- Который способен возглавить десантно-диверсионные части. Без них, как вы понимаете, Русская Освободительная, по существу, полупартизанская, армия просто немыслима. Нам понадобится немало мобильных отрядов, способных действовать самостоятельно. Состоять они должны из хорошо обученных, решительных людей, готовых к тому, что их будут забрасывать в различные районы России, в зависимости от ситуации. Именно эти отряды будут "прореживать" и обескровливать ближайшие тылы большевиков для продвижения основной массы войск.
- Учитывая, что в отдельных случаях диверсионный отряд может нанести куда больший урон противнику, внести больший хаос в его тылы, взбудоражить население, нежели наступление нескольких обычных окопных дивизий, - охотно поддержал его Меандров, чувствуя, что в лице Власова нашел единомышленника. Не в пример многим другим фронтовым офицерам, в том числе и немецким, через головы которых ему пришлось пробивать идею создания воздушно-диверсионных частей.
- О планах работы самой офицерской школы, которая находится сейчас в стадии формирования, мы с вами, полковник, поговорим чуть позже. Но уже сейчас присматривайтесь к будущим курсантам, а главное, к офицерам, способным войти в командный состав наших диверсионных групп. Теперь, под конец всеевропейской бойни, когда становится очевидным, что вскоре нашей армии предстоит превратиться в повстанческо-диверсионную, я все больше начинаю полагаться именно на такой род войск.
- Немцы, судя по тому, как они поклоняются Отто Скорцени, тоже начали понимать их значение.
- Кстати, о Скорцени. Было бы неплохо наладить сотрудничество с его людьми, с курсантами "Фридентальских курсов". Вам приходилось слышать о полковнике Курбатове?
- О беляке-семеновце? Да уж, прогулялся этот князюшка по всей Руси, яд-рена. Хар-рактер, скажу я вам. Да и силища. Встречаться не приходилось, но…
- Не зря немцы сразу же ухватились за него. Сразу прибрали к рукам, вместе с его спутником, бароном, как его там…
- Фон Тирбахом, - подсказал Меандров. - Знатная белогенеральская фамилия.
- Где они оба сейчас?
- Князь Курбатов, насколько мне известно, вроде бы в Северной Италии, под крылом Муссолини. Обучает итальянских диверсантов.
- Значит, скоро Муссолини, в свою очередь, окажется под крылом у него.
- Что же касается барона фон Тирбаха, то о нем мне ничего не известно. Он - немец, ему проще. Он вернулся на родину. Говорят, где-то здесь даже обнаружился замок его предков, баронов фон Тирбахов.
- Все верно, этот не наш. А вот Курбатова надо бы попридержать при себе.
- Если только захочет иметь дело с "красноперами", - безо всякого энтузиазма поддержал его Меандров. И Власов понял, что тот опасается конкуренции. - Вы же знаете, что беляки не очень охотно идут на сотрудничество с нами. Все время чувствую, что мы оказываемся в военно-политической западне, между белыми, красными и немцами, при этом всеми ими презираемые.
- Отставить, полковник. Вскоре все обернется так, что и немцам, и белякам придется нас возлюбить. Причем крепко возлюбить, в стремени, да на рыс-сях. Если только захотят выжить.
Власов цедил остатки вина и задумчиво смотрел в окно. Ему вдруг, совершенно некстати, вспомнилась оголенная фигурка Хейди при свете луны, в ту, первую, ночь, которую они провели в ее служебной обители. И тропа, по серпантину которой они бродили два дня назад, пробираясь к вершине горы. Как-то неожиданно он почувствовал, что та, русская, ностальгия, так рьяно истощавшая его в первые дни пребывания в Германии, давно развеялась. Появилась ностальгия баварская, альпийская. Ему все чаще чудился этот горный край, этот санаторий, и женщина, которая словно бы ниспослана ему Богом… Чего еще желать человеку, почти чудом уцелевшему в распроклятой войне, на полях которой уже полегли миллионы?
"Угомонись, генерал! Забываешь, что эта женщина уже видит себя правительницей России и смотрит из окон своего санатория так, словно стоит у бойниц Кремля, - с некоторой досадой напомнил себе генерал. - В отличие от тебя, вчерашнего пленника, она решительно настроена говорить с Европой "языком Бонапарта". Вопрос в том, готов ли точно так же говорить ты сам. А ведь не готов, черт возьми; признайся себе, что не готов!"
- Очень скоро мы точно так же позволим себе презирать тех и тех.
- Думаете, успеем, господин генерал?
- Уверен.
