В эллинистическую эпоху центральное отопление стали устраивать и в частных домах. Начиная с этого времени центральное отопление входит в обиход греков, хотя местная традиция сохранила воспоминание о том, что уже в VI в. до н. э. некий Феодор должен был установить подобную отопительную систему в знаменитом храме Дианы в Эфесе. В Олимпии при гимнасии III в. до н. э. обнаружены бани с центральным отоплением, датируемые II–I веками до н. э. Было бы неправильно поэтому приписывать введение такого способа отопления римлянам, ведь его знали уже греки, а в самих римских банях устройство для нагрева воды состояло из тех же элементов, какие применялись в свое время в Греции. Разумеется, римляне внесли немало изменений и усовершенствований, но все же первооткрывателями здесь были не они.
Пытаясь отыскать дорогу в темноте, люди издавна пользовались лучинами, расщепляя толстые ветки смолистых деревьев, например сосны. В классический период истории Греции вошли в употребление факелы, изготовленные из прутьев, пропитанных смолой, дегтем или воском и связанных между собой. Их вставляли в металлические трубки или просто скрепляли металлическими кольцами. Иногда такой факел помещали в сосуд в форме кубка, так что все вместе это напоминало нынешнюю свечу в подсвечнике. Тогда же получили широкое распространение и лампады, главным образом терракотовые; их заправляли маслом, чаще всего оливковым, изредка также касторовым, а иногда и нефтью. Фитиль делали из растительных волокон, из льна. В Египте для этих целей использовался и папирус.
Были также лампады железные, оловянные, реже бронзовые - все они стоили дорого. Светильники же из драгоценных металлов - серебра, даже золота, - известные уже в эгейскую, крито-микенскую эпоху, были, естественно, предметами роскоши и должны были свидетельствовать о немалом богатстве их владельцев.
СТИХИЙНЫЕ БЕДСТВИЯ, КАТАСТРОФЫ
Нужно посылать душу навстречу всему и думать не о том, что случается обычно, а о том, что может случиться. (…) Сколько городов в Азии, сколько в Ахайе рушилось от одного землетрясенья? Сколько поглощено их в Сирии, в Македонии? Сколько раз опустошало Кипр это бедствие? (…) Так воспрянем духом перед лицом всего случайного, и что бы ни произошло, будем знать: беда не так велика, как гласят о ней слухи. Выгорел богатый город, украшенье провинции… Но когда-нибудь время изгладит даже следы всех тех городов, о величье и благородстве которых мы слышим теперь.
Сенека. Нравственные письма к Луцилию, XCI, 4, 9-10
С давних пор пыталась человеческая мысль предотвращать стихийные бедствия или по крайней мере ослабить разрушительное действие сил природы, но задача эта становилась все труднее: губительной мощи природы помогала подчас сама же человеческая мысль - носительница прогресса…
Сегодня уже можно предвидеть землетрясения, предотвратить же их, обуздать стихию люди пока еще не в состоянии. Между тем землетрясения были и остаются страшнейшим из бедствий. Древние не раз пробовали объяснить это явление, но вынуждены были ограничиваться его описаниями. Не обошел его молчанием и Плиний Старший в своем труде "Естественная история": "Землетрясения случаются разные и вызывают удивительные последствия: тут обвалились стены, там их поглотила глубокая трещина, в одном месте выброшены громадные камни, в другом потекли реки, иногда выбивается огонь или забьют горячие ключи, в ином месте вспять повернулось течение рек. Этому предшествует и за этим следует ужасающий гул, подобный то звериному рыку, то мычанию, то крику человека, то грохочущим ударам оружия - в зависимости от свойств вещества, на которое наталкиваются воздушные токи, и от формы впадин или желобов, через которые они проходят, свистя в теснине, звуча глухо в изгибах, отражаясь от жесткого, клокоча в сырых местах, бушуя в стоячих водах, яростно обрушиваясь на твердые преграды. (…) Никогда не бывает, что земля просто один раз пошатнется, но она дрожит и колеблется. Иногда остается открытая трещина, показывающая, что она поглотила, иногда же она скрывает это в себе, плотно сжав пасть и так набрасывая землю на прежнее место, что не найдешь никаких следов происшествия, а ведь зачастую целые города бывали поглощены и целую полосу обработанных нив всасывала в себя земля. Особенно подвержены землетрясениям приморские области, да и гористые не избавлены от этого бедствия.
