– Я думал, что Луиза тоже счастлива, но шли недели, и она стала замыкаться в себе, не разрешала мне сказать моей семье или ее семье о ребенке – якобы еще рано. А потом, на следующее утро после первого УЗИ, в тот день, когда она согласилась, чтобы мы поделились со всеми нашей радостью, она призналась, что у нее была связь на одну ночь. Что она переспала с мужчиной, когда я уезжал на уикэнд в университет к Луке. – Пепе уже не стал скрывать горечь. – Она и ее любовник забыли о презервативах. Она была в ужасе, что я узнаю, поэтому спустя несколько дней устроила так, чтобы мы тоже забыли воспользоваться контрацептивами. Чтобы получилось так, что если она окажется беременной, то скажет, что ребенок мой.
– Что ты сделал? – еле слышно спросила Кара.
Пепе горько рассмеялся и покачал головой:
– Я сказал ей, что мне все равно. Что это не имеет значения. Сказал, что люблю ее и выращу ребенка как собственного, даже если есть сомнения в том, что он мой. Но это было неправдой – я сделал бы это не ради нее, а из-за ребенка. Потому что ребенок уже был моим – я прирос к нему сердцем. Я рисовал в уме мальчика или девочку, представлял, как этот ребенок подрастает. Я представил, как поведу свою дочь к алтарю и как мой взрослый сын попросит меня быть его шафером.
Воспоминания, так долго не высказанные, душили его. Но Пепе заставил себя закончить:
– Сначала она согласилась. А потом, через две недели, когда беременность была пятнадцать недель, она уехала на уик-энд навестить тетку. Это оказалось враньем. На самом деле она отправилась в Англию, чтобы сделать аборт. Ее любовник – с которым, как выяснилось, она продолжала видеться, – дал ей на это деньги.
Повисло молчание, тяжелое и давящее.
– О боже, – прошептала Кара. – Мне так жаль.
– Жаль чего? – огрызнулся Пепе, не в силах сдерживаться. – Что меня обманули? Что я был настолько глуп, что согласился, чтобы мне наставил рога не кто иной, как Франческо Кальветти?…
– Он… был ее любовником?
– Ты его знаешь?
Кара с отвращением скривилась:
– Я знаю… о нем.
Конечно же она знала. Лука имел дела с этим мерзавцем и недавно порвал с ним. Грейс, невестка, его презирала.
– В детстве мы вместе играли – родители этого хотели. Он и мой брат когда-то дружили.
Кара робко положила ему ладонь на плечо. Он понял, что она хочет выразить ему сочувствие, но сейчас ему было не до сочувствия. Он впервые вывернул свою душу наизнанку, а такое "очищение" дается нелегко. И особенно он не хотел сочувствия от Кары, женщины, которая заставила его окунуться в такую пучину чувств, какие он не испытывал целых пятнадцать лет.
Он взял ее руку, поднес к своей щеке и приложил к шраму.
– Этот шрам от Луизы. Я был вне себя от злости после того, что она сделала, и обозвал ее всеми мерзкими и грязными именами, какие только пришли в голову. В ответ она полоснула меня кухонным ножом. Я сохранил шрам как напоминание о том, что никогда нельзя никому верить.
У Кары глаза сделались огромными и заблестели от набежавших слез.
Пепе отпустил ее руку.
– Ты знаешь все. Надеюсь, теперь ты сможешь понять, почему я не доверяю людям и почему не могу дать тебе денег, которые ты хочешь получить до рождения нашего ребенка. Ничего личного по отношению к тебе. Пожалуйста, поверь, что это так и есть.
* * *
Кара машинально одевалась: синяя юбка, черный свитер-водолазка и плотные черные колготы. Волосы она завязала в хвост. Руки у нее дрожали, из головы не выходили мысли о Пепе.
После их разговора на балконе он ушел, сказав, что ему надо поплавать. Она не нашла слов – была слишком потрясена, чтобы его задерживать.
Сердце у нее дрогнуло, когда она вошла на кухню и увидела Пепе – он ел хлеб с шоколадной пастой. Сейчас на нем были не только джинсы, но и черная футболка. Волосы влажные, и он побрился.