Это было неправдой, уверенности не только в успехе действий Русской Освободительной Армии, но и в самой целесообразности ее создания у него становилось все меньше. Но маховик сотворения войска уже был запущен, а события давно развивались по сценарию, в тайны сотворения которого его попросту забыли посвятить.
- То есть, я так понимаю, что принято решение делать ставку на американцев?
- На кого же еще?! Уж не на французов ли? Ну, можно еще на англичан. Однако англичане всегда появляются там, куда уже ступили американцы. Скандинавы тоже могут окрыситься, требуя вернуть Финляндии все то, что захвачено Советами в Финскую войну, на Карельском перешейке. Конечно, это не те союзники, которые способны поддержать настолько, насколько этого потребуется, тем не менее… Правда, нам невыгодно отдавать то, что издревле находилось под российским державным гербом, однако в деталях и тонкостях будем разбираться потом.
- Жаль, что так долго не позволяли нам создавать полноценную русскую армию…
- Как только закончится война - а закончится она, судя по всему, поражением для немцев, - они поймут, но будет слишком поздно. И тогда уже…
Власов умолк. Полковник смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых удивление граничило с едва скрываемым ужасом.
- Вы уверены в этом?
- Вы же военный человек, штабист. Неужели не в состоянии проанализировать положение на фронтах?
- Мой штабной опыт позволяет анализировать любую фронтовую обстановку, господин генерал-лейтенант. Но существуют еще и факторы сугубо политические. А здесь, в Германии, в этом хаосе мировой войны, когда интересы многих бывших союзников и, наоборот, бывших врагов, переплетаются самым невероятным образом… Мне казалось, что англо-американцы попросту не допустят окончательного разгрома Германии.
- Отставить, полковник. Еще как допустят. С превеликим удовольствием. Но как раз тогда они вспомнят о наличии Русской Освободительной Армии. Той единственной, которая способна воевать с русскими по-русски, чему никак не могут научиться они сами. Что вполне устраивает всех без исключения.
- Неужели все настолько плохо?
- Возможно, будет еще хуже, чем мы себе представляем.
- А вы говорите: "штабной опыт"! Что мы можем здесь со своим опытом?
- Кое-что все-таки можем. Например, создать армию.
- Но вы же сами…
- Отставить, полковник. Нужно создавать армию! - постукивал он кулаком по столу. - Немедленно создавать ее. Русскую. Освободительную. Несмотря ни на что. Никогда уже в обозримом будущем мы не получим возможности создать ее вот так вот, на чужой территории. Имея в своем распоряжении сотни тысяч пленных, перебежчиков, остарбайтеров. Никогда, никакая сила не сможет потом, после войны, оторвать такую массу люда от родных очагов, вооружить и нацелить на борьбу с коммунистами. Вот почему… Во что бы то ни стало…
- Мне нравится ваша решительность, господин командарм.
- В конце концов, Германия не обязана заниматься освобождением России из-под ига большевиков. Это наше дело, русских патриотов. Наша святая - перед Богом и народом - обязанность.
- Что тоже верно.
- Поэтому у меня еще один, прямой и честный вопрос: вы, господин Меандров, лично вы, к борьбе за освобождение, борьбе, которую по-настоящему мы будем разворачивать уже после окончания Второй мировой войны, - готовы?
Меандров замялся, прокашлялся.
- Готов, господин генерал.
- Отставить, полковник. Это разговор не в стремени, да на рыс-сях. Мне важно знать, действительно ли вы готовы.
- Готов, Андрей Андреевич.
Власов передернул губами, как делал всегда, когда что-то в словах собеседника не нравилось ему А он терпеть не мог, когда кто-либо из офицеров обращался к нему по имени-отчеству. К тому же он почему-то не верил этому запоздавшему к весенней стае грачу. Слишком долго этот полковник ошивался где-то на задворках, словно бы слыхом не слыхал ни о РОА, ни о Русском освободительном движении. Не очень-то он доверял таким запоздавшим полковникам-подполковникам из тех, что давно вырвались из лагерей военнопленных, а то и никогда не попадали в них.
- Ладно, полковник, служба покажет, - мрачно капитулировал Власов перед авторитетом Штрик-Штрикфельдта. - Как я уже распорядился, возглавите офицерскую школу. Время и служба все прояснят.
- Рад служить, господин генерал.
"Ишь ты!.. - проворчал про себя командарм. - "Рад служить!". Еще метки от красноармейских шпал-ромбов не выцвели, а уже рапортуют, как заправские беляки!"
16
- Хайль Гитлер! - сдержанно приветствовал Скорцени бригаденфюрера Кранке, выполнявшего теперь обязанности адъютанта и личного секретаря Гиммлера. - Доложите рейхсфюреру, что я прибыл по его приказанию.
