Он заметил, что она говорила медленнее, чем всегда, а глаза ее были устремлены в окно, они видели что-то такое, чего ему видеть не дано.
- Думаю, я поняла, - сказала она наконец. - Должно быть, ты приехал ко мне поговорить о Джоне.
Теперь их окружала абсолютная тишина, гигантская волна безмолвия захлестнула их. Он пытался представить себе, что находится в своем офисе и она просто очередная клиентка, с которой надо обсудить дело. Он старался что-то сказать, но слова не шли с языка.
- Он вернулся.
В первый раз за все время она посмотрела на него в упор, ее взгляд был совершенно спокойным.
- Правда?
Новая длинная пауза. Теперь она смотрела на свои руки. Длинные ресницы, казалось, отбрасывали тень на лицо, придавая ему странное отчужденное выражение. Однажды, очень давно, это выражение ужаснуло его.
- Где он?
- В Лондоне.
- У Камиллы?
- Нет, в "Мэйфер-отеле".
Обычный шаблонный вопрос и ответ напомнили бесчисленные диалоги с клиентами, и ему стало легче говорить.
- Это было в вечернем выпуске, - сказал он. - Они назвали его канадским миллионером, сделавшим состояние на недвижимости, что, в общем-то, неправдоподобно. Но это определенно Джон, потому что они дали фотографию, а поскольку это колонка светских новостей, ведущий не мог не упомянуть Камиллу. Название отеля не было указано, но я обзвонил наиболее крупные и узнал, где он остановился. Это не отняло у меня много времени - меньше десяти минут. Я не думал, что он остановится у Камиллы. Когда я видел ее в последний раз, она сказала, что не имеет от него никаких известий и даже не знает его адреса в Канаде.
- Понятно. - Последовала пауза. - В газете было что-нибудь еще?
- Да, - сказал он, - было. Они написали, что он помолвлен с молодой англичанкой и намерен в ближайшее время жениться.
Она смотрела в окно на вечерний свет и чистое голубое небо вдали. Теперь она улыбалась.
- Я рада, - сказала она, переводя на него взгляд, сейчас она улыбалась прямо в его глаза. - Это прекрасная новость. Надеюсь, он будет счастлив.
Он первым отвел глаза и, глядя вниз, на твердую, ровную деревянную поверхность стола, внезапно почувствовал желание удрать от этого устрашающего безмолвия и мчаться в сумерках обратно к бушующим шумам Лондона.
- Может быть, ты хочешь, чтобы я… - услышал Майкл собственное бормотание, но Мэриджон прервала его.
- Нет, - сказала она. - Тебе нет никакой необходимости встречаться с ним от моего имени. Ты очень добр, что приехал в такую даль, чтобы увидеться со мной сегодня же, но больше сейчас ничего не надо делать.
- Если… если тебе что-то понадобится, любая помощь…
- Я знаю, - сказала она. - Я очень благодарна тебе, Майкл.
Вскоре после этого он удрал. На прощанье она протянула ему руку, но это придало бы расставанию слишком официальный, отчуждающий характер, и он сделал вид, что не заметил руки. А через несколько секунд уже завел мотор и, прежде чем тронуться в обратный путь, поставил регулятор звука в приемнике на максимум.
После ухода Майкла Мэриджон довольно долго сидела у стола и следила за наступлением ночи. Когда стало совсем темно, она встала на колени рядом с кроватью и начала молиться.
В одиннадцать часов разделась и легла. Прошел час, но она не спала. Свет луны проникал в комнату через маленькое окно и отбрасывал длинные изящные тени на голые стены.
