Она по-прежнему не отвечала, и на секунду-другую мне показалось, что она мертва, и первой мыслью, пришедшей мне в голову, было: теперь Джастин будет свободен и женится на Меллиоре. У них будет сын, и он получит предпочтительное право наследования в ущерб моему сыну.
Теперь у меня тоже была всепоглощающая цель: моя сын!
Я подошла к кровати и услышала тяжелый вздох. Я увидела, что глаза у нее открыты.
Она что-то проворчала, и я, подойдя поближе, наклонилась над ней. Я увидела, что у нее мокрые щеки.
- Ах, Керенса, - пробормотала она.
- Что случилось?
Она покачала головой.
- Вы плачете?
- А почему бы мне не плакать?
- Что-нибудь не так?
- Что-нибудь всегда не так.
- Джудит, скажите мне, что случилось.
- Я ему безразлична, - пробормотала она чуть слышно, и я поняла, что она едва ли замечает меня; она разговаривала сама с собой. - С тех пор, как она приехала, стало хуже. Что ж он думает, я не вижу? Это же ясно, ведь правда? Они томятся друг по другу. Они бы стали любовниками… только они такие хорошие. Как мне противны хорошие! Только… если б они стали любовниками, я бы ее убила. Да, убила бы. Вот так бы взяла и… Она такая кроткая и мягкая, так ведь? Такая тихая безобидная маленькая леди. Ее так жаль. Для нее настали трудные времена. Ее отец умер, и ей, бедняжке, пришлось идти в жестокий мир и зарабатывать себе на жизнь. Бедная Меллиора! Такая тяжелая жизнь! Ей так нужна защита. Я бы ее защитила.
Я сказала:
- Тише, Джудит. Кто-нибудь услышит.
- Кто это? - спросила она.
- Это Керенса… пришла уложить вам волосы, как обещала. Вы забыли?
- Керенса, - она рассмеялась. - Камеристка, которая подарит нам наследника. Еще одно обстоятельство против меня, разве не понятно? Даже Керенса, деревенская девчонка, может подарить Сент-Ларнстону наследника, а я бесплодна. Бесплодная смоковница. Вот кто такая Джудит. А это наша дорогая Керенса. Мы должны заботиться о Керенсе. Керенса не боится сквозняка? Не забывайте, в каком она положении. Забавно, правда? Несколько месяцев назад она была Карли… была тут из милости. А теперь она святая; будущая мать святого наследника Сент-Ларнстона.
- Джудит, - настойчиво повторила я. - Что произошло? Что случилось?
А когда я наклонилась к ней, я поняла, в чем дело, потому что почувствовала запах алкоголя.
Джудит… пьяная! Она хочет утопить свое горе в бутыли с виски!
- Вы пили, Джудит, - сказала я укоризненно.
- Ну и что?
- Это глупо.
- А вы кто такая, скажите на милость?
- Ваша невестка, Керенса, ваш друг.
- Мой друг! Вы друг ей. А никто из ее друзей мне не друг. Керенса, святая мать! С тех пор, как вы с Джонни поженились, стало еще хуже.
- Вы не забыли, что вы обедаете у Хэмфиллов - вы и Джастин?
- Пусть ее берет. Он бы не прочь.
- Вы ведете себя глупо. Я сейчас прикажу подать черного кофе. Возьмите себя в руки, Джудит. Вы едете к Хэмфиллам с Джастином. Он будет через час, и если он увидит вас такой, то почувствует к вам отвращение.
- Он и так уже почувствовал.
- Так не усугубляйте это чувство.
- У него отвращение к моей любви. Он холодный, Керенса. Почему, я люблю холодного мужчину?
- Этого я вам сказать не могу, но если вы хотите, чтоб он от вас отвернулся, то сейчас вы все делаете совершенно правильно.
Она стиснула мою руку.
- Ах, Керенса, не давайте ему отвернуться… не давайте.
Она начала тихо плакать, и я сказала:
- Вам нужно помочь. Но вы должны делать, как я вам скажу. Я закажу себе кофе и принесу его вам. Нехорошо, если слуги увидят вас в таком состоянии. Они и так достаточно болтают. Я скоро вернусь; и сделаем так, чтобы вы были готовы к тому времени, как вам ехать к Хэмфиллам.
- Ненавижу Хэмфиллов… дурацкие Хэмфиллы.
- Ну, тогда притворитесь, что они вам нравятся. Чтобы угодить Джастину.
- Есть только один способ ему угодить. Если бы я могла иметь ребенка, Керенса… если бы я только могла иметь ребенка.
- Может, и сможете, - сказала я, всем своим существом надеясь, что этого никогда не произойдет.
- Он такой холодный, Керенса.
- Ну так подогрейте его. Только если вы будете напиваться, у вас ничего не получится. Уж это можно наверняка сказать. А теперь полежите здесь, пока я не вернусь.
Она кивнула.
