Именно в этот вечер Ева как раз кончила переодеваться и погрузилась в сложный процесс изменения своего лица при помощи косметики, когда неожиданный посетитель ворвался в квартиру и нарушил ее тщательно рассчитанный график.
- Я просто подумал, дай-ка загляну к ней… Надеюсь, ты не возражаешь. Я хочу сказать, я не помешал, а?
Чтобы избавиться от него, потребовалось не меньше десяти минут. Наконец он убрался, забыв вечернюю газету, как будто умышленно оставил свою метку в комнате, где отнял так много драгоценного времени. Ева сунула газету под ближайшую диванную подушку, моментально унесла пустые стаканы на кухню, с глаз подальше, и быстро вернулась, чтоб добавить заключительные штрихи к гриму.
А гость явно запаздывал. Вся эта паника и гонка - попусту.
В конце концов у Евы оказалось свободное время; она вытащила вечернюю газету из-под подушки, рассеянно прошла на кухню, чтобы положить ее в мусорное ведро, но заколебалась. Пожалуй, газета пригодится, чтобы завернуть копченую грудинку, которая осталась с прошлого уик-энда и начинала потихоньку портиться. Лучше сделать это сейчас, когда у нее есть несколько свободных минут, а то к следующему уик-энду…
Через секунду грудинка была забыта.
"Джон Тауерс, канадский миллионер…" Тауерс. Похоже… Да нет, нет, конечно. Этого быть не может!
Джон без инициала X. Джон Тауерс. Тот самый.
Канадский миллионер. Нет, это не может быть он. Но Джон уехал за границу после того, что случилось тогда в Клуги… Клуги! Забавно, что она все еще помнит это название. Она видела все так отчетливо. Дом желтого цвета с белыми ставнями, фасадом к морю, зеленую лужайку в саду, склон горы, спускающейся к бухте. Забытый Богом уголок, подумала она, когда впервые увидела его. Четыре мили до ближайшего города, две мили от автомагистрали, конец проселочной дороги, которая ведет в никуда. Но, в конце концов, ей никогда не придется ехать туда снова. Она была там всего один раз, и этого раза ей, безусловно, хватит до конца жизни.
"… Остановился в Лондоне… Невеста - англичанка…"
Остановился в Лондоне. Наверняка в одном из самых известных отелей. Будет легко выяснить, в каком именно…
Если бы она хотела выяснить. Чего она, конечно, не хотела.
Или хотела?
"Джон Тауерс, - думала она, в оцепенении глядя на неясную фотографию. - Джон Тауерс. Эти глаза… Ты смотришь в них - и внезапно забываешь о боли в спине, или о сквозняке из открытой двери, или о тысяче других утомительных мелочей, которые могли беспокоить тебя в данный конкретный момент. Ты можешь ненавидеть фортепиано и считать музыку скучной, но, как только он прикасается к клавишам, ты чувствуешь, что не слушать невозможно. Он двигается, смеется или показывает что-то совсем обыкновенное, а ты не можешь отвести от него глаз. "Бабник", - решила я, встретив его впервые, но потом вечером в нашей комнате Макс сказал со смешком: "Джон? Бог мой, ты разве не заметила? Моя дорогая девочка, он влюблен в свою жену. Оригинально, правда?"
Его жена.
Ева положила газету и нагнулась, чтобы подобрать упавшие страницы. Ей показалось, что руки и ноги одеревенели и болят, как будто она поднимала тяжести. Ей вдруг стало холодно. Машинально бросив газету в мусорное ведро, она ушла из кухни и обнаружила, что зачем-то входит в пустую гостиную, в которой царит мертвая тишина.
Итак, Джон Тауерс опять вернулся в Лондон. У него чертовски крепкие нервы.