Она села, прислушалась. Мозг Мэриджон опять был распахнут, а она думала, что уже давным-давно забыла этот прием. Через какое-то время подошла к открытому окну, как будто холодный ночной воздух мог помочь ее стремлению понять и объяснить. Окно выходило в спокойный, закрытый со всех сторон внутренний дворик, который был даже более спокойным и закрытым, чем ее комната. Но сейчас это зрелище мира и покоя не облегчило ее состояния, а подспудно вызвало обратный эффект: ей показалось, что голова как бы увеличивается в объеме, горло сдавило, она чуть не вскрикнула. Мэриджон подбежала к двери и распахнула ее. Легким не хватало воздуха, тело покрылось потом. Но за дверью было обычное пустое замкнутое пространство коридора, душившее ее своим покоем. Она побежала, босые ноги беззвучно касались каменного пола, и вдруг ей показалось, что она бежит вдоль обрыва, внизу блистает голубое море Корнуолла, а она бежит и бежит к дому с желтыми стенами и белыми ставнями. Вокруг открытое пространство, много воздуха - она свободна.
Видение рассеялось. Мэриджон была в саду старого дома в Суррее, а рядом на клумбе - роза. Она сорвала цветок, разорвала лепестки на мелкие кусочки, а затем сознание опять распахнулось, и она испугалась. Никто, думала она, никто, с кем этого не случалось, ни за что не смог бы понять, как это страшно. Никто не смог бы постичь, что это значит. Человек может представить свое тело раненым или изувеченным, но он не может себе представить боль сознания, мучительные попытки понять, осознать, что твой мозг принадлежит не только тебе одной…
Она преклонила колена, попыталась молиться, но молитвы растворялись в охватившем ее смятении.
Когда наконец наступил рассвет, она пошла к игуменье сказать, что сегодня уезжает, не знает, когда вернется и вернется ли вообще.
Глава вторая
Служащий отеля не мог выяснить, откуда именно был сделан тот анонимный звонок.
- Но вы должны, - настаивал Джон. - Это очень важно. Вы должны.
Человек за стойкой вежливо ответил, что он очень сожалеет, но это абсолютно невозможно. Звонили из уличного автомата, а система автоматического коммутатора не дает никакой возможности выяснить что-либо еще.
- Это был мужчина или женщина?
- Боюсь, что не помню, сэр.
- Но вы должны помнить! - сказал Джон. - Вы наверняка помните. Звонок был всего минуту назад.
- Но, сэр… - Служащий почувствовал, что начинает заикаться. - Видите ли…
- Что он сказал? Голос был глубокий? У него был какой-нибудь акцент?
- Нет, сэр. Да и потом это очень трудно определить, потому что…
- Почему?
- Но, сэр. Это был почти шепот. Голос звучал очень слабо. Он просто спросил вас. "Пожалуйста, соедините с мистером Тауерсом", - сказал он, а я спросил: "Вы имеете в виду мистера Джона Тауерса?" А когда он не ответил, я сказал: "Минутку", - и соединил линию.
Джон пожал плечами, повернулся, пересек холл и направился к бару. Мужчина за стойкой вытер лоб, что-то пробормотал своему коллеге и механически сел на первый подвернувшийся стул.
В баре Джон заказал двойной виски со льдом. Посетители были рассеяны по всему помещению. Однако ему довольно легко удалось найти себе место на достаточной дистанции от ближайшей группы. Посидев некоторое время, он вдруг осознал, что из путаницы мыслей в его голове определенно выделилась одна идея, требующая незамедлительного осуществления. Поэтому, допив виски, он потушил сигарету и вернулся к себе в номер, чтобы позвонить.
Ему ответил незнакомый голос. "Черт, - подумал Джон, ощутив вспышку разочарования. - Она или снова вышла замуж, или переехала, или то и другое вместе, и мне придется терять время в роли чертова частного детектива, чтобы найти ее".
- Попросите, пожалуйста, миссис Ривингтон, - резко сказал он незнакомцу на другом конце линии.
- Я полагаю, вы неправильно записали телефон. Мой номер…
- Это Халкин-стрит, сорок один?
- Да, но…
- Значит, она переехала, - сказал Джон устало и добавил: - Спасибо.
Он сел и на минуту задумался. Лоуренс, их семейный адвокат, наверняка знает, где она. Уж Лоуренс-то, во всяком случае, никуда не переехал за эти десять лет: ему сейчас семьдесят пять, и он прочно врос в свой маленький домик в грегорианском стиле в Ричмонде, вместе со своей сварливой экономкой, которая наверняка все еще носит крахмальные воротнички и манжеты.
