Никогда не называй это любовью - Дороти Иден 10 стр.


Он поцеловал ее под дубом, с которого уже давно опали листья. Это огромное дерево возвышалось в углу парка возле дорожки, ведущей к дому тетушки Бен. Чарлз сказал, что она выглядит весьма привлекательно в отороченном мехом капюшончике и похожа на белочку с блестящими глазками. Потом он легкой, стремительной походкой пошел прочь, а она еще постояла несколько минут, глядя ему вслед и ощущая беспредельное счастье. Она придумывала, как спрятать выражение радости на раскрасневшемся от мороза лице от проницательного и испытующего взгляда тетушки Бен. Теперь она должна быть более осторожной, скрытной, уклончивой, опытной во лжи и очень внимательной к эмоциям других людей. Ей нельзя быть рассеянной. Ведь люди всё замечают. Что заметит тетушка Бен, не так важно. Ибо она стара и очень терпима. А вот Анна с ее ревностным, все подмечающим взглядом, с ней она видится чаще, чем с остальными сестрами. И что делать с мисс Гленнистер и другими слугами? А Вилли?

Она легко отбросила эти мысли, приближаясь к дому тетушки; сухая, заиндевелая трава хрустела под ее ногами, деревья гнулись под яростными порывами северного ветра. Она изыщет способы справиться с трудностями! И днем снова увидится с Чарлзом. Миссис Престон встретится с мистером Престоном. Она весело прокатилась по ледяной дорожке, поднялась по лесенке, ведущей к главному входу тетушки Бен, уверенно отворила дверь и вошла, громко пожелав доброго утра служанке, натирающей пол в вестибюле. Потом с высоко поднятой головой поднялась по лестнице наверх – она, как свет, несла внутри себя свое счастье.

Глава 5

В этот день парламент был переполнен людьми. Всюду слышались разговоры о том, что ирландцы собираются устроить крупные неприятности в связи с биллем о Habeas Corpus, и все свидетельствовало о том, что это правда.

Мистер Биггар, являющий собой образец самого крепкого здоровья, пустился в один из своих марафонских спичей, довольно перескакивая с одной темы на другую, то и дело вставляя чисто ирландские выражения и словосочетания, которые изрядно притомившиеся члены английского парламента находили совершенно неудобоваримыми и непонятными. Когда же он начал путаться в словах и нести уже несусветную чушь, мистер Хили занял его место. Мистер Хили, молодой и рьяный приверженец мистера Парнелла, обладал весьма едким языком и грудью, переполненной невысказанными эмоциями. Но, вероятно, сегодня ему было очень горестно из-за известия, что за нарушение условий досрочного освобождения арестован Майкл Девитт. Бедняга Майкл все-таки угодил за решетку. Длительное время он провел в Дартмуре и так и не научился мерам предосторожности.

Это известие явно расстроило и мистера Парнелла, ибо, когда настала его очередь говорить, он, несмотря на свою учтивость и острый ум, не сумел сдержать кипящей ярости. Если этот постыдный билль пройдет, то у человека останется еще меньше свободы, чем у его злосчастного друга Майкла Девитта. Ибо обвинение не придется даже сфабриковывать. Его бросят за решетку, и, может, месяцев через шесть кто-нибудь вежливо предъявит ему предполагаемое обвинение. А ведь британцы являют собой нацию, которая так кичится свободой. В любом случае, если дерзкие чужеземцы сажают в тюрьму англичанина, то британцы начинают войну, никак не менее. Почему бы и ирландцам не начать войну за то, что посадили Майкла Девитта?

Парнелл продолжал и продолжал говорить; его высокая, красивая, стройная фигура возвышалась над залом; лицо было бледно, голос звенел от презрения, иногда презрение сменялось тихими интонациями сострадания, проникая в каждый угол зала парламента.

Мистер Гладстон сидел, откинувшись назад на передней скамье; он явно расслабился, его огромный нос устремился в потолок, проницательный, испытующий взор смотрел, казалось, в никуда. Сэр Чарлз Дилк немного волновался, он постоянно вертелся на своем месте, и ему совсем не нравился Парнелл. Он считал, что тот ведет себя как иностранец со своей деланной надменностью и неприкрытой ненавистью к Англии. Мистер Чемберлен слушал речь Парнелла бесстрастно, задумчиво; Мистер Фостер, проводивший этот билль в жизнь, пребывал в состоянии тревоги и волнения. Он признался себе, что весьма неохотно представляет этот билль к рассмотрению, но все его волнения и беспокойства возобладали над этой неохотой. Члены ирландской партии сидели на своей скамье единой группой, время от времени перешептываясь или посмеиваясь над смыслом сказанного оратором. Все знали, что у этих людей напрочь отсутствуют хорошие манеры. Если они приходили в ярость и начинали орать друг на друга, то угомониться им было очень трудно, и суматоху они производили ужасную. Казалось весьма вероятным, что все неприятности с их стороны случатся еще до того, как пройдет билль.

