Томмазо научил Марию всему, что знал про обслуживание столиков: как нести на одной руке поднос с горячими блюдами, как разливать вино, как превратить подачу блюд в театрализованное представление, чтобы клиенты, еще не попробовав блюдо, уже знали, насколько здесь все серьезно и требует уважения. Униформу Мария придумала себе сама: облегающая черная блузка, заправленная в белоснежный фартук. Спереди было похоже на обычную форму официантки, но когда Мария поворачивалась спиной, всем была видна невероятно короткая юбочка. Ее костюм стал прекрасным добавлением к безрассудной атмосфере "Il Cuoco". Бруно готовил так, что после третьего или четвертого блюда клиенты внезапно чувствовали пробуждение волчьего аппетита. Завсегдатаи, пришедшие без спутницы, - и даже те, которые были с дамами, - иногда ловили себя на том, что глазеют на красавицу брюнетку с горящими глазами, официантку Марию, и ей неоднократно приходилось отбиваться от особенно назойливых поклонников. Впрочем, у римлянок это в крови, и каждый, кто позволит себе перейти определенную границу, вынужден будет ретироваться, сгорая от стыда и обиды.
Томмазо по-прежнему было нечего делать. Мария, хоть и сбивалась с ног, делала все так ловко, что помощник ей не был нужен. Томмазо мог помогать Бруно на кухне, но после срыва в день открытия его друг работал, как автомат, по наитию расправляясь с десятками заказов одновременно, поэтому помощь дилетанта ему не требовалась. Звездным часом Томмазо был ночной обход столиков в зале. Комплименты, которые он получал, были ему необходимы, как дождь увядающему растению. Его не долго приходилось упрашивать, чтобы он присел за столик и выпил стакан вина вместе с преклоняющейся перед ним публикой.
Во время одного из таких обходов и приключилась История с сигарой. Томмазо угостили бокалом самбуки - ликера с ароматом аниса, который поджигают перед тем, как выпить. Две молодые посетительницы во всех подробностях рассказывали Томмазо, как он прекрасен, и тут от соседнего столика потянуло дымом сигары.
Томмазо отогнал его рукой. Потом посмотрел на курившего и увидел, что его спутник все еще ест. Он нагнулся к ним и очень доброжелательно сказал:
- Я думаю, вкус моего орехового мусса понравится вашему другу еще больше, если в нем не будет примеси табака.
Мужчина устало улыбнулся.
- Che cazzo stai dicendo?
- Я говорю, сэр, о вашей сигаре, которую уместнее было бы закурить после того, как поедят остальные посетители.
Молодая женщина за соседним столиком громко сказала:
- Он весь вечер курит эти штуки.
Лицо у Томмазо болезненно перекосилось.
- Это несколько неосмотрительно с вашей стороны, друг мой.
- Vaffanculo a lei, e a sua soreta, - буркнул мужчина с сигарой, указывая на проходившую мимо Марию.
Томмазо вынул у него из пальцев сигару и окунул ее в стоявший перед мужчиной стакан.
- Она мне не сестра, - ответил он. - И никуда не пойдет.
Курильщик несколько секунд, выпучив глаза, смотрел на Томмазо. Томмазо поднял его стакан с самбукой, и когда мужчина в порыве злости вскочил со стула и замахнулся кулаком, Томмазо вылил горящую жидкость ему в штаны.
- Мария, принесите этому джентльмену стакан воды, - крикнул он. - Кажется, он случайно себя поджег.
Зал взорвался оглушительными аплодисментами.
В тот день к Бруно, Томмазо и Марии пришел посетитель. Он был по-деловому вежлив и сказал, что заинтересованные инвесторы просили его провести инспекцию ресторана. Мария предвидела подобную ситуацию. Она приготовила вежливому джентльмену чашечку эспрессо и предложила показать ему документы, но гость с приятной улыбкой отклонил ее предложение. Он хотел бы посмотреть книгу заказов. Счета, особенно приготовленные для властей, иногда бывают чрезмерно пессимистичны. Он знает по опыту, что лучше всего о делах ресторана говорит книга заказов.
Он пролистал книгу, одобрительно кивая.