- Вы мой друг, Керенса, - сказала она. - Вы обещали мне это.
Я прошла к себе в комнату, позвонила. Пришла Долл.
- Принеси мне, пожалуйста, кофе, Долл. Побыстрее, - велела я.
- Кофе… э-э, мэм?
- Я сказала, кофе, Долл. Мне что-то захотелось. Тут она удалилась, и я представила себе, как они обсуждают мои причуды на кухне. Что ж, беременным полагается иметь причуды.
Она вернулась с чашкой кофе и оставила его у меня в комнате. Когда она ушла, я поспешила к Джудит. К несчастью, когда я входила к ней, в коридоре вдруг показалась миссис Роулт.
Если они заподозрили, зачем мне понадобился кофе, стало быть, они уже знают, что Джудит пьет. Очень похоже, что так; ведь не мог же Хаггети не заметить, что она берет виски из запасов аббатства. Рано или поздно ему придется сказать Джастину, хотя бы для того, чтобы отвести подозрения от себя. Похоже, правда, что она начала пить не так уж давно, В таком случае ее, вероятно, еще можно остановить.
Наливая кофе и заставляя Джудит выпить его, я все спрашивала себя, как много знают слуги о нашей жизни? Разве мы можем хоть что-нибудь от них утаить?
Май в том году был теплым, ласковым, как и подобает, думала я, для вступления моего ребенка в этот мир. Живая изгородь пламенела цветами, и все кругом было в цвету.
Роды у меня были нелегкие, но я стоически приветствовала терзающую меня боль. Приветствовала, потому что она означала, что скоро родится мой ребенок.
Доктор Хилльярд и акушерка были у моей постели, а весь дом, казалось, напряженно ждал первого крика ребенка.
Я помню свои мысли о том, что вряд ли мучения замурованной в стену монашки были сильнее моих. Но в моих страданиях были радость и надежда. Как они отличались от ее мучений, которые были болью поражения, тогда как мои были муками славы и величия.
И наконец он прозвучал, долгожданный крик ребенка.
Я увидела свою свекровь с моим младенцем на руках; она плакала, эта гордая женщина. Я видела, как блестят слезы у нее на щеках, и испугалась. Вдруг мой ребенок - калека, урод или мертв.
Но это были слезы гордости и радости; она подошла к моей кровати, и я услышала ее голос, первым сообщивший мне радостную весть:
- Мальчик, Керенса, прекрасный здоровый мальчик.
Все будет как надо, думала я. Достаточно мне только задумать что-нибудь, и мои мечты становятся реальностью. Я - Керенса Сент-Ларнстон, и я родила сына. Другого ребенка мужского пола в этой семье нет. Он - наследник Сент-Ларнстона.
Но в мелочах я могла и не преуспеть.
Я лежала в постели, с распущенными по плечам волосами, в белой кружевной кофте с зелеными лентами, которую подарила моя свекровь.
Малютка лежал в своей колыбельке, и она склонилась к нему с таким мягким любящим лицом, как будто это была другая женщина.
- Нам надо подумать об имени для него, Керенса.
Я сказала:
- Мне хотелось бы назвать его Джастин.
Она повернулась ко мне с некоторым удивлением.
- Но об этом и речи быть не может.
- Почему? Мне так нравится имя Джастин.
- Если у Джастина будет сын, он будет Джастином. Мы должны оставить это имя для него.
- У Джастина… сын?
- Я каждый вечер молюсь о том, чтобы Джастину и Джудит было ниспослано то же благословение, что и вам с Джонни.
Я заставила себя улыбнуться.
- Ну конечно. Я просто думала, что в семье должен быть Джастин.
- Конечно, должен. Но это будет сын старшего сына.
- Они уже довольно долго женаты.
- Да, но у них впереди еще годы. Я надеюсь увидеть полный дом детей, прежде чем умру.
Я была разочарована. Но потом успокоила себя тем, что имя не так уж важно.
- А какое другое имя есть у вас на примете? - спросила она.
Я задумалась. Я была настолько уверена, что мой сын будет Джастином, что других имен не придумывала.
Она наблюдала за мной, и, зная, что она женщина проницательная, я не хотела, чтобы ей стал понятен ход моих мыслей.
У меня само собой вырвалось:
- Карлион!
- Карлион? - повторила она.
Едва успев это произнести, я поняла, что вот то самое имя, которое я хотела бы дать своему сыну, если уж нельзя назвать его Джастином. Карлион. Для меня оно было символично. Я видела, как впервые всхожу по ступенькам замка в своем красном бархатном платье. Тогда впервые ко мне пришла полная уверенность, что мечты могут сбываться.
- Хорошее имя, - сказала я. - Мне нравится.
Она повторила, пробуя его на слух.
- Да, - сказала она. - Мне тоже нравится. Карлион Джон - второе имя по отцу. Ну, как?
Джон по отцу, Карлион по матери. Да, раз уж он не может быть Джастином, то вот кем он должен быть.