Через десять минут он уже разговаривал с человеком, который глубоким, сладкозвучным голосом, с особой тщательностью произносил каждый слог.
- Лоуренс, я пытаюсь связаться со своей матерью. Вы можете дать мне ее адрес? Я только что звонил на Халкин-стрит, но понял, что она переехала, и мне пришло в голову, что вы наверняка сможете сказать мне, что тут происходило, пока я был за границей.
Лоуренс проговорил около тридцати секунд, прежде чем Джон осознал, что не может больше этого выносить.
- Вы имеете в виду, что она переехала около пяти лет назад, после смерти своего второго мужа, и сейчас живет на Консет Мьюс, в доме номер пять?
- Совершенно верно. Фактически…
- Я понял. Теперь, Лоуренс, еще одна проблема. Мне в высшей степени необходимо разыскать мою двоюродную сестру Мэриджон. Я собирался позвонить матери и спросить ее, но, раз уж мы с вами беседуем, я с тем же успехом могу спросить и у вас. Вы имеете представление о том, где она находится?
Старик погрузился в размышления.
- Значит, не знаете, - сказал Джон секунд через десять.
- Ну, если быть абсолютно честным, фактически нет. Не могу ничего вам об этом сказать. Риверс мог бы, конечно, вам рассказать. Приятный парень, этот молодой Риверс. К сожалению, их брак не удался… Полагаю, вы знаете о разводе.
В мягко освещенной комнате воцарилось молчание. За окном по Беркли-стрит полз транспортный поток, заводные игрушки двигались по городу-макету.
- Развод был оформлен, дайте вспомнить… лет шесть тому назад. Или пять? Моя память уже не так точна, как была когда-то… Риверса это сильно подкосило - я встретил его, как раз когда приближалось рассмотрение дела в суде, и он выглядел совершенно больным, бедный парень. Но с разводом никаких затруднений не было. Он взял вину на себя, якобы сам ушел от жены. Майкл не защищался, естественно. Все дело заняло десять минут. Судьи отнеслись к нему очень мягко. Мэриджон, конечно, в суде не присутствовала. В этом не было никакой необходимости… Вы еще слушаете, Джон?
- Да, - сказал Джон. - Я еще слушаю.
А про себя он снова и снова повторял: "Мэриджон, Мэриджон, Мэриджон". В комнате стало темно от печали.
Лоуренс продолжал с оттенком глубокой старческой ностальгии не слишком последовательный обзор событий за последние десять лет. Он, казалось, удивился, когда Джон неожиданно свернул разговор. Однако Лоуренсу удалось взять себя в руки до такой степени, что он даже смог пригласить Джона к себе на обед в конце недели.
- Очень сожалею, Лоуренс, но боюсь, что в данный момент это невозможно. Я вам позвоню потом, если смогу, и, может быть, мы тогда что-нибудь организуем.
Повесив трубку, Джон бросился на кровать и на минуту зарылся лицом в подушку. Он почувствовал щекой прохладу белоснежного полотна и вспомнил, как любил прикосновение льняного постельного белья много лет назад, когда они начали пользоваться простынями и наволочками, подаренными к свадьбе. Внезапный всплеск памяти вызвал перед глазами двуспальную кровать в Клуги, белые хрустящие простыни, зовущие лечь поскорее, темные волосы Софии, рассыпанные по подушке, ее обнаженное тело - цветущее, роскошное, горячее…
Он сел, потом пошел в ванную, потом вернулся обратно в спальню, подгоняемый лихорадочной тревогой.
"Найти Мэриджон, - произнес голос из глубины его сознания. - Ты должен найти Мэриджон. Ты не можешь поехать к Майклу Риверсу, значит, ты должен поехать не к нему, а к матери. Тогда, может быть, удастся увидеть Джастина и попытаться поговорить с ним. Ты должен увидеть Джастина".
