"Уж не намерен ли Гиммлер направить меня комиссаром в армию русских пленных и перебежчиков? - мысленно расхохотался обер-диверсант рейха. - А что: "Коммунист-комиссар, оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени!" Достойный венец карьеры первого диверсанта рейха!"
- Перед вами, господин генерал, оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени, сотрудник Главного управления имперской безопасности, - как бы между прочим представил его рейхсфюрер Власову, давая при этом понять, что появление здесь первого диверсанта - всего лишь эпизод, который не влияет на ход начавшейся беседы.
- Мы знакомы с оберштурмбаннфюрером, - не упустил случая Власов, и при этом задержал взгляд на Скорцени несколько дольше, чем требовалось по этикету.
Появление здесь шефа эсэсовцев-диверсантов, конечно же, вызвало у него целую массу вопросов, на которые никто не собирался отвечать. Да Власов и не стал бы задавать их. Он уже хорошо знал, что там, где появляется Скорцени, вопросов, как правило, не задают. На них отвечают.
- Однако вернемся к вашему проекту создания "Комитета освобождения народов России", - направил разговор в устоявшееся русло рейхсфюрер. - Мы никогда не скрывали от вас, генерал, своего отношения к идее Русского освободительного движения. В разное время оно было, скажем так, разным. Должен признать, что и я тоже весьма скептически относился ко многим идеям, исходящим от вас и вашего окружения.
- Подобное недоверие к генералу, еще недавно сражавшемуся против войск рейха, вполне понятно и объяснимо, - поспешил успокоить его Власов.
- Очень хорошо, что вы это понимаете, генерал.
- Человека, который, как я, прошел через годы недоверия в своей собственной армии, подобные сомнения не травмируют.
По-немецки Власов говорил медленно, с сильным акцентом, медленно подбирая слова, поэтому в отдельных случаях на помощь ему приходил скромно сидевший в стороне переводчик, из "русских немцев". И еще Скорцени обратил внимание, что очки у генерала такие же круглые, в старомодной металлической оправе, как и у Гиммлера. Они оба напоминали ему старых сельских учителей.
- В таком случае, нам ничто не мешает и впредь понимать друг друга.
- К тому же я помню, - неожиданно продолжил Власов после некоторой паузы, - что в свое время мне пришлось сдерживать натиск ваших войск под Москвой.
Гиммлер и Скорцени удивленно переглянулись. Этого русскому перебежчику говорить не следовало. Это уже было лишним.
Даже предельно сдержанный генерал Гелен, и тот нервно побарабанил пальцами по столу, как бы предлагая всем присутствующим забыть о сказанном.
- А ведь можно предположить, что вы, генерал Власов, все еще ставите себе это в заслугу, - хищновато прищурился Гиммлер. Именно из-за Москвы он так долго и не желал признавать Власова в качестве союзника. Знал бы об этом русский!..
- Всего лишь пытаюсь объяснить отношение ко мне многих офицеров рейха, - стушевался Власов. И Скорцени все понял: бывший красный так и не смог окончательно выяснить, в качестве кого же он здесь пребывает - собеседника или допрашиваемого.
- Это не подлежит ни объяснению, ни тем более оправданию, господин генерал.
- Понимаю, - пробубнил себе под нос Власов.
- Если бы вы прозрели несколькими месяцами раньше, - все еще не мог успокоиться рейхсфюрер СС, - то, возможно, сейчас принимали бы… меня, и не в Берлине, а восседая в кабинете Сталина. Или как минимум в кабинете военного министра свободной России.
Теперь же получилось так, что взгляд Скорцени встретился с усталым взглядом Гелена. Упоминание о Москве действительно оказалось некстати, это становилось все очевиднее. Но в то же время Власов прав: оборону Москвы, в ходе которой был остановлен натиск частей вермахта и СС, многие высшие чины вермахта, СД и рейхсканцелярии ему не простят никогда. Как не простит и сам фюрер.
"Но в таком случае и приема, хотя бы в кабинете военного министра России, тоже никогда не было бы, - попытался он мысленно оправдать свою дипломатическую оплошность. - Поскольку к тому времени ты уже был бы мертвым, пленным или заурядным отставным генералом-коллаборационистом".
- Однако хорошо выстроенная вами на своем участке оборона Москвы, как и ваше контрнаступление, до сих пор убеждают нас, что мы имеем дело с настоящим, боевым, мыслящим генералом, - вдруг сухо, но спасительно проскрипел черствым голосом Гиммлер. В отличие от Геббельса или Розенберга, он умел вести разговор, не поддаваясь особым эмоциям и сиюминутным настроениям.
- Благодарю вас, господин рейхсфюрер.