Он поднял на нее глаза и, заметив, что она неуверенно стоит в дверях, встал.
– Пожалуйста, поешь. – И указал на блюдо с печеньем и круассанами. – Я приготовил тебе чай.
Он специально приготовил ей чашку чаю… У Кары подпрыгнуло сердце. Он налил чай в чашку, а она бросила взгляд на его босые ноги и заморгала, чтобы смахнуть горячие слезинки.
Она взяла с блюда круассан и положила на тарелку, которую он поставил перед ней. Кара отломила кусочек круассана и сунула в рот, не сводя глаз с Пепе, – он добавил молоко ей в чашку, прежде чем подвинул к ней.
– Спасибо, – прошептала она. Ей хотелось коснуться Пепе, погладить его по лицу и поцеловать.
– Знаешь, что я больше всего люблю в Грейс? – спросила она у Пепе, когда он снова сел.
Он удивленно посмотрел на нее.
– Я люблю в ней… все. Когда я переехала в Англию – мне тогда было тринадцать, – то пошла в новую школу, где меня почти все избегали. У всех были свои компании. Я была чужой, а Грейс взяла меня к себе под крылышко. Она водила меня по художественным салонам, а в уик-энд – на вечеринки и всегда стояла рядом, стараясь, чтобы я не чувствовала себя брошенной. Кончилось тем, что я практически переехала к ней домой. Она познакомила меня с живописью. Даже когда было очевидно, что я не смогу нарисовать ничего, кроме смешного человечка, она не оставляла меня в покое. Она посоветовала мне изучать историю искусств в университете, потому что поняла, что меня интересует. Мы учились на разных факультетах, но жили вместе и были неразлучны. Я отдала бы жизнь за Грейс. Она была для меня больше чем лучшая подруга – она единственный человек, кто в меня поверил. А мои родители были так заняты друг другом, что забыли обо мне, за исключением того, что кормили и одевали.
Кара говорила и говорила. Если Пепе смог раскрыть перед ней свою душу, то и она сможет.
– У отца было столько любовных связей, что я счет потеряла. Раз от разу мама заявляла, что уходит, но постоянно его прощала. – Кара вздрогнула. – Я слышала, когда у них бывал примирительный секс. Ничего более отвратительного я в жизни не слышала. А знаешь, что было самым ужасным?
Он покачал головой. На лице у него застыла непроницаемая маска.
– Он ее оставил. После всех измен, вранья и унижения он как-то ушел на работу и больше не вернулся. Он нашел себе юную любовницу, которая "заставила его снова ощутить себя молодым человеком". Моя мать была совершенно раздавлена. Я не думаю, что она когда-нибудь сама оставила бы его. Она ждала его два года в надежде, что он вернется к ней, но, когда он прислал ей документы на развод, она наконец поняла, что все кончено, и увезла меня в Англию, чтобы начать новую жизнь.
Не в силах больше сдерживаться, она погладила Пепе по щеке и провела большим пальцем по щетине на подбородке. Темно-голубые глаза Пепе расширились, он прерывисто вздохнул.
– Вскоре после того, как мы приехали в Англию, мать познакомилась с мужчиной, таким же как мой отец. Обаятельным обманщиком, который был не в состоянии думать ни о чем, только о сексе. И она так же прощала его каждый раз, как и отца. Всю свою жизнь я чувствовала, что родителям я не нужна, что у них главное – это их секс. Я… я боялась стать похожей на них. Наш ребенок никогда не будет чем-то второстепенным. Никогда. Я этого не допущу. Наш ребенок ни в чем не виноват и заслуживает любви, которую я – и, надеюсь, ты – смогу дать ему или ей. – Кара закусила губу. – Но, Пепе, я так боюсь!
– Боишься? Чего?
– Тебя, – призналась она. – До встречи с тобой секс казался мне чем-то дешевым, малопривлекательным, от него можно было ждать только грубой силы и унижения. Я ничего этого не хотела. Но сейчас я могу понять, почему моя мать позволяла отцу обращаться с ней как с хламом и почему позволяет отчиму обходиться с ней так же. И я чувствую, что у меня внутри происходит то же самое, когда я с тобой. Я проснулась сегодня утром с мыслью уехать, но я… не в силах тебе противостоять. Я боюсь, что если останусь надолго, то не захочу больше уходить от тебя.