- Рейхсфюрер знает, и просил подождать, - опустил Кранке глаза на кипу каких-то бумаг.
- Как долго это может длиться?
- В приемной господина рейхсфюрера СС это всегда длится долго, - невозмутимо просветил его адъютант.
В СД ни для кого не оставалось тайной, как Кранке, этот несостоявшийся диверсант, получивший генеральский чин, несмотря на несколько бездарно проваленных операций, по-черному завидовал Скорцени. Но как же болезненно, в какой тоске и безнадежности это проявлялось!
Правда, к чести бригаденфюрера, до сих пор зависть эта не сопровождалась жаждой мести. Он как бы не замечал Скорцени, в упор не замечая при этом и его достоинств, его подвигов. Может быть, только потому, что завистников оказалось слишком много, он, первый диверсант рейха, до недавнего времени все еще ходил в майорах СС. Но что поделаешь, смиряться с придворными завистниками всегда было уделом героев нации.
- Ждать действительно придется долго, - едва заметно улыбнулся генерал СС улыбкой слуги, которому приказано вежливо унизить гостя.
- И с чем это связано? - суховато поинтересовался Скорцени.
- Видите ли, у рейхсфюрера сейчас находится генерал Власов.
- Простите?.. - поморщился обер-диверсант рейха, которого даже фюрер теперь не решался надолго задерживать в своей приемной.
- Я сказал, что рейхсфюрер принимает русского генерал-лейтенанта Власова, - высокомерно объяснил адъютант Гиммлера. - Бывшего командующего какой-то из разгромленных нами советских армий.
Скорцени ошалело промычал что-то нечленораздельное и удивленно повертел головой, словно пытался вернуть себе утраченную ясность сознания.
- Да-да, - вежливо добивал его бригаденфюрер, - того самого красного генерала, предавшего свою армию и вместе с поварихой сбежавшего к врагу. Ка-кая мразь!
- Очень точное определение.
- Лично я не стал бы принимать такого перебежчика, Скорцени, - теперь уже доверительно сообщил адъютант, почувствовав в нем единомышленника. - Понимаю, рейхсфюрер вынужден исходить из высших интересов империи, тем не менее лично я принимать бы его не стал.
- Почему бы вам так прямо и не заявить об этом рейхсфюреру, господин адъютант? - осадил его начальник диверсионного отдела Главного управления имперской службы безопасности.
- Очевидно, вы не так поняли меня, - растерянно уставился на него Кранке. - Это я к тому, что понимаю всю обязательность решения своего шефа.
Скорцени спокойно выдержал вопросительный взгляд генерала, снисходительно ответил на него многозначительной паузой и лишь затем примирительно произнес:
- Значит, рейхсфюрер все же вызвал к себе этого русского генерала Власова? Любопытно-любопытно. Думаю, что вскоре для моих парней появится много интересной работы.
- В России диверсантам работы всегда хватало, уж мы-то с вами, Скорцени, понимаем это, как никто другой, - некстати намекнул на свое причастие к диверсионному братству несостоявшийся обер-диверсант рейха. И сразу же благодушно добавил: - Если учесть, что этот русский только что вошел, томиться вам выпадет еще минут двадцать. Поэтому советую присесть.
Однако Скорцени не спешил воспользоваться его приглашением. Тем более что сообщение Кранке сразу же породило у начальника диверсионного отдела Главного управления имперской безопасности массу вопросов, которые высшему по чину благоразумнее задавать стоя.
- Я понимаю, господин бригаденфюрер, что это не столь важно. Но все же. Вы не в курсе: Власов сам попросился на прием? Или, как я уже предположил, был вызван?
- Это действительно не имеет особого значения, - откинулся в кресле адъютант. - Но могу сообщить: рейхсфюрер приказал мне срочно выловить этого красного, - поморщившись, Кранке насмешливо взглянул на дверь кабинета. - "Разыскать и пригласить" - так было сказано. Поверьте, это оказалось непросто.
- Наверное, потому что искать вы его пытались в лагерях военнопленных?
- В каких еще лагерях, Скорцени?! - ухмыльнулся бригаденфюрер. - Этот русский генерал напрочь забыл, что такое лагерь и похлебка военнопленного.
- Вот видите, как давно я не интересовался этим проходимцем, - нашелся Скорцени.
- Пришлось даже прибегнуть к помощи другого русского генерала, только уже белого, - Краснова. Хорошо еще, что мы с ним давно знакомы. Если говорить о русских, штурмбаннфюрер, то я вообще, в принципе, им не доверяю, - вскинул Кранке свой отвисший, раскачивающийся из стороны в сторону, словно опустевший бурдюк, подбородок. - Каким бы образом они ни очутились в Германии.