- А теперь - о вашей истинной службе России. Вы и ваш штаб должны сразу же повести работу своего комитета Освобождения России таким образом, чтобы он стал политическим центром, пригодным для руководства всеми белогвардейскими, националистическими, любыми другими антибольшевистскими организациями, группами и объединениями представителей всех народов Советского Союза.
- Конечно, конечно, - согласно кивал Власов, давая понять, что о сражении под Москвой окончательно забыто. - Только так.
- В ближайшее время вам надлежит выработать манифест, проект которого был бы согласован с нами. Но прежде следует хорошо продумать состав самого "Комитета освобождения народов России".
Гиммлер поправил очки.
- Если позволите, господин рейхсфюрер… Еще не зная о вашем окончательном решении, мы с господином Власовым тем не менее обдумывали как идею проведения подобного конгресса, так и создания подобного комитета. И даже наметили ряд кандидатур, которые уже согласованы с руководством русского отдела гестапо.
- Что, очевидно, далось вам непросто, - едва заметно ухмыльнулся Гиммлер. Всякое упоминание о "гестаповце Мюллере" вызывало у него приступ необъяснимой иронии.
- Тем не менее замечания гестапо, и лично Мюллера, учтены.
- Попробовали бы вы, "друзья мои неподсудные", не учесть их, - скопировал рейхсфюрер не только слова Мюллера, но и его произношение. - Этот список при вас, генерал? - поинтересовался Гиммлер у Власова.
- Естественно.
- Неплохо было бы ознакомиться с ним. Если, конечно, не возражаете, "друзья мои неподсудные"! - по-садистски ухмыльнулся всевластный рейхсфюрер СС.
18
Пока Власов доставал из нагрудного кармана свернутый вчетверо листок, руки его предательски дрожали. Заметив это, Скорцени взглянул в лицо генерала-перебежчика с презрительным сочувствием. Не хотел бы он оказаться в его шкуре.
- Это черновик. Здесь мои правки. Поэтому позвольте зачитать.
"Какой же он все-таки жалкий!" - все еще не мог успокоиться Скорцени, вглядываясь в худое, почти изможденное, лишенное всякого аристократизма, свойственного немецким генералам, пролетарское лицо Власова.
- Позволите? - неуверенно уточнил генерал.
Гиммлер недоуменно как-то пожал плечами и, кисловато улыбнувшись, кивнул.
Власов держал лист обеими руками, правая рука его дрожала значительно сильнее, и Скорцени показалось, что перебежчик пытается удерживать ее, сжимая кисть пальцами левой.
- Первое условие…
- Вы начинаете с условий? - поползли вверх брови Гиммлера.
- Имеется в виду условие создания и деятельности самого союза, - нервно уточнил Власов.
- Я просматривал эти записки, - вступился за него Гелен, - там имелось в виду именно то, о чем говорит генерал.
Власов признательно взглянул на руководителя "Абвера-2" и продолжил:
- Общерусский воинский союз, по нашему мнению, должны представлять весьма авторитетные среди русских военных генералы. Хотя бы такие, как Абрамов и Балабин.
Власов приподнял голову и поверх листа, словно из-за бруствера окопа, посмотрел на Гиммлера.
- Авторитетные среди белогвардейских генералов, - уточнил тот.
- Именно так.
- Потому что ваши красные генералы, - сделал ударение рейхсфюрер на слове "красные", - никакого особого доверия ни у немецкого, ни у русского белогвардейского генералитета не вызывают.
Власов что-то хотел ответить, но запнулся, мигом растеряв все известные ему немецкие слова, и лишь взглянув на непроницаемое лицо Гелена, вовремя нашелся:
- Совершенно верно. Вы правы.
- Значит, было бы лучше, если бы на их месте оказались два генерала из тех, что обучаются сейчас немецкому языку в лагерях для пленных.
- Но авторитет названных генералов значителен именно в эмигрантской среде, которая тоже важна для нас. Учитывая изменение государственного строя, которое неминуемо…
- Читайте дальше, - с мягкой бесцеремонностью прервал его толкования Гиммлер.
- Общерусский воинский союз Балкан мог бы достойно представить генерал Крейтер, - заторопился Власов. - Европейскую белоэмиграцию - господа Руднев и Лямпе. А также руководитель самой организованной и влиятельной части ее - парижской - господин Жеребков, который в нашем комитете мог бы возглавить иностранный отдел, а возможно, и отдел пропаганды.
- Уверен, что Геббельс не станет возражать, - заметил Гелен. - Он знает Жеребкова.
Гиммлер поморщился, как бы говоря Гелену: "Нашли авторитет - Геббельса! Будет возражать - не будет…"
- От Национального союза участников войны - его руководитель господин Туркин.