Как я разузнал, в Альпах и Апеннинах не раз происходили землетрясения, причем осенью и весной земля содрогается чаще… (…) Кроме того, ночью это бывает чаще, чем среди бела дня. Самые же крупные землетрясения случаются рано поутру или поздно вечером, а особенно частые - незадолго перед рассветом, днем же - около полудня" ( Плиний Старший. Естественная история, II, 193–195).
Плиний не приводит конкретных случаев землетрясений и, упоминая об Альпах и Апеннинах, не называет никаких других территорий, пострадавших от этого несчастья. Между тем в I в. н. э. произошло крупное землетрясение в Азии, весть о котором облетела весь античный мир и произвела сильнейшее впечатление на современников.
Бедствие это постигло Азию в 17 г. н. э., когда в Риме правил император Тиберий. О событии этом рассказывает в своих "Анналах" Тацит: "В том же году были разрушены землетрясением двенадцать густонаселенных городов Азии, и так как это произошло ночью, бедствие оказалось еще неожиданнее и тяжелее. Не было спасения и в обычном в таких случаях бегстве на открытое место, ибо разверзшаяся земля поглощала бегущих. Рассказывают, что осели высочайшие горы; вспучилось то, что дотоле было равниной; среди развалин полыхали огни. Больше всего пострадали жители Сард, и они же удостоились наибольших милостей со стороны Цезаря (Тиберия. - Прим. пер. ), ибо он пообещал им десять миллионов сестерциев и на пять лет освободил от всех платежей, которые они вносили в государственное казначейство или в казну императора. Жители Магнесии… чей город пострадал почти так же, как Сарды, получили сходное вспомоществование. Было принято постановление освободить на тот же срок от уплаты податей жителей Темна, Филадельфии, Эги…" (Анналы, II, 47).
Вулканы - вот еще одна вечно таящаяся в глубине земных недр и коварно подстерегающая смертных опасность. Это те самые "грозные кузницы Гефеста", где циклопы ковали молнии, чтобы великий громовержец Зевс мог потом метать их в непокорных. Греки мысленно помещали эти кузницы в глубине сицилийской Этны, но таинственные мастерские бога огня могли бы быть символом всех спящих вулканов.
Был в зеленой тени винограда недавно Везувий,
Сок благородной лозы полнил здесь пьяную кадь;
Эти нагория Вакх любил больше Нисы холмистой;
Здесь на горе хоровод резво сатиры вели.
Лакедемона милей места эти были Венере,
И Геркулесовым здесь славен был именем дол.
Все уничтожил огонь и засыпал пепел унылый…
Даже и боги такой мощи не рады своей.
Марциал. Эпиграммы, IV, 44
Извержение Везувия в 79 г. н. э. имело страшные последствия, тем более страшные, что никто его не ожидал, не предчувствовал опасности от внешне мирного и спокойного, покрытого прекрасными виноградниками вулкана. Следы разрушений видны и сегодня. Геркуланум, Помпеи… Земля, открывающая археологам свое трагическое прошлое.
Светоний в биографии императора Тита ограничивается кратким извещением: "Его правления не миновали и стихийные бедствия: извержение Везувия в Кампании, пожар Рима, бушевавший три дня и три ночи, и моровая язва, какой никогда не бывало" (Божественный Тит, 8). Другим авторам мы обязаны более подробными сведениями о катастрофе 79 г. Особую ценность представляют свидетельства очевидца - Плиния Младшего. Они изложены им самим в его письмах к историку Тациту. Так как во время извержения вулкана погиб дядя Плиния, уже упоминавшийся нами ученый-энциклопедист Плиний Старший, то Тацит дважды просил своего друга рассказать ему как можно больше и об обстоятельствах гибели его дяди, и о его собственных впечатлениях о разыгравшейся трагедии.