Вероятно, подумала она, лениво перебирая пальцами кромку занавески и глядя в окно, вероятно, было бы весьма забавно вновь встретить Джона. Плохо только то, что он наверняка забыл о ее существовании и сейчас намеревается жениться на девушке, которую она никогда не видела. Но было бы интересно проверить, будут ли эти глаза и это сильное тело так же заражать ее тем странным восторгом и лишать присутствия духа даже сейчас, через десять лет? Или на этот раз она сможет смотреть на него беспристрастно? Если он привлекал ее только сексуально, возможно, во второй раз он не произведет на нее такого сильного впечатления… Но было что-то еще… Она вспомнила, как пыталась объяснить Максу, сама не зная, что именно она хочет объяснить: "Это не просто секс, Макс. Это что-то еще. Это не просто секс".
А Макс спросил со своей привычной усталой, циничной улыбкой: "Не просто? Ты абсолютно уверена?"
Макс Александер.
Отвернувшись от окна, она подошла к телефону и после минутного колебания встала на колени, чтобы достать телефонный справочник.
Макс Александер лежал в постели. На свете существовало только одно место, которое он предпочитал постели, - за рулем своей гоночной машины, но врач посоветовал ему в этом сезоне воздержаться от гонок, и ему приходилось проводить большую часть времени в постели. В этот вечер он только что пришел в себя после недолгого и неглубокого сна и потянулся за сигаретой, когда зазвонил телефон.
Он поднял трубку.
- Привет, Макс. - Женский голос на другом конце линии был незнаком. - Как поживаешь?
Он заколебался, ощутив досаду. Черт бы побрал этих женщин с их вечной таинственностью и холодными голосами профессиональных "девочек по вызову", которые не смогли бы обмануть даже двухлетнего ребенка…
- Это флаксмен девять-восемь-два нуля, - сказал он сухо. - Я думаю, вы ошиблись номером.
- У тебя короткая память, Макс, - сказал голос на другом конце провода. - В самом деле, ведь не так уж много времени прошло с тех пор, как мы были в Клуги.
После долгой паузы ему все же удалось вежливо задать вопрос телефонной трубке цвета слоновой кости:
- С тех пор, как мы были где?
- Клуги, Макс, Клуги. Не мог же ты забыть своего друга Джона Тауерса, а?
Нелепо, но он не мог вспомнить ее имени. У него осталось ощущение чего-то библейского. Может быть, Руфь? Или Эстер? Черт побери, в церковном календаре должно быть куда больше женских имен, но даже ради спасения своей жизни он не смог бы вспомнить больше ни одного. Прошло уже почти четверть века с тех пор, как он открывал Библию в последний раз.
- О, это ты, - сказал он, не придумав ничего лучшего. - Какой стороной повернулась к тебе жизнь на этом этапе?
Для чего, черт возьми, она позвонила? После происшествия в Клуги он ее больше не видел, они пошли каждый своей дорогой. Это было десять лет назад. Десять лет - очень долгий срок.
- Последние два года живу на Девис-стрит, - ответила она. - Работаю в должности управляющего в одной фирме на Пиккадилли. Торговля бриллиантами.
Как будто ему не все равно.
- Тебе, конечно, попалось на глаза сообщение о Джоне, - сказала она небрежно. - В сегодняшнем вечернем выпуске.
- О Джоне?
- Ты что, не видел газету? Он вернулся в Лондон.
Они молчали. Мир внезапно сжался до размеров телефонной трубки цвета слоновой кости, и он почувствовал где-то под сердцем боль.
- Он здесь уже несколько дней. Наверное, какие-нибудь дела. Я просто хотела знать, известно ли это тебе. Он тебе написал, что приезжает?
- Мы перестали общаться с тех пор, как он уехал за границу, - резко сказал Александер и повесил трубку, не слушая ее ответа.
Он с удивлением заметил, что вспотел, а его легкие все еще гнали кровь к сердцу в темпе, который заставил бы его врача забеспокоиться. Откинувшись на подушки, он постарался дышать более спокойно и сконцентрировал внимание на потолке.
Все же женщины очень странные создания, они готовы на все, чтобы первыми сообщить неожиданную новость. Макс подозревал, что они при этом испытывают особенное возбуждение, ложное ощущение наслаждения. Женщина явно упивается самовольно присвоенной ролью диктора последних известий.
- Джон Тауерс, - громко произнес он. - Джон Тауерс.