- Я и не представляю себе иного отношения к ним.
- Но все же нужно отдать должное этому "беляку": в отличие от Власова, генерал Петр Краснов сражался против большевиков еще в их, русскую, Гражданскую. И сражается сейчас. Словом, с помощью Краснова мне удалось разыскать Власова в загородном доме, принадлежащем теперь племяннику генерала, полковнику Семену Краснову. Тоже в прошлом офицеру белой армии.
- Да вы, оказывается, прекрасно осведомлены в делах русских, господин бригаденфюрер! Подготовка, достойная истинного разведчика.
Кранке что-то ответил, однако Скорцени просто-напросто не расслышал его слов. Извинившись, он опустился в кресло в конце приемной и тотчас же углубился в размышления. А подумать было над чем. Вызов генерал-лейтенанта Власова пришелся на то же время, на которое был приглашен он. Случайность? Даже если случайность, то в выводах офицера службы безопасности ее следовало исключить. Слишком уж непрофессионально это выглядело - сводить такое стечение обстоятельств к обычной случайности, не пытаясь извлечь из него никакой версии. А версия могла быть только одна: русского генерала Гиммлер вызвал в связи с игрой, затеянной недавно некоторыми чинами СС и СД с этим перебежчиком, чье положение на задворках высшего света рейха, как и его дальнейшая судьба, вызывают сейчас немало споров и всяческих служебных разногласий. И чем сложнее становилось положение на Восточном фронте, тем разительнее и принципиальнее становились эти разногласия.
Скорцени знал, что в беседах с фюрером Гиммлер уже несколько раз мужественно пытался обсуждать вопросы использования русского генерала для формирования по-настоящему боеспособных частей Русской Освободительной Армии. Но каждый раз взгляды их на роль и положение Власова в рейхе, как и на роль возглавляемого им "нового", в отличие от "белогвардейского", Русского освободительного движения, расходились. Другое дело, что расхождения эти благоразумно затушевывались. Прежде всего, самим Гиммлером.
…Но так было раньше. С тех пор ситуация изменилась - в мире, на фронтах, в Берлине… Теперь, когда из союзников, способных хоть в какой-то степени противостоять русским, у Германии осталась только Венгрия, самое время было вспомнить о "русской свинье" и "генерале-предателе". Покаяться в своих прегрешениях перед ним и провести основательные переговоры о дальнейшей судьбе русских добровольческих формирований.
До покаяния дело, естественно, не дошло. И все же… Если русские умеют драться по ту сторону фронта, то почему бы не испытать их на храбрость и умение - по эту? А время для Германии такое, что приходится радоваться каждой новой сотне штыков, независимо от того, в чьих они руках. Лишь бы направлены были на Восток. Тем более что еще в сорок втором году Гальдер учредил для Власова специальное звание "генерал добровольческих соединений".
Правда, никто до сих пор так и не понял: то ли это действительно был какой-то новый, никем в Ставке фюрера не утвержденный, чин, то ли какая-то странная должность. Но… учредил. И Власов извлекал из этого признания все, что мог.
Задумавшись, Скорцени не обратил особого внимания на то, что, вызванный звонком, адъютант Гиммлера исчез за дверью кабинета и, пробыв там несколько мгновений, снова появился.
- Рейхсфюрер СС просит вас зайти, оберштурмбаннфюрер.
"Значит, все-таки Власов… - неспешно поднялся Скорцени. - Жаль, что, увлекшись воспоминаниями о Гальдере, ты не прокрутил в памяти последние события, связанные с теперь уже милой душе Гиммлера "русской свиньей"".
17
Скорцени вскинул руку в приветствии, но Гиммлер молча, решительным жестом остановил его и указал на стул напротив Власова и рядом с каким-то офицером, лица которого отсюда, от двери, Скорцени не рассмотрел. Лишь приблизившись к столу, он узнал его - это был генерал Рейнхардт Гелен, начальник отдела "Иностранных армий Востока" Генерального штаба сухопутных войск.
"Странно, что адъютант ни словом не обмолвился о нем, - пронеслось в сознании штурмбаннфюрера, когда, шепотом поздоровавшись с Геленом, он садился на отведенное ему место. - Не придал значения? Не хотел заострять внимание?"
Впрочем, в сравнении с Власовым… Генералом добровольческих соединений… Да, именно так и называлась эта странная должность, которую умники из вермахта учредили для перебежчика. Ну а Гелен… Получается, что теперь Гелен как начальник отдела "Иностранные армии Востока" - непосредственный покровитель Власова. Так что все в сборе.