Плиний Младший находился в то время вместе с матерью и дядей в Мизене. Вскоре после полудня они заметили некое облако, "необычное по величине и по виду". Никто не мог определить, откуда оно надвигается, лишь позднее оказалось, что от Везувия. Облако это приобрело форму сосны или скорее средиземноморской пинии, с раскинутыми во все стороны ветвями. Оно то росло, то опадало, местами оно было белого цвета, местами же черное от пыли и пепла, словно покрытое пятнами. Заинтересовавшись необычным явлением, Плиний Старший захотел понаблюдать его вблизи и даже пригласил племянника поехать вместе с ним. (К счастью для нас, тот был в этот момент увлечен другим делом и не поехал.) Ученый, который одновременно был местным префектом и командовал флотом, сел на корабль и приказал двигаться в сторону Везувия, откуда уже бежали охваченные ужасом люди.
"На суда уже падал пепел, и чем ближе они подъезжали, тем горячее и гуще; уже куски пемзы и черные обожженные обломки камней, уже внезапно отмель и берег, доступ к которому прегражден обвалом". Плиний Старший решил остановиться у своего знакомого в Стабиях, на противоположном берегу бухты. Там он застал настоящую панику и, желая успокоить всех своей веселостью и присутствием духа, вымылся в банях, пообедал и с некоторой, быть может, наигранной беспечностью прилег вздремнуть. Плиний Младший рассказывает Тациту, что случилось потом:
"Тем временем во многих местах из Везувия широко разлился, взметываясь кверху, огонь, особенно яркий в ночной темноте. Дядя твердил, стараясь успокоить перепуганных людей, что селяне впопыхах забыли погасить огонь и в покинутых усадьбах занялся пожар". Когда площадка перед флигелем, где спал гость, была уже так завалена пеплом и обломками, что выйти из дома было уже почти невозможно, Плиния разбудили и все вместе стали решать, оставаться ли внутри зданий, которые уже шатались от частых и сильных толчков, или выйти во двор, куда падали раскаленные камни. Выбрали меньшее зло: "В защиту от падающих камней кладут на головы подушки и привязывают их полотенцами".
Настал день, но по-прежнему царила тьма, "чернее и плотнее всех ночей". Все вышли на берег: бурное море не давало надежды на спасение. "Дядя лег на подостланный парус, попросил раз-другой холодной воды и глотнул ее". Затем он встал, но тут же упал замертво на руки двух рабов, задохнувшись тяжелыми сернистыми испарениями. "Тело его нашли в полной сохранности, одетым, как он был; походил он скорее на спящего, чем на умершего" (Письма Плиния Младшего, VI, 16).