Кэтрин заметила, что Вилли тихо сидит в стороне от членов ирландской партии, словно демонстрируя, что не имеет к этим людям никакого отношения. Как обычно, он одет в безупречный элегантный костюм, что только подчеркивало неопрятность или, наоборот, чрезмерную вычурность костюмов его коллег. Однако Вилли очень внимательно прислушивался к парламентским дебатам и, вне всякого сомнения, намеревался сыграть в них свою роль, как только настанет подходящий момент.

Вначале Кэтрин не была уверена, что Чарлз заметил ее приход: женская галерея была переполнена, даже несмотря на ужасную погоду. Тем не менее спустя некоторое время глаза Чарлза встретились с ее глазами, при этом речь его ни на мгновение не сбилась. Он продолжал рассказывать о вековых беззакониях со стороны англичан, заметив, что об этом уже говорилось, наверное, сотни раз и до него. Можно было назвать еще множество всяких беззаконий, о которых англичане настолько устали слушать, что их обуревало единственное желание: побыстрее добраться до дома, сесть в тепле у розожженных каминов, вкусно поесть и предаться целительному сну.

Наконец мистер Парнелл кончил говорить и сел на свое место. Его сменил мистер Вилльям О'Брайен, дублинский журналист. Его речь была довольно бестолковой, как и последовавшие за ней дебаты, если их вообще можно было назвать дебатами, поскольку члены ирландской партии вознамерились продолжить сражение, заставив англичан сидеть на своих местах до тех пор, пока те не окоченеют на жестких скамьях.

Мистер Парнелл поднял глаза на женскую галерею, слегка коснулся платочка, выглядывающего из нагрудного кармана, и незаметно покинул нижнюю палату.

Кэтрин выждала нескончаемые полчаса, тоже поднялась со своего места и покинула собрание. Вилли не заметил ее ухода. Если, конечно, только не сделал вида, что не заметил.

Очень трудно оказалось найти кэб. Закутанная в свою самую теплую накидку и прикрыв лицо плотной вуалью, Кэтрин подошла к стойке отеля Вестминстерского дворца и осведомилась, прибыл ли ее супруг мистер Престон.

– Он ожидает в небольшой гостиной на первом этаже, – сообщил ей клерк. – Приехал всего несколько минут назад и попросил передать жене, чтобы она поднялась к нему, как только появится в отеле.

"Милый Чарлз! Как осторожно он прокладывал ей путь сюда, чтобы не возникло никаких неприятностей, связанных с их свиданием!"

Он сидел в гостиной у камина, и, к счастью, больше никого поблизости не было. Они могли заказать чаю и выпить его без всяких помех, разговаривая и спокойно наслаждаясь обществом друг друга.

– О, Китти! Я очень много думал о рае. И вот, по-моему, сейчас он здесь.

– Ты долго останешься здесь?

– Очень долго, – улыбнулся он. – И держу пари, что на этот раз мы будем здесь и завтра, а может быть, и послезавтра.

– И ты хочешь сказать, что никто из нас даже не будет спать?

– Ну, час, два, не больше.

– Значит, тебе следует сейчас отдохнуть.

– Я превосходно себя чувствую и совершенно не хочу спать. Я начинаю думать, что, когда мы вместе, сон для меня не обязателен.

– Ну уж нет. Нельзя, чтобы так было, иначе я непрестанно буду волноваться за тебя.

– Мне так нравится слушать твой голос… Наверное, я неисправимый эгоист, поскольку думаю только о том, что нравится мне. Мы можем встретиться здесь и завтра?

Она кивнула. Только обильный снегопад, который сделает дороги совершенно непроходимыми, мог бы остановить ее.

– Храни тебя Господь, дорогая. – Сейчас его лицо было на удивление оживленным, хотя волнения и напряжение драмы, разыгравшейся в парламенте, все еще не покидали его. – Ты не возражаешь, что я выбрал именно этот отель? Он не очень крупный и совершенно безопасный. Никто не будет искать меня здесь.

