однако смелый и завораживающе непривычный, со словами нездешними, таинственными и значительными. Но некоторые из них, пожалуй, можно будет угадать - во всяком случае, отчего бы не попробовать?
Светлана стояла рядом и, сверля Веронику неполным комплектом глаз, как обычно, читала ее мысли.
- Ах, простите, я и забыла, что Вероника Захаровна у нас сценарист! - с усмешкой вскричала Светка. - Главный специалист по новогодним сценкам! Так это, значит, ваш новый персонаж, МАЭСТРО?
Вероника помрачнела и отвернулась.
Школьный конкурс новогодних сценок был ее ахиллесовой пятой.
Из года в год, в то время как другие классы дисциплинированно репетировали отрывки из "Морозко", "Снежной королевы" и "Двенадцати месяцев", у нее разгорался скандал с ролями. Никто в ее ученическом коллективе, как она ни уговаривала, не желал исполнять ленивых падчериц, злобных мачех и незначительных слуг. Взамен таковых настойчиво предлагались кандидатуры человека-паука, графа Дракулы и русалки Ариэль.
Выбившись из сил спорить и доказывать и в очередной раз проклиная свою бесхарактерность, Вероника садилась писать новый сказочный сценарий.
Пожалуй, только эти сценарии и заслуживали наименования ее собственных методических разработок. Наименования, понятно, иронического…
Хотя, между прочим, задача была не из легких. Попробуй-ка кто объединить в одном сюжете Шрека со Снегурочкой, а Гарри Поттера со Снежной королевой!
Эти свои диковинные сюжеты Вероника изобретала, понятно, по ночам. Изобреталось первое время через силу, но постепенно все легче и легче. Со временем выработался даже примерный план сценарной работы: сначала переписать на чистый лист всех заказанных героев и героинь и, перечитав полный список, постараться побыстрее оправиться от шока; потом пририсовать с одного боку Деда Мороза, с другого - елку; а там уж можно браться и за сюжет!