Глава 12
Ладонь Пепе легла поверх ее руки. Он смотрел прямо ей в глаза:
– Ты думаешь, что влюбилась в меня?
– Нет! – прозвучал ее мгновенный ответ.
Она выдернула руку, сжала пальцы и отвернулась.
– Хорошо.
Пепе взял ее за подбородок и заставил посмотреть на него. Она вздрогнула.
– Я сказал "хорошо", потому что есть возможность пройти этот путь без потерь для нас и для нашего ребенка. Я никогда никого в жизни не обманул. После того, как со мной поступила Луиза, я никому не пожелаю пережить подобное. Я предпочитаю, чтобы мои связи были краткими и приятными. Допускаю, что иногда сплю с бывшими любовницами. Но никогда не вступал в связь одновременно с кем-то еще.
Пепе наблюдал за Карой – она прикусила нижнюю губу. То, что он узнал о ее прошлом, многое объясняет. Собственные жалобы на свое детство – это мелочь по сравнению с ее детством. Он-то никогда не сомневался в родительской любви.
– У меня к тебе предложение, – задумчиво произнес он. – Ты меня выслушаешь?
Она кивнула, хотя и с некоторой опаской.
– Мы не любим друг друга, но хотим друг друга – и это серьезный довод. В конце концов эта страсть истощится.
– Ты так считаешь? – с надеждой спросила она.
Непонятно почему, но Пепе почувствовал болезненный укол в грудь.
– Пока мы вместе, я могу пообещать, что буду только с тобой. Когда наша страсть друг к другу естественным образом себя исчерпает, мы сможем разойтись… как друзья. Мы оба хотим добра нашему ребенку, а это значит, что для него или для нее важно иметь родителей, которые уважают друг друга и постараются сделать все для счастья своего ребенка. У нашего ребенка будет двое родителей, которые вполне счастливы и не питают взаимной неприязни.
– Значит, ты веришь, что ребенок твой?
Он закрыл глаза, потом кивнул:
– Да, cucciola mia. Я верю, что ребенок мой. Прости меня. Не верить людям… это настолько въелось в меня, что, когда ты сказала мне, что беременна, я первым делом этому не поверил. Наверное, у меня слегка поехала крыша.
– Слегка? Не верится, что слегка. – Она сказала это с улыбкой, осветившей ее лицо.
Настроение у него поднялось. Вот уж что он знает точно, так это то, что его рыжеволосой любовнице неизвестно такое чувство, как эгоизм. Он не заставит ее платить за грехи Луизы – ему совесть не позволит. И ребенка своего он не заставит платить за это.
Его ребенок…
Он действительно станет отцом.
Грудь распирало от радости. Его ребенок. Их ребенок.
– Думаю, что нам надо попробовать… побыть вместе минимум две недели, чтобы избавиться от… этого наваждения.
– И я больше не буду пленницей?
– Ты можешь уходить и приходить по своему усмотрению. Я даже дам тебе ключи. Видишь, я стараюсь. – Настроение у него поднялось еще на несколько градусов. Все задуманное может сработать. – Если ты дашь мне реквизиты своего банка, я положу на твой счет сумму, которая в какой-то мере возместит тебе потерю зарплаты в аукционном доме.
– Так ты веришь, что я не охочусь за твоими деньгами? – с волнением спросила она. – Все, чего я хочу, – это обеспечить нашего ребенка.
– И обеспечишь, – пообещал он. Сейчас, когда он открыто признал свое отцовство, у него словно с плеч упал огромный груз.
Глубоко в душе он всегда знал правду. Кара была слишком… прямым человеком, чтобы сказать даже самую безобидную ложь.
Волна чего-то подозрительно похожего на чувство вины прокатилась у него внутри.
Пепе знал, что ему предстоит долгий путь, чтобы уладить все дела с Карой.
И он знал, с чего начать.