- "Участников войны"? - переспросил Гиммлер. - Какой? Я спрашиваю: какой войны?
- Ах, да-да, - закивал головой Власов. - Имеется в виду Первая мировая. Ну и, конечно, наша, Гражданская…
- Тогда это меняет дело. Я уж решил, что вы успели создать союз ветеранов нынешней войны.
- Это было бы преждевременным, - подобострастно улыбнулся Власов, вновь поглядывая на Гелена.
- Однако замечу, генерал, что главный вопрос нашей встречи заключается не в создании вами "Комитета освобождения народов России", а в формировании Русской Освободительной Армии. Настоящей, боеспособной армии.
- Освободительной Армии?! - взволнованно переспросил Власов, машинально приподнимаясь.
- Вам не нравится название?
- Что вы! Благодарю. Я ждал этого момента, господин рейхсфюрер. Верил в это. Но… вы знаете, что я уже не однажды обращался к господину Гитлеру… Важно, чтобы это действительно была армия.
- Я знаком со всеми вашими обращениями по поводу создания РОА к руководству Генерального штаба, к правительству и самому фюреру. В том числе и с посланием, содержащим просьбу о встрече, которое вы передали Гитлеру в конце прошлого года через гросс-адмирала Деница. Знаю также, что оно осталось без ответа.
- К величайшему сожалению.
- Мне бы не хотелось ни объяснять, ни комментировать причины и ситуации, которые вынуждают фюрера и некоторых других руководителей Германии с сомнением относиться к идее создания Русской Освободительной Армии. Да, в общем-то, они хорошо известны вам, и мы об этом только что говорили. Я попытаюсь согласовать этот вопрос с фюрером.
- Вы правы: в объяснениях нет необходимости. Как я уже говорил в начале нашей встречи, мотивы мне действительно понятны.
- Генерал-полковник Гальдер, как и его преемник на посту начальника Генерального штаба вооруженных сил генерал-полковник Цейтцлер, очень активно поддерживали ваше стремление создать вооруженные части РОА. И кое-что уже было сделано. Основа, я бы сказал, заложена. Но случилось так, что в июне 1943 года, на совещании в ставке фюрера в Бергхофе, в котором принимали участие Кейтель и Цейтцлер, фюрер настоял, чтобы все русские соединения были разоружены, а личный состав использовался исключительно на трудовом фронте. Запретив при этом какие-либо конкретные официальные высказывания по поводу будущего устройства России.
- Значит, приказ разоружить русские соединения исходит от… Гитлера?! - удивленно переспросил Власов. - Простите, я этого не знал. Мне казалось…
- Что вам казалось? - резко, предостерегающе спросил теперь уже Гиммлер. Он не ведал, что авторство этой злополучной идеи остается для Власова тайной. И засомневался: был ли смысл открывать ее?
- Видите ли, я верил, что…
И хотя он не договорил, Скорцени прекрасно понял, чему русский генерал верил вплоть до последних дней. Он верил, что стоит ему пробиться на прием к Гитлеру, и проблема сразу же будет устранена, все завершится как нельзя лучше. Он-то считал, что все беды РОА - результат козней гестапо и СД.
Конечно, гестапо и СД имели свой интерес к особе перебежчика. Скорцени мог бы многое рассказать этому мечущемуся между фронтами и концлагерями генералу по поводу того, как СД, с благословения того же Гиммлера, усиленно просвечивало его самого и его кадры, выискивая среди них агентов русской разведки. Как именно они мешали ему пробиваться в кабинеты Кейтеля, Геринга и того же Цейтцлера. Тем не менее Гиммлер прав: главным препятствием на пути к созданию полноценной освободительной армии с самого начала являлся не кто иной, как сам фюрер, не желавший даже слышать ни о какой русской армии, ни о каком освободительном движении, ни о каком воссоздании русской империи.
Мало того, Скорцени мог бы оголить перед генералом и некоторые другие тайные пружины незримого конфликта между СС, СД, гестапо и "Русским комитетом" Власова.
Именно в то время, когда Власов зарождал идею РОА, Гиммлер усиленно создавал иностранные соединения эсэсовских войск. Храбрость норвежских и датских легионеров, сражавшихся в дивизии СС "Викинг", упорство югославских коммандос из дивизии "Принц Евгений", действия других национальных подразделений давали рейхсфюреру повод ставить вопрос о формировании множества новых частей СС из украинцев, венгров, хорватов, а возможно, из русских. Но с условием, что они будут находиться в его личном подчинении, а не в подчинении Власова, а следовательно - в подчинении Генерального штаба сухопутных войск. Кроме всего прочего, появление на фронтах дивизий Русской Освободительной Армии мешало бы пропаганде создания "славянской колониальной империи", доминиона Великой Германии.
