- То, чего я так ждал и чего добивался, наконец-то свершается, - не стал он томить души своего комсостава. - Наше движение приобретает всеевропейский масштаб. Только что мне сообщили, что руководство дало принципиальное согласие на проведение в скором времени конгресса представителей освободительных движений различных народов России. Цель этого конгресса - создать Комитет освобождения народов России, в который войдут не только представители Русского освободительного движения, но также украинских, прибалтийских, белорусских, кавказских и прочих национальных движений и воинских формирований. По существу, мы сформируем своеобразное правительство России в эмиграции. И очень важно, что к проведению этого конгресса мы с вами придем, уже имея за плечами Освободительную Армию, пусть даже в ее зачаточном состоянии.
Едва он произнес это, как генерал Георгий Жиленков подхватился и зааплодировал. Кое-кто поддержал его, но слишком уж несмело; люди попросту не успели осмыслить важность сказанного командармом.
- И еще одно очень важное для нас известие. Гиммлер сообщил мне: в принципе он и командование вермахта согласны с тем, что мы можем рассчитывать и на формирование третьей дивизии РОА. Я тотчас же уведомил его, что назначаю командиром 3-й дивизии генерал-майора Шаповалова, - указал он рукой на скромно сидящего в дальнем ряду, у окна, бывшего командира 320-й стрелковой дивизии Красной Армии.
- Благодарю за доверие, господин командующий, - медлительно и, как показалось Власову, не очень охотно, поднялся тот со своего места. - Хотя и понимаю, что здесь есть генералы поопытнее, а может, и поудачливее меня.
- Успокойтесь, - осадил его начштаба Трухин. - Мы все взвесили. Не одна ваша дивизия полегла в первые месяцы войны, так что все мы в той или иной степени "удачники".
Власов хотел как-то прокомментировать их диалог, но здесь вновь возник Жиленков, который словно бы испугался, что теперь все внимание может быть переключено на очередного счастливчика.
- Если позволите, господин командарм, я хотел бы сказать несколько слов по поводу приближающегося события.
Власов не произнес ни "да", ни "нет", однако Жиленков уже вышел в центр комнаты, и возвращать его на место было неудобно.
К тому времени, когда немцы еще только сватали Власова в командармы, Жиленков уже мнил себя одним из руководителей "Русского движения" и его идеологом. До войны он был первым секретарем одного из городских райкомов партии Москвы и даже избирался членом Московского горкома ВКП(б), а в плен под Вязьмой сдался еще в 1941 году, будучи членом Военного совета 32-й армии. Правда, скрыв при этом свое настоящее имя и свой армейский чин.
Для Власова не было тайной, что до мая 1942 года Жиленков служил водителем в 252-й пехотной дивизии под фамилией погибшего красноармейца Максимова, документами которого предварительно запасся. И как водитель характеризовался положительно. Отсюда, кстати, и пошла его кличка "Шоферюга".
Вот только самого Жиленкова судьба "шоферюги" не устраивала. Решив, что он уже достаточно искупил свою вину перед рейхом за баранкой армейского грузовика, он легализовался, представ перед немецким Генштабом с "Планом создания на оккупированной вермахтом территории русского правительства, которое бы занялось организацией борьбы против советской власти в России". И даже нашел своего покровителя в лице полковника Генштаба барона фон Ренне.
До создания правительства, в котором Жиленков уже видел себя премьером, дело не дошло, однако по генштабистским бумагам, а также по досье абвера и СД, генерал Жиленков все же проходил как один из возможных претендентов на роль лидера Русского освободительного движения. Как бы там ни было, а он уже хорошо был известен Гиммлеру, Кейтелю и Геббельсу; с ним не раз консультировались по различным "русским вопросам" высокопоставленные чины абвера и Министерства восточных территорий.
Пользуясь покровительством влиятельного полковника Генштаба, барона фон Ренне, он настоятельно пробивался то к Геббельсу, то к Герингу, и даже помышлял о встрече с фюрером. И вот теперь Жиленков болезненно ощущал, что присутствие Власова постепенно снижает его акции в глазах немецкого руководства.