Пепе взял ее за бедра, притянул к себе и усадил на себя верхом.
– Что ты делаешь?
– Отмечаю наше соглашение. – Он наклонил голову и поцеловал ее.
– Таким образом? – Она перевела дух, когда он оторвался от ее рта.
Пепе терся лицом о ее шею, наслаждаясь нежной, атласной кожей и пьянящим запахом.
– Можешь придумать способ получше?
Кара откинула голову, чтобы ему было удобнее.
– Нет. Ничего лучше не придумать. Это восхитительно.
Заканчивались две недели, а Каре и в голову не приходило уехать.
Она не была больше пленницей, могла приходить и уходить, когда ей того хотелось. Она часами бродила по парижским музеям и галереям, включая трехдневную экскурсию по Лувру. Много приятных минут она провела в парижских кафе за чашечкой шоколада.
Ее личные вещи, а также книги по истории искусств, наконец прибыли из Дублина, и она с удовольствием их разбирала. Большая часть осталась в коробках, поскольку, как напоминала себе Кара, она здесь временно.
Но… жизнь с Пепе оказалась приятной. Более чем приятной. Теперь, когда они пришли к взаимопониманию, антагонизм исчез. Она поняла: что бы ни произошло между ними, их ребенок не пострадает.
Пепе относился к ней… как к принцессе. Они вместе были на УЗИ в двадцать недель, и она видела восторг на лице Пепе. Он положил на ее счет такую сумму, что будь она персонажем из мультфильма, то у нее глаза вылезли бы из орбит. Она потратила деньги в то же утро на детскую мебель и другие детские вещи. И еще осталось более чем достаточно. Все купленное было отправлено в гараж, где стояли спортивные автомобили Пепе.
А прямо сейчас они с Пепе в шикарном подземном бассейне. Она наблюдает, сидя в шезлонге, за тем, как Пепе уверенно разрезает воду подобно дельфину. Было что-то завораживающее в его быстрых движениях.
Он раз пятьдесят пересек бассейн, пока наконец не подошел к ней, чтобы поцеловать.
– Не хочешь поплавать, лентяйка.
– Я восхищаюсь тем, как это делаешь ты.
Он улыбнулся во весь рот и нагнулся к ней, чтобы поцеловать.
Кара жадно поцеловала в ответ. Плавки натянулись у него на животе, и он потерся выпирающим членом о ее бедро, а носом уткнулся ей в шею.
– Я вот что подумала, – сказала Кара, – мне следует получить водительские права, когда родится малыш.
– Я куплю тебе машину и найду водителя.
– Не сомневаюсь. Но было бы приятнее ездить самой.
Она должна быть практичной. Просто обязана. Должна детально обдумать свое будущее и будущее их ребенка. А посему надо контролировать свои глупые чувства. И даже когда у нее сжимается сердце при мысли о будущем без Пепе, она подавляла волнение.
А пока что все у них великолепно, хотя она не разрешает себе думать о том, что это продлится вечно.
– Ты решила, где хочешь жить с ребенком? – спросил Пепе, словно читая ее мысли.
– Может, здесь, в Париже? – За тот месяц, что они были вместе, она ездила с ним в его дома в Португалии и Испании, но Париж нравился ей больше всего со своей суетой, модно одетыми женщинами, архитектурой, художественными музеями и выставками. Бродить по парижским улицам… Это чувство удовлетворения могли превзойти только ночные удовольствия, когда она погружалась в сон в объятиях Пепе.
– Да? Прекрасная мысль. – У Пепе сжалось сердце, когда он подумал о том, что Кара и их ребенок будут жить не с ним.
– Это разумно, поскольку парижский дом – твой основной. Ведь ребенку лучше жить в том же городе, что его мама и папа.
Слова, которые Кара сейчас произнесла, могли бы стать бальзамом для его души. Она не проявляла к нему никаких чувств, за исключением секса. И ничем не намекала – даже завуалированно – на то, что их отношения могут стать постоянными. Все протекало так, как они договорились. Он был настроен на то, что вскоре его страсть к ней пойдет на убыль. Этот день очень скоро настанет.
