§ 3. Проституция
В российской ментальности не существовало и, пожалуй, не существует четкого понятия "проституция". Помимо этого, следует признать наличие определенных трудностей при выяснении нормы, которая была бы антиподом торговле любовью. В таком положении находится трезвость по отношению к пьянству, законопослушное поведение по отношению к преступности, естественная смерть - к самоубийству. Противопоставить что-то проституции - систематическому вступлению за деньги в случайные половые отношения, не основанные на личной симпатии и привязанности, - довольно сложно. Вероятно, именно поэтому до середины XIX в. и на уровне ментальности, и на властно-нормативном уровне происходило смешения понятий прелюбодеяния и блуда.
Этот феномен зафиксирован даже в официальных нормативных суждениях - в законодательных актах дореволюционной России, в которых существовала система наказаний "за непотребство". Под этим термином понимались как оказание платных сексуальных услуг, так и внебрачные половые отношения. Лишь в середине XIX в. произошло размежевание этих явлений, связанных с формами сексуального поведения и сексуальной морали, В частности, оно выразилось в образовании в 1843 г. при министерстве внутренних дел Врачебно-полицейского комитета На первых порах это учреждение занималось борьбой с "любострастными" (венерическими) болезнями и преследовало женщин, распространявших их в процессе прежде всего половых контактов, осуществлявшихся за материальное вознаграждение. Таким образом, из числа людей, замешанных в "непотребстве", которое можно толковать как нарушение нравственных норм, властные структуры стали выделять лиц, делавших это на коммерческой основе. Общественно опасные последствия сексуальной коммерции попытались искоренить насильственным путем, что было зафиксировано в Уложении о наказаниях 1845 г.
До середины 60-х гг. XIX в., несмотря на активно функционировавшую систему регламентации проституции, занятие этим ремеслом каралось как уголовное преступление, наряду со сводничеством и использованием услуг института продажной любви. Упразднены эти статьи были лишь в 1863 г., то есть в период "великих реформ". Однако это не означало, что на ментальном уровне или в представлении общественности занятие проституцией стало маркироваться как некая своеобразная профессия. Такого маркирования не существовало и на уровне нормативных суждений власти. Лишь в 1891 г. постановлением Уголовного Кассационного департамента Правительственного Сената была введена ответственность за несоблюдение правил о регистрации проституток. В определенной мере это можно считать законодательным закреплением уже осуществлявшегося на деле терпимого отношения государства к ремеслу проституции. Однако это не означало, что властные структуры покровительствовали развитию института продажной любви и тем более повышению социального статуса продажной женщины. Система регистрации, ограждавшая женщину от наказания, ограничивала ее в гражданских правах. "Желтый билет" не приравнивался к паспорту. Он, по мнению доктора полицейского права А. И. Елистратова, "закрывал доступ продажной девице в чистую семью" и, кроме того, не позволял без ведома полиции сменить место жительства и скрыть свои занятия. Конечно, это были довольно жестокие меры по отношению к проститутке, но именно они соответствовали ментальным представлениям о торговле телом и проституировании как аномальных явлениях. Действительно, официальная принадлежность к институту проституции в бытовом сознании среднего петербуржца в конце XIX века считалась позором, о чем свидетельствуют многочисленные письма во Врачебно-полицейский комитет. Этому способствовали христианско-православные традиции отношения к сексуальности. Особое же общественное предубеждение против факта купли-продажи любви, скорее всего, восходило к имевшему исторические истоки представлению о мистическом, почти магическом характере полового акта. Его профанация - а именно так можно истолковать проституцию - не могла оцениваться как норма, в частности, в российской ментальности, где тесно переплетались язычество и христианство. Сохранение этих установок в представлениях российского "индустриального человека" в начале XX в. обеспечивали нормативные и нормализующие суждения власти, подразумевавшие целую систему правовой дискриминации женщин, торговавших собой.
Рост общедемократических тенденций в стране мало изменил данную ситуацию. Правда, идея "милости к падшим", под которыми подразумевались обычно профессиональные проститутки, начала все больше и больше обретать в изложении сторонников общественных перемен в России не филантропический, а социальный оттенок. Таким образом, к началу общественных катаклизмов 1917 г. по отношению к проституции сложилось несколько уровней нормативных и нормализующих суждений. Властные структуры считали нормой существование легального, поднадзорного института продажной любви и профессии публичной женщины, смирившейся с определенным поражением в гражданских правах. Либеральная же общественность придерживалась мнения об аномальности системы надзора и регламентации. Обыватель осуждал и зарегистрированную, и тайную проститутку, считая такой вид поведения и профессию аномальными; негативно относился к деятельности Врачебно-полицейского комитета, как, впрочем, любого органа власти с контрольно-карательными функциями; рассматривал как норму использование услуг института торговли любовью.