- Итак, - наконец изрек он, - вы заработали… - И он назвал цифру, которая, к полному изумлению Марии, совпадала с реальной до нескольких евро.
- Что после всех выплат оставляет вам чистого дохода - продолжил мужчина, словно размышляя вслух. И снова Мария поразилась его точности.
- Мы возьмем с вас четыре процента, - сообщил мужчина, задумчиво кивая. - От общей суммы. Конечно, мы будем пересматривать процент в зависимости от цен, так что вы вполне сможете платить. Итак, вам что-нибудь нужно?
Мария немного подумала и сказала:
- Нам нужно разрешение на то, чтобы летом выставлять столики на тротуар. Мы уже обращались, но нам не ответили.
- Считайте, что вы получили разрешение. Что-нибудь еще?
- Один из соседей жалуется, что на заднем дворе скапливается много мусора.
- Его будут вывозить дважды в неделю. Что еще?
- У шеф-повара проблемы с получением свежего морского окуня.
- Я поговорю с моим приятелем, он все уладит. - Вежливый мужчина допил свой эспрессо, встал и протянул Марии руку, - С вами приятно работать. Как-нибудь на днях сам зайду пообедать. А если вам что-нибудь понадобится, все, что угодно, обратитесь к Франко, который завозит вам овощи. Он знает, как с нами связаться. - Он потер кончик носа, - И не нужно рассказывать о нашем договоре доктору Ферраре. Вы меня понимаете?
Вскоре Бруно, Томмазо и Мария пришли к выводу, что им за не очень большие деньги предложили практически неоценимую помощь.
- Uno ristretto, Gennaro, per favore, - устало попросил Томмазо на следующее утро. - Нет, лучше два.
- Два? - Дженнаро покачал головой. - Никто не пьет по два ristretti.
- Честное слово, я выпью два, - сказал Томмазо и сел за столик, подперев голову руками. - Я и после этого быстро усну.
- Будешь пить там, за столиком? - с готовностью спросил Дженнаро, и глаза у него загорелись.
- Дай ему передохнуть, Дженнаро, - сказал Бруно, усаживаясь рядом со своим другом. - Что случилось, Томмазо?
- Это все Лаура. Она меня изматывает.
Бруно вздрогнул. Если бы Лаура была его девушкой, ему бы не хотелось спать. Томмазо, не заметив его реакции, тихо продолжил:
- Она немного… ну, странная…
- В каком смысле?
- Озабоченная едой.
Бруно понимал, что ему лучше не вступать в этот разговор, но ничего не мог с собой поделать.
- Ну и что? Я тоже.
- Да, но у нее это выражается как-то странно.
"Гаджа" издала звук, похожий на стук пуль, попадающих в стальную тарелку, - это Дженнаро приладил к ней промышленный насос, закачивавший воду в емкость, которая была в несколько раз меньше, чем того требовала природа. Звук напоминал гудение старого паровоза, взбирающегося в гору и понимающего, что взобраться на нее он не сможет. Постукивание раздавалось все тише и реже, пока наконец вода, освобождение взвизгнув, не хлынула в чашку с молотым кофе. Когда какофония, состоявшая из стонов, взрывов, писков и жужжаний, наконец смолкла, Дженнаро принес и поставил на столик две маленькие чашечки ristretti.
- Вот что я тебе скажу. Выпей оба, а еще одну я дам тебе с собой, - пошутил Дженнаро.
Томмазо осушил первую чашечку одним глотком, а через секунду прикончил и вторую.
- Неси еще как можно скорее, Дженнаро.
- Шутишь? Тебя это убьет. Я имел в виду, когда ты придешь в следующий раз.
- Нет, лучше сейчас.
Дженнаро удалился за стойку, сокрушенно качая головой: ох уж эта молодежь…
- А как "странно"? - допытывался Бруно, возвращаясь к прерванному разговору.
Томмазо перегнулся через столик и понизил голос:
- Прошлой ночью она захотела, чтобы я натер ее оливковым маслом и розмарином, а потом медленно крутил ее на моем вертеле.
Бруно удивился.
- Розмарином?