Это помогло мало-помалу восстановить прошлое. Это утешало, успокаивало и позволяло посмотреть на ситуацию с точки зрения человека незаинтересованного, бесстрастного. Он долгое время вспоминал о Джоне. Как там у него шли дела в Канаде? И зачем он приехал после такого перерыва? Казалось столь очевидным, что после смерти жены он никогда, ни при каких обстоятельствах не вернется…
Александер каменел, когда вспоминал о смерти Софии. Это было ужасно. Он помнил дознание, врачей, разговоры с полицейскими, как будто это было вчера. Коронерский суд в конце концов вынес вердикт: несчастный случай, хотя возможность самоубийства также обсуждалась. После этого Джон бросил дом, продал свое дело и через два месяца был уже в Канаде.
Александер вытряс сигарету из пачки, медленно прикурил, глядя, как разгорается и тлеет ее кончик, соприкоснувшись с оранжевым пламенем. Но чем больше он вспоминал, тем четче работала мысль, все более набирая скорость и проясняясь.
Они с Джоном вместе учились в школе. По правде говоря, у них было мало общего, но потом Джон увлекся гонками, и они стали видеться во время каникул, приезжая погостить друг к другу. Дома у Джона была странная жизнь. Его мать была женщиной светской, в ней было много снобизма, и он часто ссорился с ней. Родители Джона развелись, когда ему было семь лет.
Отец, который, очевидно, был очень богат и весьма эксцентричен, после развода жил за границей и потратил большую часть своей жизни, снаряжая экспедиции к отдаленным островам в поисках разных ботанических диковин, так что Джон никогда его не видел. Была еще разная родня со стороны матери, но единственная родственница Джона, которую Александер видел, была по линии старшего Тауерса. Она на год моложе Джона и Александера, и ее звали Мэриджон.
Незаметно для себя Макс мысленно перенесся в другой мир. Сейчас он был далеко, там, где синее море освещалось ярким солнцем, сиявшим в безоблачном небе. "Мэриджон", - подумал он и вспомнил, что они все называли ее одинаково. Ее имя никогда не сокращалось до "Мэри". Всегда была только Мэриджон, с равноценными ударениями и на первом, и на втором слоге. Мэриджон Тауерс.
Она была привлекательна, Макс пытался ухаживать за ней, но не достиг ровным счетом ничего. Слишком уж много было вокруг нее разных юнцов, а она, похоже, предпочитала мужчин значительно старше. Александер так никогда и не сумел понять, о чем она думает. Он мог выносить загадочных женщин лишь в небольших дозах. Его всегда раздражала атмосфера таинственности, сгущавшаяся до непроницаемости…
В конце концов она вышла замуж за юрисконсульта. Никто не знал почему. Он был посредственным и весьма заурядным парнем, довольно скучным, стойким традиционалистом. Звали его Майкл. Майкл-как-тебя-там-дальше. Так или иначе, они потом развелись. Александер не знал, что с ними стало в дальнейшем.
Но раньше, чем Мэриджон вышла замуж за Майкла, Джон женился на Софии.
Гречанка София, ко всеобщему изумлению, была официанткой и работала в одном из многочисленных кафе в Сохо. Джону было девятнадцать, когда он ее встретил, и вскоре они поженились. Это, естественно, вызвало огромное возмущение матери и ярость отца, который тут же бросил подготовку очередной экспедиции и прилетел в Англию. Были чудовищные скандалы с обеих сторон, и в конце концов старик вычеркнул сына из завещания и вернулся к своей экспедиции.
Александер криво улыбнулся.
Джону было наплевать! Он взял взаймы у матери несколько тысяч фунтов, уехал в противоположную часть Англии и завел дело по продаже домов, земельных участков и имений в Корнуолле. Деньги, конечно, вернул. В основном покупал коттеджи в лучших уголках Корнуолла, переоборудовал их, а затем выгодно продавал. Корнуолл был тогда очень популярным местом, и для такого человека, как Джон, имевшего капитал и способности к бизнесу, было сравнительно легко заработать себе на жизнь. Тем не менее он тогда не интересовался большими деньгами; все, что ему было нужно, - его жена, красивый дом в прелестном месте и рояль. Он, разумеется, все это получил. Джон всегда получал все, чего хотел.