События февраля 1917 г. оправдали надежды либералов - система регламентации была ликвидирована. Прекратила свое существование и легальная проституция. Профессия проститутки как особый вид трудовой деятельности формально перестала существовать. Однако остались женщины, вступавшие в половые связи за вознаграждение. Никуда не исчезли и потребители услуг сексуальной коммерции, а также венерические болезни - обязательные спутники проституции. Временное правительство попыталось пройти уже известный путь - 20 марта 1917 г. по аналогии с Врачебно-полицейским комитетом было создано совещание по борьбе с распространением венерических болезней. Однако октябрьский переворот приостановил деятельность этого института.
Проблемами проституции, в которой неразрывны медико-психологический и нравственно-правовой аспекты, стали по отдельности заниматься два ведомства - комиссариат здравоохранения и комиссариат внутренних дел. Каждое из них имело собственные критерии нормы и аномалии. В период гражданской войны и военного коммунизма торговля любовью обрела черты, свойственные тому времени, с характерными для него "чрезвычайными" бытовыми практиками и нормами. Голод снизил сексуальную активность. Закрылось большинство увеселительных заведений - привычных мест скопления женщин, предлагающих интимные услуги. Деньги, позволявшие осуществлять акт купли-продажи женского тела - важнейший признак проституции, - не имели должной значимости.
Однако новая государственность все же вынуждена была обратить внимание на существование нелегального института торговли женским телом. Проституция была объявлена социальной аномалией, порожденной предыдущем строем. Об этом, в частности, свидетельствует решение Всероссийского совещания работниц, проходившего в Москве в ноябре 1918 г.: "Исходя из того, что корни проституции зарыты глубоко в капиталистическом обществе, совещание призывает бороться с проституцией не только закрытием домов терпимости, не только наказанием сводников и продавцов живого товара и устраиванием домов для спасения падших девиц, а революционным искоренением всех остатков капиталистического общества при переходе к коммунистическому хозяйству, введением обеспечения материнства, осуществлением государственного воспитания детей и заменой буржуазной семьи свободным браком". Это была некая социальная абстракция, декларирование нового способа решения проблемы существования сексуальной коммерции путем, противопоставленным как государственной политике царизма, так и идеям либеральной интеллигенции.
В реальности властные структуры должны были что-то делать со значительным континентом женщин, подозреваемых в проституировании. Особенно любопытным тут является юридический нонсенс. Какое-либо законодательство, связанное с наказанием занятия проституцией, сводничеством, или хотя бы режим регламентации - отсутствовали, и формирующиеся правоохранительные органы и учреждения социальной помощи действовали, руководствуясь ментальными представлениями о нормах сексуальной морали. Ведь четкого определения правового статуса торгующей собой женщины не было. Робкие попытки медиков возродить нечто подобное Врачебно-полицейскому комитету в новых условиях были отвергнуты. Это повлекло за собой появление властных решений, по сути дела этикетирующих разнообразные формы сексуального поведения по единому образцу - как проституцию. Распоряжение, например. Петроградского районного совета предписывало с 5 октября 1918 г. "женщинам и девушкам, вовлеченным в проституцию: а) озаботиться о скорейшем подыскании работы, могущей дать возможность честного и беспозорного существования, б) в кратчайший срок, не позднее недели со дня распубликования сего, зарегистрироваться в подрайонных комендатурах революционной охраны, и в) исправно являться на медицинские осмотры, о времени и месте которых будет сообщено при регистрации… Уклоняющихся от выполнения сего постановления незамедлительно наказывать… арестом и принудительными работами сроком до 1 месяца и этапным возвращением на родину или из предела Северной области без права въезда в Петроград". В конце 1918 г. Петросовет издал приказ с предложением "…домовым комитетам немедленно дать списки квартир с девицами и по получению закрыть все квартиры, а с улиц проституток разгонять, арестовывая сопротивляющихся". Подобные мероприятия вызвали возмущение сторонников аболиционистской политики, считавших патологией как регламентацию, так и прогибиционизм. В 1918 г. известные петроградские врачи-венерологи, профессора С. Я. Кульнев и Ф. А. Вальтер создали "Совещание по борьбе с проституцией". Оно разработало целый комплекс мер социальной помощи проституткам - трудовые общежития для бесприютных молодых женщин, школы-санатории для девочек, вставших на путь порока. В 1919 г. в советской России появилась даже межведомственная комиссия по борьбе с проституцией при народном комиссариате социального обеспечения.