"Но этот телефонный звонок… Я должен выяснить, кто звонил. А самое главное - я должен найти Мэриджон…"
Джон вышел, остановил такси на проезжей части, дал шоферу адрес матери и плюхнулся на заднее сиденье. Путешествие было недолгим. Джон сидел в машине, наблюдая, как блистающий водоворот Найтсбриджа поглощает деревья парка; машина повернула за Харродсом и через две минуты свернула на Консет Мьюс. Он вышел, дал водителю десять шиллингов и решил не терять времени на получение сдачи. Было темно, единственный источник света - старомодный фонарь на углу в нескольких ярдах от него. А над дверью, помеченной номером пять, света не было. Очень медленно он пересек булыжную мостовую, долго и сильно нажимал на кнопку звонка.
"Может быть, Джастин откроет дверь", - думал Джон. В тысячный раз он попытался представить себе, каким стал Джастин, но мог представить только маленького мальчика с короткими толстыми ножками и пухлым тельцем… Вдруг он оказался в прошлом, на прогулке по тропинке вдоль обрыва до дома в Клуги, а его руку доверчиво и крепко сжимала маленькая ручка.
Дверь открылась. На пороге лицом к нему стояла женщина с незнакомым лицом в платье горничной.
- Добрый вечер, - сказал Джон. - Миссис Ривингтон дома?
Служанка неуверенно помедлила. Потом женский голос спросил:
- Кто это?
В следующую секунду, как только Джон переступил через порог, в холл вошла Камилла.
Внезапно Джон ощутил стеснение в груди, и чувство любви болью обожгло горло. Но воскресло прошлое, окутанное удушающим туманом, и осталось лишь ощущение отчужденности. Ей всегда было наплевать. Она постоянно была слишком поглощена поиском любовников и мужей, слишком занята, передвигаясь в светских лабиринтах коктейлей и вечеров по случаю великих дат, всегда бесконечно озабочена тем, чтобы нанять прислугу, которая выполняла бы ее обязанности, или же была поглощена устройством его, Джона, в школу-пансион на год раньше срока, чтобы он не путался под ногами. Он принял ее отношение к себе и приспособился к нему. Сегодня он уже не ощущал боли, тем паче после десятилетней разлуки с ней.
- Привет, - сказал он, втайне надеясь, что мать не станет плакать или разыгрывать чувствительные сцены, чтобы продемонстрировать глубину несуществующей любви. - Я решил просто заглянуть и повидаться с тобой. Ты, без сомнения, видела в газетах, что я в Лондоне.
- Джон… - Камилла обняла его, и, целуя мать в щеку, он понял, что она плачет.
Итак, ему все же предстояло выдержать чувствительную сцену. Как в тот раз, когда она отправила его, семилетнего, в пансион и плакала, когда пришло время расставаться. Он так и не смог простить ей тех слез, лицемерной скорби, которую она в действительности даже не была способна почувствовать. Сейчас, кажется, лицемерие начиналось вновь, с самого начала.
Он отступил на шаг и улыбнулся, глядя ей в глаза.
- Ну, - медленно произнес он, - похоже, ты все такая же… Где Джастин? Он здесь?
Выражение ее лица мгновенно изменилось; она повернулась и жестом пригласила его за собой в гостиную.
- Нет, его нет. Он ушел после обеда и сказал, что вернется после одиннадцати… Почему ты не позвонил и не предупредил, что собираешься повидать нас? Я не ждала письма, конечно: это было бы слишком - надеяться на такое, но если бы ты позвонил…
- Я не знал, будет ли у меня сегодня вечером время, чтобы заехать.
Они сидели в гостиной. Джон узнал старые картины, дубовый шкафчик, китайский фарфоровый сервиз с традиционной росписью.
- Ты надолго приехал? - быстро спросила мать. - Это деловая поездка?
- В какой-то степени. Я приехал еще и для того, чтоб жениться. Моя невеста отправится сюда из Торонто через десять дней, и мы поженимся как можно скорее.