- Говорю тебе, она странная.
- Весьма. Тут больше подходит майоран.
- Что?
- Неважно. Так проблема только в этом?
- А теперь она требует от меня новых рецептов, как она это называет. - Он еще больше понизил голос. - Строго между нами: с ней иногда очень трудно.
Но этих слов Бруно уже не слышал. В нем взыграло воображение.
- Я бы посыпал ее смородиной и покрыл сахарной глазурью. - Бруно покрылся краской стыда. Неужели он сказал это вслух? Опять он думает про этот чертов свадебный торт - Вот тебе один вариант. Или, например…
- Погоди, дай запишу, - оживился Томмазо и вытащил авторучку.
Дженнаро принес третью порцию кофе.
- Этот еще крепче, - предупредил он. - Я поднял давление.
Томмазо проглотил кофе, даже не заметив.
К тому времени когда они добрались до ресторана, мозги у Томмазо бурлили, глаза выпучились и он носился как заведенный. Зазвонил телефон, Томмазо подлетел к нему, сорвал трубку и прокричал "Pronto" голосом сумасшедшего.
- Хотите сделать заказ? Заказать столик? Почему? С кем я говорю? - он помолчал, выслушав ответ. - А что у вас с голосом? - спросил он. - Помехи на линии? Видите ли, нам совсем не нужны клиенты с помехами на линии. Зубные протезы? У вас мосты? Я не кто-нибудь, а Томмазо Масси. Как вы сможете оценить мою кухню, если у вас мосты? Да идите к черту! - Он повесил трубку и радостно сообщил: - С этой минуты, Мария, никаких курящих и с протезами. Что?
Бруно и Мария смотрели на него, раскрыв рты.
- В какой-то момент, - сдержанно сообщил Бруно - ты говорил, как Ален Дюфре.
- Ох… - удрученно вздохнул Томмазо - Да, конечно. Извини. Пожалуй, я перебрал этого проклятого кофе.
Томмазо нравилось смотреть, как работает Мария. Ему нравилось, как она встает на цыпочки и приподнимает попку, чтобы проскользнуть между двумя стульями. Нравилось, как эта попка оттопыривается, когда Мария нагибается, чтобы убрать со стола. Иногда он пытался с ней заигрывать, но она сохраняла профессиональную неприкосновенность, даже если он пускал в ход свои самые неотразимые чары. К такому Томмазо не привык. Он ловил себя на том, что мечтает об этой девушке. Кроме того, он чувствовал, что Мария не позволит раскладывать на ее груди оливки или устраивать странные игры с намазыванием меренгой.
Мария тоже наблюдала за ним. Когда в один прекрасный день Томмазо заявил, что отныне в обеденном зале будет темно, чтобы посетители могли лучше сосредоточиться на том, что происходит у них во рту, именно Мария отвела его в сторонку и сказала: во-первых, если ты это сделаешь, как я увижу, кого обслуживаю? И во-вторых, если ты не перестанешь вести себя как самоуверенный болван, я на глазах у всего ресторана воткну эту вилку тебе в нос.
Все посетители разошлись и они убирались в зале, когда Мария вдруг сказала:
- Будет лучше, если ты объяснишь мне, в какую игру вы играете.
- В игру? - невинно переспросил Томмазо.
- Шеф-поваром считают тебя, а готовит все он, - Мария указала на Бруно - И не рассказывай мне сказку о том, что ты придумываешь рецепты, а он только выполняет указания. Я знаю, что это не так.
- Ох… - вздохнул Томмазо. Потом помолчал и сказал: - Понимаешь, у меня была одна девушка, которая хотела встречаться только с поваром. А я хотел встречаться с ней, поэтому сказал, что я повар. А я не умею готовить. Зато Бруно умеет. Ну… так все и началось, - он беспомощно развел руками.
- Так ты открыл ресторан, потому что боялся признаться той девушке, что не умеешь готовить? - недоверчиво уточнила Мария.
- Ну… да, пожалуй - Услышав такое объяснение, Томмазо почувствовал, что в нем окрепло ощущение, которое все время росло в последние дни, - все чертовски запуталось, - Понимаешь, если бы она узнала, что я всего лишь официант, она бы, наверно, меня бросила.