Но тогда почему при мысли, что она будет жить не под одной с ним крышей, у него сжималась грудь? Почему, думая о жизни без нее, ему становилось тяжело дышать?
Кара провела долгий уик-энд на Сицилии с семьей Пепе, много общалась с Грейс и развеяла все беспокойства подруги по поводу их с Пепе отношений. Пепе улетел на неделю в Чили один – они с Карой согласились, что при сроке ее беременности ей не стоит его сопровождать.
Оставшись одна в доме, Кара много раз прокручивала в уме разговор, который состоялся у нее с Грейс, – подруга осторожно высказала свои сомнения.
– Кара, ты же знаешь, что Пепе не способен на долгую связь. Ведь он не намекал на брак или на…
– Конечно, эта связь не постоянная, – прервала ее Кара. – Мы просто живем вместе, пока оба этого хотим.
– Ты понимаешь, что делаешь? – Грейс нахмурилась.
– Разумеется, понимаю. Я стараюсь как следует узнать отца моего ребенка. Мне не нужен фальшивый брак ради ребенка. Такой брак неминуемо рухнет, ко всеобщему несчастью. Когда наши отношения исчерпают себя, мы все равно останемся друзьями, а от этого наш ребенок только выиграет. Мы не хотим, чтобы он или она рос в обстановке скандалов.
Кара выбросила из головы беспокойство заботливой подруги и обвела взглядом обширное пространство гостиной Пепе.
Перед тем как отправиться в Чили, он привел ее в необъятное помещение, где хранилась его художественная коллекция.
– Сама решай, куда что разместить и повесить. Поручаю это тебе.
Пепе дал ей карт-бланш! Он ей доверяет свою коллекцию ценой в миллионы евро. Можно ли поверить в такое счастье? С ирландским энтузиазмом она окунулась в это занятие.
Пепе обладал удивительным эклектическим взглядом на искусство. Среди старых мастеров были также и современные картины – например, несколько работ Хеорхеса Рамиреса, одна из которых представляла собой обнаженную бронзовую фигуру, чей торс она узнала бы даже с закрытыми глазами, лишь потрогав пальцами. Лицо было чужим, но она готова держать пари, что позировал Пепе.
– Кара?
Снизу послышался глубокий голос Пепе.
Она подавила желание сбежать по лестнице, чтобы встретить его, и неторопливо спустилась вниз.
– Я здесь, – ответила она, не в силах спрятать улыбку. Они ни разу так надолго не расставались, и, несмотря на то что она была занята тем, что он ей поручил, скучала по нему ужасно. Особенно по ночам. Постель без него казалась пустой. Она ни за что в этом не признается, чтобы он не возомнил лишнего о себе, но на вторую ночь она нашла его рубашку и спала в ней.
Их поцелуй был долгим, после чего она взяла его за руку и повела показывать плоды своих усилий.
– Вау! – в восторге воскликнул он, остановившись посередине гостиной. – Ты действительно знаешь, что делаешь.
Пепе честно признавался, что ничего не понимает в искусстве. Работы, купленные им, не просто удачные вложения денег – хотя это играло определенную роль, – но это были картины, которые ему понравились, радовали его глаз.
Кара разместила их именно так, чтобы они подчеркивали атмосферу и оформление каждой отдельной комнаты.
Он с улыбкой посмотрел на свой портрет, сделанный невесткой, – этот портрет украшал стену в его кабинете. Грейс изобразила его греческим богом, иронично взирающим на всех.
Кара указала на бронзовую скульптуру Хеорхеса Рамиреса – она поставила ее в углу гостиной.
– Тебе нравится, что это стоит здесь, где все могут ее увидеть? – спросила она.
– А ты меня узнала? – шаловливо произнес Пепе.
– Конечно. – Кара нахмурилась.
Вдруг, к своей радости, он осознал, что она живет с ним уже два месяца, и успела изучить его больше, чем кто-либо еще.
Когда же она перестанет его привлекать?
Он-то полагал, что после пары недель, ну, может, месяца, она ему надоест, но прошло два месяца, а он хочет ее с таким же неистовством, как и в начале их "договора". Даже больше, если только это возможно.