- Господа, хочу заверить вас, - отлично поставленным голосом "трибуна" заговорил Жиленков, - что конгресс русских сил станет событием общеевропейского масштаба, последствия которого будут сказываться уже в послевоенном мире. По личному заданию Гиммлера я занимаюсь подготовкой текста Манифеста этого конгресса, который будет обращен ко всем народам Советского Союза.
- Разве командарм уполномочивал вас связываться по этому вопросу с Гиммлером? - неожиданно послышался густой бас генерала Благовещенского.
- Это офицеры из штаба Гиммлера вышли на меня! - мстительно улыбнулся бывший партработник. - Что же касается вас, господин Благовещенский… Пора бы уже привыкнуть к тому, что ко мне, как к одному из зачинателей нового Русского освободительного движения, много раз обращались за советами и поддержкой из самых высоких сфер рейха. Ценят, знаете ли…
- И все же скромнее бы вам, Жиленков, скромнее… - проворчал бывший начальник училища противовоздушной обороны Наркомата Военно-Морского флота.
Однако никакого впечатления на Жиленкова этот выпад не произвел. Уже в который раз он давал понять всему русскому генералитету: не волнуйтесь, как только Власов дискредитирует себя, вы тотчас же получите в моем лице нового вождя. И, конечно же, более достойного.
- Мы будем исходить из того, что костяком Новой России станет союз славянских народов, а потому и проведение конгресса планируем в Праге, одном из древних центров славянства. В городе славянского единения.
Власов недовольно покряхтел - его задевало то, что даже о месте проведения конгресса, которое, как считал командарм, все еще не было определено, он узнаёт позже Жиленкова, да к тому же из его уст. Хотя и на сей раз прервать Жиленкова командарм не посмел, однако же и стоять рядом с ним тоже счел неудобным. Вернувшись за стол, он начал лихорадочно листать подаренную ему Штрик-Штрикфельдтом записную книжку, словно бы собирался тотчас же звонить Гиммлеру и выяснять правильность слов генерала Жиленкова.
- Конгресс должен создать Комитет освобождения народов России, - безмятежно продолжал тем временем бывший член Московского горкома партии, - которому будут подчиняться не только дивизии РОА, но и русские казачьи части генерал-лейтенанта Петра Краснова. Кстати, сегодня среди нас есть и представитель казачества полковник Кононов, который назначен командиром 102-го казачьего полка вермахта.
- Так точно, - поднялся со своего места моложавый на вид, но уже отмеченный ранней сединой казак, заметив, что Власов оторвался от своей записной книжки и лихорадочно отыскивает его взглядом.
- Это хорошо, что вы присутствуете здесь, - глухим, угнетенным голосом проговорил командарм, - но плохо, что меня не поставили об этом в известность.
- Мое упущение, - подхватился комдив Буняченко. - Обязан был предупредить вас.
О Кононове, тогда еще майоре Красной Армии, Власов впервые услышал в конце августа или в начале сентября сорок первого. Участник Финской войны, награжденный орденом Красной Звезды за бои в окружении, этот офицер повел большую часть своего полка в плен, вместе с командирами и комиссаром. Но самое удивительное, что, убедив офицеров полка и добрую тысячу своих солдат сдаться немцам, Кононов повел их в плен с развернутым знаменем. А пораженному этой картиной генералу сразу же заявил, что, "вместе со своими солдатами, желает сражаться против ненавистного русскому народу сталинского режима".
Тогда, в сентябре сорок первого, Власову казалось, что описанная в немецкой листовке сцена сдачи полка при развернутом знамени - обычная пропагандистская выдумка, и только здесь, в Германии, убедился, что на самом деле все это правда. Оставленный для арьергардного прикрытия отхода дивизии, полк Кононова действительно пошел сдаваться в плен, хотя боевая обстановка не вынуждала его к этому.
Власов понимал, что сам он тоже выглядит в глазах миллионов русских, особенно в глазах советского генералитета, предателем. Тем не менее простить "герою Финской" Кононову того, что, оставленный прикрывать отход дивизии, он откровенно предал ее и повел солдат в плен вместе со знаменем полка, - он не мог. Слишком уж это выглядело по-предательски.