- Да, таковой была воля фюрера, - произнес Гиммлер, несколько поколебавшись. - Теперь я могу сказать вам об этом. Точно так же, как могу сообщить, что в последнее время Гитлер пересмотрел свои взгляды на эту проблему. По крайней мере, начал придавать ей значительно больше внимания, чем раньше.
"Раскрыв позицию фюрера, Гиммлер, таким образом, пытается укрепить доверие русского генерала к себе, а главное, к генерал-полковнику Цейтцлеру, - понял Скорцени. - По мере того, как скудеют мобилизационные ресурсы вермахта, акции русских добровольческих соединений все возрастают и возрастают. Может кончиться тем, что Восточный фронт будет состоять исключительно из русских. А что, русские против русских! - мрачно улыбнулся про себя первый диверсант рейха. - Варварство против варварства. И пусть истребляют друг друга! Пусть самым жесточайшим образом истребляют!"
- Могу сказать вам больше, господин генерал, - выкладывал Гиммлер оставшиеся козыри доверия. - Нам тогда стоило немалых усилий, чтобы помешать разоружению русских батальонов и, сохранив их как воинские соединения, направить на западные рубежи рейха, в частности, на партизанские фронты Сербии и Хорватии. Именно эти батальоны, уже проверенные и испытанные в боях против врагов рейха, и станут основой будущих дивизий РОА.
- Мы всегда будем признательны вам за это, - слишком холодно для такого случая поблагодарил Власов. - Как, по-вашему, на какое количество дивизий мы могли бы рассчитывать, создавая Русскую Освободительную Армию?
- А сколько бывших советских военнослужащих сражается в рядах вермахта в наши дни?
- Мне это неизвестно, - сказал Власов.
- Исходя из доклада генерал-полковника Курта Цейтцлера во время совещания в Бергхофе, - полистал бумаги в своей папке генерал Гелен, - к августу 1943 года на стороне вермахта сражались один полк, семьдесят восемь отдельных батальонов и сто двадцать две отдельные роты, полностью укомплектованные из русских. В более крупные соединения их до сих пор не сводили, поскольку таковы были принципы. Также известно, что на сегодняшний день около двухсот двадцати тысяч бывших советских солдат числятся добровольными помощниками при артиллерийских частях, из расчета четыре-пять на одного немецкого артиллериста, и еще порядка шестидесяти тысяч служит в различных охранных ротах и командах.
- Эти сведения взяты из доклада начальника Генштаба? - недоверчиво уточнил Гиммлер.
- Так точно, господин рейхсфюрер.
- Тогда можно считать, что костяк армии у нас уже есть.
- К этому следует добавить сорок семь тысяч добровольцев, которые без охраны трудятся на железной дороге, - добавил Гелен. - Вот пока это все. Впрочем, не следует забывать, что появление на Восточном фронте вполне боеспособных дивизий РОА вызовет дезертирство из рядов Красной Армии. Какая-то часть этой солдатской массы неминуемо пополнит ряды вашей армии, господин Власов.
В кабинете воцарилось какое-то приподнятое молчание. Папка Гелена оказала неоценимую услугу всем присутствующим.
- По-моему, самое время вернуться к нашему вопросу о возможной численности дивизий Русской Освободительной Армии, - нарушил это молчание Власов. - Все те сотни рот и батальонов, о которых начальник Генштаба докладывал фюреру, убеждают нас в достаточной эффективности использования русских солдат. Можно представить себе, насколько увеличится численность моих войск, когда будет объявлено о создании полноценной русской армии.
Узнав о столь огромной численности бывших советских военнослужащих, пребывающих сейчас в составе вермахта, охранных отрядов и команд добровольцев, бывший любимец Сталина явно воспрянул духом. Теперь он вел себя так, словно это он сам привел за собой сотни тысяч русских на помощь вермахту, словно это его идеи привели всех этих пленных, перебежчиков и добровольцев с оккупированных территорий в стан вчерашних врагов.
- Думаю, что речь должна идти о не менее чем десяти полнокровных, по военным дивизионным штатам укомплектованных, русских освободительных дивизиях.
- Десять дивизий?! - Власов сорвал с переносицы очки, нервно протер их грубоватыми, почерневшими за время пребывания в концлагерях пальцами и, снова водрузив их на нос, победно осмотрел Гелена и Скорцени. Как будто до сих пор они выступали против формирования этих частей.
- Поздравляю, - кротко засвидетельствовал свое почтение Гелен. - Десять полнокровных дивизий - это уже действительно армия.