- А что плохого в том, чтобы быть официантом? - спросила Мария, устрашающе притопывая ножкой.
- Ничего, - торопливо ответил Томмазо. Было в Марии что-то такое, из-за чего с ней не хотелось спорить.
- Никогда не слышала более глупой истории - вынесла свой вердикт Мария.
- Да уж, глупее некуда - кивнул Томмазо.
- А когда ты собираешься сказать ей всю правду?
- Скоро, - сказал он. В его голове рождался план. Если Лаура узнает правду, она его бросит. Жизнь снова войдет в прежнее русло, а он, Томмазо, ничего против этого не имеет.
С тех пор как Бруно стал заниматься составлением меню для "Il Cuoco", он все время боролся с невозможностью создавать блюда, о которых он говорил Томмазо той ночью, когда они возвращались из "Темпли" и обсуждали разницу между тем, что усиливает сексуальное влечение, и собственно пищей любви.
Бруно прекрасно помнил, что именно он тогда сказал:
- Если ты хочешь, чтобы девушка в тебя влюбилась, нужно готовить что-нибудь до ужаса простое, но действенное. Чтобы стало понятно, что ты постиг сущность ее души.
- Например? - спросил тогда его друг.
Свой ответ Бруно тоже помнил дословно:
- Нужно очень хорошо знать того, для кого стараешься, - его прошлое, его корни, грубый это человек или утонченный, черствый или мягкий. Нужно для начала испробовать самого человека, чтобы понять, каков он на вкус. Короче говоря, нужно его любить. И даже в этом случае можно знать его недостаточно для того, чтобы приготовить блюдо, которое завоюет его душу.
Но хотя Бруно и любил Лауру, оказалось, что придумать рецепт, который идеально бы к ней подходил, гораздо труднее, чем ему казалось. Он знал, что это должно быть нечто сладкое и столь иллюзорное, чтобы хотелось съесть все до последней крошки. При этом блюдо должно быть идеальным, но - неуловимо идеальным. Как алхимик, безнадежно пытающийся заставить некую формулу превращать металл в золото, Бруно испробовал все, что мог. Он пробовал снова и снова, каждый раз надеясь на успех и никогда его не добиваясь. Он снова что-то упустил, какой-то ингредиент, который он не мог описать, но необходимость которого чувствовал.
И вот однажды днем Лаура сама пришла в "Il Cuoco". Она искала Томмазо, которого не было, и оказалась на кухне раньше, чем Бруно успел заметить ее появление. Он что-то бормотал себе под нос, бегая босиком от плиты к холодильнику и обратно, пробуя разные сочетания вкусов и текстур, будучи близок к помешательству из-за того, что у него что-то не получалось. До успеха рукой подать, Бруно это чувствовал, но чего-то не хватало… В кухне было очень жарко от раскаленной плиты, и по лицу Бруно струился пот. Волосы перемазаны мукой и маслом, а руки покрыты коркой жженого сахара, чего Бруно даже не замечал. Ему некогда было мыть руки.
Лауру привлек на кухню очень необычный аромат, она такого никогда раньше не нюхала. Она ожидала увидеть здесь Томмазо, но, к своему удивлению, обнаружила Бруно.
Пахло пирогами, и Лауре показалось, что она, как в детстве, пришла домой из школы, а мама на кухне, готовит ей чай… Кроме того, пахло какими-то лекарствами, и она вспомнила, как в детстве болела, а мама ухаживала за ней, уложив в постель. Еще чувствовались специи - запах Рождества, мускатный орех и гвоздика… Но было и что-то еще, что-то предательски неуловимое и мягкое, наподобие эвкалипта или ванили. Лаура вдруг вспомнила, как целовала папу в щеку, когда тот желал ей спокойной ночи: восьмичасовой поцелуй и этот запах… И тут она поняла - это запах одеколона, делового костюма, родительской спальни, большой двуспальной кровати и пугающей тайны: что происходит здесь, когда становится темно? Но прошло несколько секунд, и Лаура успокоилась: здесь были и приятные запахи - яблок, бренди, хрустящего слоеного теста и корицы.