Однако Жиленков мукам сомнений не предавался. Его уже захлестывала стихия общественной деятельности.
- Уже сейчас предполагается, - продолжил он свою речь, - что отдел управления казачьими войсками КОНРа возглавит белогвардейский генерал Татаркин, прекрасно знающий особенности и белого, и монархического движений русских сил в Европе и США.
Чем дольше говорил Жиленков, тем очевиднее становилось его ораторское и идеологическое превосходство над Власовым.
- Как по-писаному чешет, райкомовская его душа! - прохихикал известный весельчак генерал-майор Закутный, который в свое время командовал стрелковым корпусом, будучи в прошлом самым старшим по должности командиром Красной Армии, после командарма Власова.
Однако он единственный из всех присутствующих ни на какую особую должность не претендовал, довольствуясь тем, что и на фронте уцелел, и в плену выжил, а теперь вот еще и так неплохо устроился. Этот человек умел радоваться тому, чем обладал и чем наградила его судьба, поэтому, наверное, чувствовал себя самым счастливым из всего комсостава Русской Освободительной.
26
Когда Жиленков наконец завершил свою речь, Власов счел совещание скомканным и часть участников его отпустил, а начштаба Трухина, а также Мальцева, Малышкина и Меандрова, пригласил в отведенный ему кабинет. Однако по дороге туда Власова догнал генерал Шаповалов. Своему по-крестьянски грубоватому, кирпичного цвета лицу он пытался придать вид истинного благородства, вот только получалось это у пролетарского генерала крайне плохо.
- Еще раз, теперь уже лично, хочу поблагодарить за назначение меня на пост командира дивизии, господин командующий армией.
- Ну, за это вы должны благодарить офицеров немецкой разведки, да еще генерала Кёстринга, на которого они нажали, - вполголоса произнес Власов, увлекая комдива к ближайшему окну-бойнице. - Как видите, и теперь, в нелегкие для себя дни, в абвере все еще не забывают об одном из своих перспективных агентов.
- Значит, ветер все еще веет оттуда? - ничуть не смутился Шаповалов.
- Оттуда, генерал-майор, оттуда.
- И давно вас уведомили о моем сотрудничестве с немецкой разведкой?
- Понимаю: все же лучше командовать дивизией РОА, - не стал отвечать на этот, явно излишний, вопрос Власов, - чем какой-нибудь заранее обреченной разведгруппой где-нибудь в районе Тулы.
- Если понадобится, я согласен идти во главе группы, хотя и считаю, что…
- Только избавьте меня от своих философствований, генерал, - отмахнулся Власов. - Всё, вы свободны.
Второе, секретное, совещание командарм начал уже без Шаповалова, с участием лишь Мальцева, Трухина и Меандрова, а также присоединившегося к ним в последние минуты генерала Малышкина, который возглавлял контрразведку и службу безопасности РОА.
- Здесь, в узком кругу высшего командного состава РОА, могу сказать, что война, которая завершается сейчас в Западной Европе, это уже, по существу, не наша война, - начал свое выступление Власов, скрестив руки на груди и прохаживаясь взад-вперед за спинкой кресла, вдоль стены, украшенной портретами фюрера и императора Фридриха I.
- Вы правы, - поддержал командарма начальник штаба РОА, - война уже, собственно, не наша.
- Конечно, она истощает людские и технические ресурсы Красной Армии, облегчая нам, в какой-то степени, основную задачу. И уже хотя бы поэтому мы будем принимать участие в заключительных боях и битвах ее. Однако истинная цель наша заключается в том, чтобы сохранить боеспособные силы РОА, вобрать в ее ряды как можно больше бывших военнопленных, белогвардейцев и остарбайтеров. Пользуясь тем, что основные силы красных будут отвлечены боями в Западной Европе, мы уже сейчас должны разворачивать партизанско-повстанческую борьбу в глубинных районах России.
- Причем делать это следует как можно скорее и интенсивнее, - на сей раз воспользовался его паузой уже генерал Малышкин.