Внезапно воспоминания подернулись дымкой, они крутились и поворачивались, как вращающиеся ножи. Да, думал Александер, Джон всегда получал то, чего хотел. Он хотел женщину, и ему стоило только поманить ее пальцем; он хотел денег, и они плавно потекли на его счет; он почему-то хотел, чтоб ты стал его другом, и ты стал его другом.
…А был ли ты его другом? Когда Джон уехал, как будто развеялись чары, и ты начал раздумывать: а были ли вы и в самом деле друзьями?
Он опять подумал о женитьбе Джона. У них был только один ребенок, толстый и довольно непривлекательный, совсем не похожий ни на одного из родителей. Александер вспоминал уик-энды в Клуги тем летом, когда друзья Тауерса выезжали к нему в пятницу, иногда тратя на дорогу целый день, иногда проводя ночь с пятницы на субботу в дороге, и приезжали в субботу к ленчу. Это было долгое путешествие, но Джон и София великолепно принимали гостей, тем более что само место было идеальным для любого длинного уик-энда… В каком-то смысле там было чересчур уединенно, особенно для Софии, которая всю свою жизнь прожила в шумных перенаселенных городах. Без сомнения, она скоро устала от этого чудесного дома у моря, который Джон так любил. В последние месяцы своей жизни она стала очень беспокойной.
Он вспоминал, какой была София: сладострастная лень, томная пластика, чудовищная скука, которая была упрятана под роскошную оболочку.
Было бы намного лучше, если бы она оставалась в своем ресторанчике, переполненном людьми всех национальностей, и не меняла бурлящую жизнь Сохо на уединенную безмятежность этого дома у моря.
Макс продолжал размышлять, наблюдая за горящей сигаретой, вспоминал бухту и скалы, на которые она упала. Упасть там легко, думал он тогда. Тропинку - ступеньки, выбитые в скалистом обрыве, - занесло песком. Обрыв не был слишком крут или высок, но скалы внизу - как множество острых зубов, только на самом берегу они сглаживались в террасы, ведущие к линии прибоя.
Александер погасил окурок, раздавив столбик пепла.
Там под обрывом было прелестное место. Джон часто ходил туда с ребенком.
Макс видел сейчас все это так ясно: тот уик-энд, Клуги, веселый прием, которые так любила София. Он приехал с Евой, а Майкл - с Мэриджон. Больше никого не было. Джон пригласил еще одну пару, но в последнюю минуту выяснилось, что они не смогут приехать.
Он видел Клуги глазами своей памяти. Старая ферма, которую Джон перестроил, в нескольких сотнях ярдов от моря. Стены - желтые, ставни - белые. Это было необычное, поразительное место. Позднее, когда все кончилось, он думал, что Джон продаст этот дом, но Джон не продал. Он продал свою фирму, а дом в Клуги так и не продал. Он отдал его Мэриджон.
Придя вечером домой, Майкл Риверс тут же вывел машину из гаража и отправился в дальнюю поездку. Целью путешествия был дом в Суррее, в сорока милях от его квартиры в Вестминстере. В Гилфорде он остановился, чтобы перекусить в пивной, а затем двинулся дальше. Он приехал в Анселм Кросс вскоре после семи вечера, июльское солнце пламенело в небе за верхушками сосен на окружающих холмах.
Его встретили недоуменно и не очень приветливо. По правилам, гостей по вторникам не пускали; игуменья была очень строга в этом отношении. Исключения делались только по неотложному поводу.
- Вас, конечно, ожидают?
- Нет, - сказал Риверс. - Но я думаю, она меня примет.
- Подождите минутку, пожалуйста, - сказала отрывисто женщина и вышла из комнаты в водовороте черных юбок и покрывала.
Майкл прождал около четверги часа в маленькой пустой комнате. Ему стало казаться, что его терпение подходит к концу, когда женщина наконец вернулась. Губы ее были неодобрительно поджаты.