– Ах, вот оно что! Что ж, ты и в самом деле прав. – Ее глаза заблестели от возбуждения. – По-моему, это очень забавно.

– Я тоже так думаю, Кэт. Однако это не игра.

Ей безумно не хотелось слышать рассудительные нотки в его голосе.

– Давай все-таки хоть раз поиграем. А потом…

– Неужели ты способна забыть, что подобные вещи считаются несколько неприличными и немного опасными? – Он сдержанно улыбнулся, словно перед ним находилась Нора или Кармен. – Хорошо, пусть это будет игра, дорогая. И ты совершенно права, ибо я ничуть не сомневаюсь, что эта так называемая игра в скором времени обернется в некоего рода охоту за сокровищем. Мы же не сможем всегда останавливаться в одном и том же отеле или встречаться на одном и том же вокзале. Но я умею быть очень изобретательным. А ты?

– Я ни разу еще не пробовала. Но, разумеется, у меня тоже получится. – Она расхохоталась. – Я могу делать все, что делаешь ты, кроме публичного противостояния мистеру Гладстону.

– Ты станешь делать это частным путем, и в очень скором времени. И если я хоть капельку разбираюсь во всем этом, то ты будешь делать это с преогромным успехом. Мы проиграли нынешнюю баталию, и у нас нет иного выбора. Однако мы обязательно одержим маленькую, но победу, ибо Англия очень устыдится того, что она собирается делать. Что ж, оставим это на завтра. Кэт, ты будешь столь добра напомнить мне, когда наступит шесть часов? Я должен вернуться.

После этого разговора они долгое время сидели молча. Чарлз откинулся в своем кресле и почти задремал, а она с радостью наблюдала за его лицом, освещенным светом от пылающих поленьев в камине. И опять выражение его лица накрепко отпечаталось в ее памяти. Шесть часов не за горами. Но это будет уже завтра.

Заседание в парламенте превратилось в марафон, длившийся сорок один час, прежде чем вмешался спикер, объявивший о своем решении приостановить обсуждение билля, который будет зачитан тотчас же. Вот так, с преогромными трудностями и протестами, скрипя сердце мистер Фостер добился того, что билль все-таки прошел. Мистер Гладстон больше не делал попыток скрыть свое облегчение и заявил, что он приветствует именно такое завершение заседания, столь значительного из-за речей членов ирландской партии.

Немедленно без суда и следствия мистер Фостер упек за решетку сотни приверженцев Земельной лиги. Но Земельная лига осталась и будет действовать, несмотря на то что арестованы ее лидеры. Никто не осмелится арестовать такого влиятельного человека, каким стал мистер Парнелл. Поэтому решено было выждать, чтобы затем посмотреть, какое влияние окажет новый билль о земле.

Чарлзу после нескончаемых заседаний в парламенте пришлось немедленно вернуться в Ирландию. Он все-таки сумел передать Кэтрин записку, в которой он сообщал, что собирается уезжать ночным почтовым: не сможет ли она приехать на Чаринг-Кросс, чтобы повидаться с ним?

Разумеется, она поехала на вокзал, хотя из-за этого ей не удалось быть дома в тот час, когда надо пожелать спокойной ночи Норе и Кармен. Они уже стали привыкать к тому, что мама часто и надолго уходит. Кармен сначала плакала, однако Нора с презрением отнеслась к такой слабости сестры. Разве папа не говорил маме, что она слишком много времени проводит в деревне и что ей надо чаще появляться на балах и званых вечерах?

– Но она не надела свое бальное платье… – хныкала Кармен. – Она ушла в зеленом пальто и юбке. Ведь она не сможет танцевать в такой одежде.

– Она держит свое бальное платье у тети Анны, – ответила Нора, что, кстати, соответствовало истине.

Кармен была еще совсем ребенком и рассуждала еще не очень здраво.

И вот Кэтрин в своем зеленом пальто и юбке, с накинутой на плечи меховой пелериной, в маленькой бархатной шляпке с плотной вуалью прохаживалась взад и вперед по платформе вокзала Чаринг-Кросс в ожидании Чарлза. То и дело прибывали и отъезжали поезда, вокруг сновало множество людей. Сейчас Кэтрин являла собой одинокую, всеми покинутую женщину, взволнованно мерящую шагами платформу. Носильщики поглядывали на нее с любопытством, ибо угадывали в этой хорошо одетой женщине светскую даму. Им было странно, что она совершенно одна. И они испытали некоторое облегчение, когда к ней присоединился ее супруг, высокий красивый джентльмен с аккуратной каштановой бородкой.