- О! - воскликнула она. Джон расслышал резкие нотки в ее голосе и знал, что выражение ее глаз будет жестким. - Я приглашена на церемонию бракосочетания? Или это будет такое тихое мероприятие, что не пригласят даже мать жениха?
- Ты можешь прийти, если хочешь. - Он взял сигарету из ящичка на столе и прикурил от своей зажигалки. - Но мы решили, чтобы все прошло тихо. Родители Сары хотели устроить большую светскую свадьбу в Канаде, но такого я бы не смог вынести, да и Сара тоже, поэтому мы решили венчаться в Лондоне. Родители Сары прилетят из Канады, будут еще один или двое ее друзей, но больше никого.
- Понятно, - сказала мать. - Как интересно! А ты ей рассказал о своей женитьбе на Софии?
Оба молчали. Джон взглянул на мать в упор и почувствовал удовлетворение от того, что у нее покраснела шея, а потом краска поползла выше, на лицо. После паузы он осторожно спросил:
- Ты звонила в "Мэйфер-отель" сегодня вечером?
- Звонила ли я? - Она была озадачена. Он видел, что в ее глазах появилось недоумение. - Нет, я не знала, что ты остановился в "Мэйфер-отеле", - произнесла она наконец. - Я не звонила… А почему ты спрашиваешь?
- Да так… - Он затянулся сигаретой и посмотрел на незнакомую китайскую статуэтку на туалетном столике. - Как поживают Майкл и Мэриджон? - спросил он рассеянно через минуту.
- Они развелись.
- В самом деле? - В голосе прозвучало еле уловимое удивление. - Из-за чего?
- Она не хотела больше жить с ним. Я не сомневаюсь, что у нее было много романов. В конце концов он развелся с ней из-за распада семьи.
Джон слегка пожал плечами как бы в ответ и, не глядя на мать, почувствовал, что она хочет сказать колкость. Прежде чем она успела открыть рот, он спросил:
- Где сейчас Мэриджон?
Последовала пауза.
- Зачем тебе надо это знать?
Он посмотрел на нее пристально.
- А почему бы и нет? Я хочу ее видеть.
- Понятно, - сказала она. - Так вот почему, я полагаю, ты приехал в Англию. И поэтому ты появился сегодня здесь. Я уверена, что в ином случае ты не стал бы утруждать себя.
"О Боже! - устало думал Джон. - Еще театральные сцены".
- Что ж, в таком случае ты, приехав сюда, даром потратил время, - сказала она твердо. - Я понятия не имею, где она, и к тому же меня это абсолютно не интересует. Майкл - единственный человек, который с ней поддерживает отношения.
- Где он сейчас живет?
- В Вестминстере, - сказала Камилла, ее голос звучал ясно и жестко. - Номер шестнадцать на Грей Корт. Я надеюсь, ты не собираешься увидеться с ним, не правда ли, дорогой?
Джон наклонился вперед, стряхнул пепел в пепельницу и поднялся с непогашенной сигаретой в пальцах.
- Господи Боже, ты собираешься к нему? Ты же только приехал!
- Я еще зайду как-нибудь. Сейчас я страшно спешу.
Он уже вышел в холл, но, так как она шла за ним, остановился, положив одну руку на замок входной двери, и повернулся лицом к матери.
- Джон, - произнесла она голосом, из которого неожиданно исчезла вся ярость, - Джон, дорогой…
- Попроси Джастина позвонить мне, когда вернется, хорошо? - сказал Джон, поцеловав мать на прощанье и прижав ее на какое-то мгновение к себе. - Не забудь. Я хочу с ним сегодня переговорить.
Она отстранилась, он убрал руки и открыл входную дверь.
- Но ты же не хочешь его видеть, ведь так? - услышал он ее слова, ошибочно приняв страх в ее голосе за сарказм. - Я не думаю, что тебе это так уж важно.
Он резко повернулся и сделал шаг на улицу.
- Конечно же, я хочу его видеть, - бросил он через плечо. - Ты что, не догадалась? Джастин - главная причина того, почему я решил вернуться.