- Что это такое? - выдохнула Лаура.
Бруно резко обернулся и посмотрел на нее безумными глазами.
- Пеку яблочный пирог, - ответил он.
Яблочный пирог… Лаура сто лет не ела яблочного пирога. Она вдруг перенеслась мыслями за тысячи миль отсюда, и на глаза навернулись слезы.
- Извини, - вздохнула она.
- Вот. Уже готово.
Не озадачиваясь тем, чтобы надеть перчатки, Бруно открыл дверцу духовки и достал противень с пирогом. Лаура заметила, что пирог очень маленький, словно для куклы. Бруно поставил его на стойку. Лаура нагнулась и глубоко вдохнула его аромат.
- Можно мне кусочек?
- Конечно, - ответил Бруно - Я испек его для тебя. Только нужно еще немного сбитых сливок… Вот - Бруно взял ложку, проткнул ею пирог, и от него пошел пар. Он был ненамного больше этой ложки. Бруно положил в лунку сбитые сливки и поднес пирог к губам Лауры. - Не бойся. Он не очень горячий.
Она открыла рот, и он положил в него кусочек пирога. Лаура затаила дыхание, закрыла глаза и принялась старательно жевать, стараясь не проглотить эту вкуснотищу, чтобы продлить удовольствие.
- Бруно, - сказала она, наконец обретя дар речи, - это фантастика.
Он поцеловал ее.
Лаура в ужасе отпрянула.
Бруно смотрел на нее с такой страстью, что ей стало страшно. Она вспомнила все свои свидания с итальянцами, каждый из которых все время щупал ее, оглаживал и старался затащить туда, где потемнее. Нет, только не Бруно, которого она считала своим другом. И, что важнее, другом Томмазо. Что вообще здесь происходит?
- Извини, - быстро сказал он - В Италии так принято. Мы… мы все время целуемся. Но это ничего не значит.
- Да, конечно, - ответила Лаура, приходя в себя, - Я знаю. Просто это странно. Понимаешь, американцы так не делают.
- Ну да.
- По-моему, мы не должны говорить об этом Томмазо, - сказала она, глядя ему прямо в глаза, - Мне кажется, он неправильно нас поймет.
- Конечно, - согласился Бруно - И обещаю: это больше не повторится.
Лаура шла домой и чувствовала, что вся дрожит. "Бруно, именно Бруно. Да, он мне нравится. И я не хочу потерять такого друга. Он забавный, очень милый и внимательный. Как он мог это сделать?"
Впрочем, она сейчас в чужой стране, а все итальянцы такие пылкие, не сравнить с американцами. Может, она преувеличивает? Может, для итальянца это действительно в порядке вещей?
Ничего страшного, если Томмазо не узнает.
Вернувшись домой после утренней болтовни с друзьями за чашечкой-другой кофе, Томмазо очень удивился, увидев на кухне учебники Лауры.
- Лаура здесь? - спросил он у Бруно, который был занят мытьем посуды.
- Была, - ответил Бруно, глядя в мойку и боясь встретиться взглядом со своим другом.
Томмазо провел пальцем по тарелке из-под пирога, облизал его и скроил гримасу.
- Хорошо, что ее нет. Я как раз хотел поговорить с тобой о ней.
- О ней?
- Si. Дело в том… Я думаю, вся эта история с ней стала неуправляемой. Все было очень славно, но, честно говоря… у меня от слабости коленки дрожат. А может, - добавил он, потому что всегда был честен с Бруно, - дело вовсе не в коленках. Как ты думаешь?
- Ты собираешься ее бросить? - спросил ошеломленный Бруно.
- Да, но это не так-то просто. Для меня это непривычно. У меня никогда раньше не было таких правильных отношений, поэтому я не знаю, как это делается.
- Я, наверно, не тот человек, у которого можно об этом спрашивать, - сказал Бруно. - Поскольку у меня никогда не было ничего подобного.
- Но ты знаешь, как ее успокоить, - возразил Томмазо - его как раз осенило. - Может, ты поговоришь с ней вместо меня? Так сказать, подготовишь почву.