Он быстро шел по платформе с распростертыми руками.

– Китти, дорогая! Я просто неприлично опоздал. Ты сердишься на меня? Ты, наверное, очень продрогла, да?

– Ничуть. – Она так обрадовалась, увидев его, что не испытывала ничего, кроме удовольствия. – Но ты ведь опоздал на последний поезд на Холихэд!

– Знаю. Мне придется остаться в Лондоне до завтра.

– Поехали в Элшем.

Она произнесла эти слова без всякого колебания. Почему бы ему не провести там еще одну ночь? Не может же он искать в такой час место для ночлега, да еще в такой холод.

– А можно, Кэт? Что подумает Вилли?

– Вилли пришел бы в страшную ярость, узнав, что ты остался без ночлега в такую морозную ночь. Кроме того, – она взяла его под руку и рассмеялась, – все носильщики давно считают, что я ожидала своего мужа. Так давай не будем разочаровывать их.

Они, стараясь не шуметь, вошли в дом уже после полуночи, пройдя через оранжерею. Кэтрин зажгла свечи и отправилась на кухню, чтобы посмотреть, какую еду Эллен оставила в кладовой. Она обнаружила там еще не остывший суп и добрый кусок холодной ягнятины. Положив все это на поднос, она внесла еду в гостиную, где Чарлз кочергой ворошил угли в камине, чтобы получше разгорелся огонь. Он подложил туда свежих поленьев и угля.

И вот опять наступили мгновения, когда им никто не мог помешать. Чарлз здраво рассудил, что уже слишком поздно ложиться спать. Ему надо будет уйти, как только наступит рассвет. Что бы там ни было, эти мгновения слишком драгоценны, чтобы попусту растрачивать их на сон. Ему так много надо сказать ей! Она выслушает его? Кэтрин была очень хорошей слушательницей, внимательной и умной. Кроме того, когда он не говорил… Он замолчал, и она, вопросительно посмотрев на него, заметила в его глазах страстный блеск. Этот блеск явно не был отражением огня, полыхающего в камине.

– Даже не знаю, сколько еще я смогу дожидаться тебя, Китти. Ты обратила внимание, что я даже не поцеловал тебя?

– Да, обратила, – прошептала она.

– Я не посмел этого сделать. Я должен во что бы то ни стало оставаться джентльменом, черт бы все побрал!

– Почему? – снова прошептала она, на этот раз еще тише.

– Да, почему?! – хрипло воскликнул он. – Полагаю, потому, что нам надо постоянно сдерживаться! И еще, мне не хочется мимолетной интрижки, когда один мой глаз смотрит на часы, а второй на дверь. Нам нужно время. Время, время, время! Я не хочу обойтись с тобой легкомысленно… Ты слишком нежна, слишком красива. Если бы ты знала, как страстно мне хочется увидеть твое тело!

Она больше не могла смотреть на это напряженное, взволнованное лицо, склонившееся над нею. Она схватилась за голову и зарыдала.

– О дорогая, дорогая!

От нежности, пронизывающей его голос, Кэтрин почувствовала нестерпимую боль. Она никак не могла остановить поток слез, но когда ей все-таки удалось с ними справиться, Чарлз поднял ее лицо и без страсти, а успокаивающе поцеловал ее во влажные щеки так, как целуют ребенка.

– Не надо плакать, Китти. Когда ты плачешь, мне становится очень больно.

– Прости…

– Знаешь, опоздать на поезд – была не очень удачная мысль с моей стороны. И в то же время мне так хотелось вновь оказаться здесь поздно ночью, как тогда… Это слишком опасно, да? О, если бы я только мог остаться, это было бы восхитительно! Я весь день мечтал только об этом!

– Если, неожиданно приехав, ты тихонько постучишь в окно оранжереи, то не разбудишь слуг. А я услышу тебя. Моя спальня расположена прямо над оранжереей.

– "Но если ты не способен умереть, когда мечта сия пройдет, о, никогда не называй это любовью…"– процитировал он мечтательно. – Подойди и сядь со мной рядом, Китти. Отдохнем немного до рассвета.

Назад Дальше