Второе письмо не добавляет ничего нового к картине самого извержения, однако, основанное на личных впечатлениях автора, оно ярко изображает последствия катастрофы, общую обстановку, царившую в тех местах, поведение людей и многое другое. В ситуации этой наглядно проявились характеры и моральные качества тех, кого мог видеть писатель. Стоит, наверное, привести его рассказ целиком, не упуская и деталей:
"После отъезда дяди я провел остальное время в занятиях… Потом была баня, обед, сон, тревожный и краткий. Уже много дней ощущалось землетрясение, не очень страшное и для Кампании привычное, но в эту ночь оно настолько усилилось, что все, казалось, не только движется, но становится вверх дном. Мать кинулась в мою спальню, я уже вставал… Мы сели на площадке у дома: небольшое пространство лежало между постройками и морем. (…)
Уже первый час дня (около 6–7 часов утра. - Прим. пер. ), а свет неверный, словно больной. Дома вокруг трясет; на открытой узкой площадке очень страшно; вот-вот они рухнут. Решено, наконец, уходить из города; за нами идет толпа людей, потерявших голову и предпочитающих чужое решение своему;…нас давят и толкают в этом скопище уходящих. Выйдя за город, мы останавливаемся. Сколько удивительного и сколько страшного мы пережили! Повозки, которым было приказано нас сопровождать, на совершенно ровном месте кидало в разные стороны… Мы видели, как море отходит назад; земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его. Берег явно продвигался вперед; много морских животных застряло в сухом песке. С другой стороны - черная страшная туча, которую прорывали в разных местах перебегающие огненные зигзаги; она разверзалась широкими полыхающими полосами, похожими на молнии…
Тогда тот же испанский знакомец (знакомый Плиния Старшего, приехавший к нему из Испании. - Прим. пер. ) обращается к нам с настоятельной речью: "Почему вы медлите и не убегаете?" Мы ответили, что не допустим и мысли о своем спасении, не зная, жив ли дядя. Не медля больше, он кидается вперед, стремясь убежать от опасности.
Вскоре эта туча опускается к земле и накрывает море. Она опоясала и скрыла Капри, унесла из виду Мизенский мыс. Тогда мать просит, уговаривает, приказывает, чтобы я убежал… Я ответил, что спасусь только вместе с ней; беру ее под руку и заставляю прибавить шагу. Она повинуется неохотно и упрекает себя за то, что задерживает меня.
Падает пепел, еще редкий. Я оглядываюсь назад: густой черный туман, потоком расстилающийся по земле, настигал нас. "Свернем в сторону, - говорю я, - пока видно, чтобы нас, если мы упадем на дороге, не раздавила идущая сзади толпа". Мы не успели оглянуться - вокруг наступила ночь, не похожая на безлунную или облачную: так темно бывает только в запертом помещении при потушенных огнях. Слышны были женские вопли, детский писк и крик мужчин; одни окликали родителей, другие - детей или жен и старались узнать их по голосам. Одни оплакивали свою гибель, другие гибель близких; некоторые в страхе перед смертью молили о смерти; многие воздевали руки к богам; большинство объясняло, что нигде и никаких богов нет, и для мира это последняя вечная ночь. Были люди, которые добавляли к действительной опасности вымышленные, мнимые ужасы. Говорили, что в Мизенах то-то рухнуло, то-то горит. Это была неправда, но вестям верили. Немного посветлело, но это был не рассвет, а отблеск приближавшегося огня. Огонь остановился вдали; опять темнота, опять пепел, густой и тяжелый. Мы все время вставали и стряхивали его, иначе нас засыпало бы и раздавило под его тяжестью.
(…) Туман стал рассеиваться, расходясь как бы дымным облаком; наступил настоящий день и даже блеснуло солнце, но такое бледное, какое бывает при затмении. Глазам все еще дрожавших людей все предстало в измененном виде; все, словно снегом, было засыпано толстым слоем пепла. Вернувшись в Мизены и кое- как приведя себя в порядок, мы провели тревожную ночь, колеблясь между надеждой и страхом" (Там же, 20).
Везувий не часто проявлял свою мощь, но тем неожиданнее и потому опаснее были его извержения. Следующее зафиксированное извержение произошло в 203 г., в царствование Септимия Севера, - оно описано Дионом Кассием. Катастрофа, сравнимая по своим разрушительным последствиям с трагедией 79 г. н. э. и даже еще более сильная, повторилась и в 472 г., о чем упоминает Аммиан Марцеллин.
Все это, конечно же, были события чрезвычайные. Гораздо чаще люди античного мира страдали от такого бедствия, как наводнения.
Вдосталь снега слал и зловещим градом
Землю бил Отец и смутил весь Город,
Ринув в кремль святой грозовые стрелы
Огненной дланью.