Но все же преобладающей в практической сфере была политика прогибиционизма, в контексте которой аномальными были как явление проституции, так и сами проститутки. Отражение этих идей можно найти в высказываниях В. И. Ленина, который 9 августа 1918 г. в письме к председателю Нижегородского губернского Совета Г. Ф. Федорову советовал в связи с нарастающей угрозой контрреволюционного заговора "…навести тотчас же массовый террор, расстрелять и вывезти сотни проституток". В Петрограде фактов расстрелов не было, но милиция широко практиковала облавы, выселение женщин в другие губернии, препровождение их по этапу. В сентябре 1919 г. отдел Управления Петросовета сообщал: "Проведенной облавой в ночь на сегодняшний день в гостинице "Москва" на углу Невского и Владимирского проспектов установлено, что гостиница является в полном смысле этого слова притоном, где проделывают свою вакханалию женщины, продающие себя, и уголовные элементы". Отсутствие четких нормативных суждений новой власти осложняло работу правоохранительных органов. Часто во время облав арестам подвергались женщины, случайно оказавшиеся в это время на улице и не имевшие никого отношения к сексуальной коммерции. В 1919 г., например, городские власти запретили ночевать на вокзалах, нарушителей отправляли в лагеря на 6 месяцев. В числе задержанных оказывались и женщины, которых нередко причисляли к проституткам. Для оправдания этого хаоса Б. Г. Каплун, один из руководители Петроградского совета в 1918–1921 гг., написал специальные тезисы "К вопросу о борьбе с проституцией", которые представляют собой классический образец нормализующего суждения власти, призванного заполнить правовой вакуум и сформировать ментальные установки населения. В тезисах, в частности, утверждалось: "С коммунистической точки зрения проституция как профессия не может существовать. Это не есть профессия в государстве труда. Торговля своим телом есть дело человеческой совести… Слово "проститутка", как понятие о человеке, торгующем своим телом, считающим это своей единственной профессией, не существует. Отсюда не существует и определения понятия проституции как общественного явления. Нет борьбы с проституцией, а есть борьба с женщинами. у которых нет определенных занятий". Такие особы, независимо от того, торгуют они собой или нет, должны были явиться в органы власти для получения работы, за уклонение от явки они подлежали аресту и отправке в женские трудовые лагеря строгого режима.
Идея борьбы с проституцией посредством принудительного труда была близка не одному Каплуну. На страницах журнала "Коммунистка" представитель народного комиссариата внутренних дел Совета коммун Северной области С. Н. Равич доказывала, что "бороться с проституцией моральным воздействием на лиц, занятых ею - напрасный труд… Самый верный и сильный удар по проституции - это всеобщий обязательный труд". В мае 1919 г. в городе был создан первый в стране своеобразный концентрационный лагерь для женщин. В 1920 г. из 6,5 тыс. заключенных в лагере 60 % составляли подозреваемые в проституции. В конце 1919 г. появилась женская трудовая колония со строгим режимом, которую даже в официальных документах называли учреждением "для злостных проституток". Трудотерапия по-пролетарски имела мало общего с системой социальной реабилитации женщин, желавших порвать с сексуальной коммерцией в царской России. И несмотря на протесты аболиционистов, такое отношение к проституции стало преобладающим. А. М. Коллонтай в 1920 г. указывала: "Пока мы будем иметь нетрудовое женское население, существующее на средства мужа или отца, до тех пор будет существовать купля и продажа женских ласк. Поэтому введение го всей Советской республике в самом срочном порядке обязательных трудовых книжек - один из вернейших способов борьбы с проституцией профессионального типа". Судя по воспоминаниям К. Цеткин, Ленин тоже предлагал "возвратить проститутку к производительному труду, найти ей место в общественном хозяйстве".
Таким образом, отношение к проституции в первые послереволюционные годы полностью формировалось под воздействием общих идей военного коммунизма, в частности, всеобщей трудовой повинности. Проститутка рассматривалась прежде всего как "дезертир труда". Моральный и филантропический аспекты носили подчиненный характер. Нормализующие суждения власти еще больше закрепляли существовавшее на ментальном уровне смешение понятий проституции как профессионального занятия, сексуальной свободы и супружеской неверности. В социальной же практике периода военного коммунизма это выливалось в преследование женщин, каким-либо образом нарушивших коды поведения этого времени.
С социально-экономической точки зрения расценивалось и поведение потребителя проституции. Правда, в 1918 г. один из районных Советов Петрограда по собственной инициативе принял постановление, предписывающее наказывать "развратников и соблазнителей штрафом до 1 тыс. рублей и арестом с принудительными работами сроком до 1 месяца с публикацией о сем в газетах". Однако подобное решение вызвало бурю возмущения. Впоследствии критика потребителя проституции велась прежде всего в контексте идей солидарности трудового коллектива и его интересов. "Мужчина, купивший ласки женщины, - заявляла Коллонтай, - уже перестает в ней видеть равноправного товарища", подразумевая прежде всего совместные усилия на трудовом фронте.