- Сюда, пожалуйста.
Он шел за ней по длинному коридору, знакомая тишина душила его. На мгновение он попытался себе представить, каково это - жить в таком отрезанном от всего мира месте, быть запертым наедине со своими думами на долгие часы, но мысленно отпрянул в ужасе от такой возможности. Чтобы нейтрализовать кошмарные вывихи воображения, Майкл заставил себя думать о своих буднях, наполненных работой в офисе, приемом клиентов: о вечерах, которые он проводил в клубе, играя в бридж; о выходных днях, занятых гольфом и долгими прогулками. У него абсолютно не было времени, чтобы сесть и задуматься. Так было лучше. Когда-то, очень давно, он время от времени наслаждался уединением в безлюдном месте, но теперь старался, чтобы его мысли были заняты кем-то или чем-то таким, что абсолютно исключало любую возможность уединения.
Монахиня открыла дверь. Когда Майкл перешагнул через порог, она прикрыла ее, и он услышал мягкий звук шагов - монахиня быстро и целеустремленно возвращалась назад по коридору.
- Майкл! - произнесла с улыбкой Мэриджон. - Какой приятный сюрприз!
Она поднялась и пошла к нему через всю комнату. В этот момент лучи солнца, проникавшие через окна, осветили ее прекрасные волосы. Внезапно он ощутил комок в горле, почувствовал резь в глазах; так и стоял перед ней, не способный заговорить, шевельнуться, почти потерявший зрение.
- Дорогой Майкл, - услышал он ее голос с мягкими интонациями. - Иди сюда, сядь и расскажи мне, что происходит. Какие-нибудь дурные вести? В другом случае ты вряд ли пустился бы в такой долгий путь после рабочего дня.
Она почувствовала его растерянность, но не поняла причину. Пока она шла к стульям, расположенным по обе стороны столика, ему удалось овладеть собой, и в следующую секунду он уже сидел напротив и ощупью искал портсигар.
- Ты не возражаешь, если я закурю? - пробормотал он, уставившись на крышку стола.
- Ни в какой мере. Угостишь меня сигаретой?
Он удивленно взглянул на нее, выражение его лица вызвало у нее улыбку.
- Я не монахиня, - напомнила она ему. - Я даже не послушница. Я просто нахожусь в "уединении".
- Конечно, - неловко сказал он. - Похоже, я все время об этом забываю.
И предложил ей сигарету. Он заметил, что она все еще носит обручальное кольцо. Пальцы, державшие сигарету, были такими же тонкими, как и прежде.
- Ты седеешь, Майкл, - сказала она. - Наверное, слишком много работаешь. - Она затянулась сигаретой. - Какой странный вкус! Очень необычно. Будто редкий яд, несущий медленную наркотическую смерть… Ты долго не приезжал, Майкл. Месяцев шесть?
- Семь. Я не был на Рождество.
- Конечно! Теперь я вспомнила. Живешь в той же квартире в Вестминстере, да? Это смешно, но я совершенно не могу представить себе тебя в Вестминстере. Тебе надо опять жениться, Майкл, и жить в каком-нибудь фешенебельном пригороде вроде Ричмонда или Роухемптона, или где-нибудь еще в этом же духе. - Она по старой привычке выдохнула дым в потолок. - Как поживают твои друзья? Ты видел Камиллу с тех пор? Я помню, ты встретил ее где-то в гостях на Рождество.
Наконец к Майклу вернулось самообладание. Он ощутил вспышку благодарности за то, что Мэриджон вела разговор, пока он не почувствовал себя лучше, и за то, что она нашла именно то начало разговора, которое было ему необходимо. Как будто она знала… Но нет, это невозможно. Невероятно.
- Нет, - сказал он. - Я больше не видел Камиллу.
- А Джастина?
Она, наверное, знает. У него волосы зашевелились на голове - такая осведомленность просто сверхъестественна.
- Нет, ты не видел Джастина, - ответила она на свой вопрос, прежде чем он успел произнести хотя бы слово.