- С этой целью в ближайшее время будет создана специальная разведшкола РОА, с тем чтобы мы могли готовить свои кадры вне сети немецких разведывательно-диверсионных школ. Кроме того, я намерен обратиться к командованию вермахта с просьбой передать в наше ведение несколько сотен опытных диверсантов из числа русских, причем желательно из тех, которые уже имеют опыт работы в тылу красных. С такой же просьбой мы обратимся и к белоказачьему генералу-атаману Краснову. Всеми полномочиями по развертыванию этой борьбы временно наделяется полковник, уже представленный к чину генерал-майора, Михаил Меандров. Ему также поручено разработать план начального этапа самостоятельной борьбы РОА.
Власов остановился и вопросительно взглянул на Меандрова.
- Я готов, господин генерал-полковник. Чувствую, что разведывательно-диверсионное направление - это как раз моя стихия.
Власов слегка поморщился. Он не любил, когда вспоминали о его чине, полученном из рук Гитлера. И только осознание того, что права на чин, полученный из рук Сталина, он уже тоже давно лишен, удерживало командарма от каких-либо замечаний по этому поводу.
- Предполагаю, - поднялся Меандров, - что надо провести высадку нескольких авиадесантов в глубоких тылах советской территории, где мало войск, нет милиции, почти не действуют НКВД и СМЕРШ, а значит, у десантников будет время освоиться, частично легализоваться, создать партизанские базы и обрасти надежными людьми из местных жителей. Сделать это следует зимой, чтобы к весне следующего года, когда Красная Армия основательно втянется в боевые действия на территории Венгрии, Австрии и собственно Германии, мы уже имели несколько надежных повстанческих очагов.
- Стратегически все это верно, - одобрил Власов. - Начинать следует зимой, чтобы затем, в течение всего теплого времени года, вести полномасштабные партизанские действия.
- Основные усилия свои на этом этапе, - уже воодушевленнее продолжил Меандров, - предлагаю направить на север страны, - подошел он к предусмотрительно вывешенной на стене карте Советского Союза. - Первый десант следует выбросить в район Северной Двины, которая должна стать центром Северной повстанческой зоны и командование которой я готов взять на себя. Затем, с помощью созданного здесь секретного полевого аэродрома, или же с помощью субмарин, следует забросить большой десант в район устья реки Оби, где будет создана Восточная зона, командование которой можно поручить опытному диверсанту полковнику Киселеву.
- Я знаю этого офицера, - ответил Трухин на молчаливый вопрос Власова. - За плечами у него три рейда в тыл красных. Сильный и хладнокровный человек.
- Какой должна быть общая численность этих двух десантов? - спросил Власов.
- Точнее будет сказать, численность двух отрядов, которые придется создавать путем нескольких десантирований. Уже сейчас в моих списках есть сто пятьдесят офицеров и сто солдат.
- Офицеров больше, чем солдат? - удивленно развел руками Малышкин. - Опять создаем офицерские "батальоны смерти"?
- Таковой должна быть общая тенденция, - объяснил свою позицию Меандров. - Десантированных офицеров должно быть значительно больше, чем рядовых. И в районе Северной Двины, особенно в ее среднем течении, и в районе Оби расположено множество лагерей с советскими заключенными, а также лагерей немецких военнопленных. Немало там и расконвоированных зэков, которые находятся на вольных поселениях и которые тоже ненавидят советскую власть. Так что солдат у нас будет хватать. Острейшая нехватка будет ощущаться в хорошо подготовленных, надежных офицерских кадрах. Поэтому со временем каждый из оказавшихся там офицеров станет командиром отдельного отряда и комендантом большого повстанческого района.
- Кстати, по такому же принципу действует теперь и заграничное командование Украинской Повстанческой Армии, разворачивая борьбу на украинских территориях, - заметил Власов. - Мы не будем касаться сейчас различия в программах и целях наших армий, но объективно воины УПА являются нашими союзниками. По крайней мере временными. Так что желательно, чтобы в составе наших групп было какое-то число украинцев, для работы с теми украинцами.