Всем внушил он страх, не настал бы снова
Грозный век чудес и несчастной Пирры,
Век, когда Протей гнал стада морские
К горным высотам,
Жили стаи рыб на вершинах вязов,
Там, где был приют лишь голубкам ведом,
И спасались вплавь над залитым лесом
Робкие лани.
Так и нынче: прочь от брегов этрусских
Желтый Тибр, назад повернувший волны,
Шел дворец царя сокрушить и Весты
Храм заповедный…
Гораций. Оды, I, 2
Наводнения… В мифах, легендах, верованиях почти каждого народа одно из первых стихийных бедствий, постигших мир, - потоп. Но всегда оставались в живых те, кто должен был продолжить род людской: Ной и его семья, Девкалион и Пирра, да и не только люди, но и другие живые существа, которым предстояло вновь наполнить собой леса, горы, моря и реки. Несчастья эти насылали боги, разгневанные на человечество за какие-либо его прегрешения и желающие сурово предостеречь будущие поколения, заставить смириться перед могуществом высших сил. Предвестниками бедствия были сильные ветры; они сгоняли тучи, затем начинались долгие проливные дожди, моря и реки выступали из берегов; земля с ее высочайшими горными вершинами скрывалась под бурными волнами потопа:
И по широким полям, разливаясь, несутся потоки;
Вместе с хлебами несут деревья, людей и животных,
Тащат дома и все, что в домах со святынями вместе.
Если остался дом, устоял пред такою бедою
Неповрежденный, то все ж он затоплен водою высокой,
И уже скрыты от глаз погруженные доверху башни.
Суша и море слились, и различья меж ними не стало.
Все было море одно, и не было брега у моря.
Кто перебрался на холм, кто в лодке сидит крутобокой
И загребает веслом, где сам обрабатывал пашню.
Тот над нивой плывет иль над кровлей утопшего дома
Сельского. Рыбу другой уже ловит в вершине у вяза.
То в зеленеющий луг - случается - якорь вонзится,
Или за ветви лозы зацепляется гнутое днище.
Там, где недавно траву щипали поджарые козы,
Расположили свои неуклюжие туши тюлени.
И в изумленье глядят на рощи, грады и зданья
Девы Нереевы. В лес заплывают дельфины…
Овидий. Метаморфозы, I, 285–302
В отличие от легендарных потопов "обычные" наводнения не угрожали всему миру, но и они обходились людям дорого: громадные разрушения, убытки, человеческие жертвы…
Риму не раз приходилось видеть опасность в водах Тибра.
История Вечного города сохранила немало воспоминаний о разливах реки, и когда наводнение совпадало с какими-либо политическими затруднениями Римского государства или с войнами, в этом видели особенно зловещее предзнаменование.
Так случилось, например, ранней весной 69 г. н. э., в правление императора Отона, когда он готовил поход в Галлию против своего соперника Вителлия. "Главным событием этих дней, - рассказывает Тацит, - было неожиданное наводнение… Уровень воды в Тибре резко поднялся, вода сорвала стоявший на сваях мост и разбила мол, перегораживавший течение; масса обломков рухнула в поток, и вытесненные воды затопили не только кварталы, примыкавшие к Тибру, но и части города, всегда считавшиеся безопасными. Волны смывали людей на улицах, настигали их в домах и лавках; народ голодал, заработков не было, продовольствия не хватало; вода подмывала основания огромных доходных домов, и когда река отступила, они обрушились. Едва прошел первый страх, все увидели, что непроходимы стали Марсово поле и Фламиниева дорога, а тем самым оказался закрытым путь, по которому Отон должен был выступать в поход. В этом обстоятельстве, порожденном естественными причинами или возникшем по воле случая, тут же усмотрели знамение, указывавшее на неизбежное поражение" ( Тацит. История, I, 86).
Таково реалистическое описание одного из многих, часто повторявшихся наводнений, последствия которых бывали для жителей города, особенно малоимущих, поистине невыносимы.