Я стала другой женщиной. Впервые в жизни я любила кого-то больше, чем себя. Единственное на свете, что имело значение, - это мой сын. Я часто находила оправдание своим неблаговидным поступкам, говоря себе: это для Карлиона. Я не переставала уверять себя, что совершить грех ради того, кого любишь, совсем не то же самое, что совершить грех ради себя. И все же в глубине души я понимала, что слава Карлиона - это моя слава; что моя любовь к нему столь сильна, потому что он - часть меня, плоть от плоти моей, как говорится.
Он был красивым ребенком, крупным для своего возраста, и единственное, что он унаследовал от меня, - огромные темные глаза; но в них было то выражение безмятежного спокойствия, которого у меня не бывало никогда. А почему бы, спрашивала я себя, ему и не быть безмятежно спокойным когда у него есть такая мать, как я, которая всегда будет бороться за него? Он был спокойным ребенком: лежал себе в кроватке, принимая преклонение всей семьи как нечто принадлежащее ему по праву. Он был просто счастлив, что его любят. Карлион любил всех, и все любили Карлиона, но я уверяла себя, что на его милом личике появляется выражение особого удовольствия, когда его беру на руки я.
Леди Сент-Ларнстон думала о том, чтобы нанять для него няню. Она перечислила нескольких подходящих девушек из деревни, но я их всех отвергла. У меня появилось чувство вины из-за моего нелепого страха, что с Джудит может случиться что-нибудь такое, что позволит Джастину жениться на Меллиоре. Я не хотела, чтобы это случилось. Я хотела, чтобы Джудит жила и оставалась бесплодной женой Джастина, потому что лишь тогда мой сын может стать сэром Карлионом и унаследовать аббатство. Передо мной вставала картина того кошмара, которым будет жизнь Меллиоры, но я отбрасывала прочь чувство вины. Разве вопрос не стоял о выборе между подругой и сыном, и какая же мать не предпочтет своего сына подруге, пусть даже и очень близкой?
В то же время мне хотелось помочь Меллиоре, и я придумала, как это сделать.
- Я не хочу, чтобы у него был деревенский выговор, - сказала я своей свекрови.
- Но у нас у всех были няни из деревенских девушек, - напомнила она мне.
- Я хочу для Карлиона все самое лучшее.
- Дорогая моя Керенса, мы все этого хотим.
- Я думала о Меллиоре Мартин.
Заметив удивление, возникающее на лице моей свекрови, я поспешила продолжить:
- Она настоящая леди. Она его любит, и, по-моему, у нее хорошо получится с детьми. Она сможет его учить, когда он станет постарше, сможет быть его воспитательницей.
Она прикидывала, какие неудобства возникнут от того, что она отпустит Меллиору. Ей будет ее не хватать, и тем не менее она видела здравый смысл в моих словах. Трудно будет найти ему такую няню, как кроткая дочь священника.
В тот день я открыла для себя, что властная стирая леди готова идти на жертвы ради внука.
Я прошла в комнату к Меллиоре; она была очень утомлена после изнурительного дня с леди Сент-Ларнстон. Она лежала на кровати, и мне подумалось, что она выглядит словно подснежник, которому уже давно не хватает влаги.
Бедная Меллиора, жизнь становилась слишком трудной для нее.
Я присела на краешек кровати и пристально рассматривала ее.
- Трудный день? - спросила я.
Она пожала плечами.
- Я сейчас вернусь, - сказала я ей, пошла в свою комнату и вернулась с одеколоном, которым пользовалась во время беременности и которым научилась у Джудит успокаивать головную боль.
Я потерла Меллиоре виски ваткой, смоченной в одеколоне.
- Какая роскошь, когда за тобой ухаживают! - пробормотала она.
- Бедная Меллиора! Моя свекровь просто тиран. Но в будущем твоя жизнь станет полегче.
Она широко раскрыла свои прелестные голубые глаза, в которых явственно проступала печаль.
- У тебя будет новая работа, новый наниматель.
Она вскочила, и в глазах у нее появился страх. Я подумала: "Не волнуйся. Никто тебя не разлучит с Джастином, не бойся". А черт, который сидел во мне, нашептывал: "Нет, пока ты здесь и пока у вас с Джастином безнадежная любовь, Джастин еще менее расположен выносить общество жены. А чем менее он к этому расположен, тем меньше вероятность, что появится ребенок, который оттеснит моего Карлиона на задний план".
Когда ко мне приходили такие мысли, мне всегда хотелось быть особенно доброй к Меллиоре, так что я быстро сказала:
- Твоим нанимателем буду я, Меллиора. Ты станешь воспитательницей Карлиона.
Мы бросились друг к другу в объятия, и несколько мгновений мы были словно две прежние молоденькие девушки из дома священника.
- Ты ему будешь как тетя, - сказала я. - Ни о чем другом не может быть и речи. Ведь мы же с тобой сестры?
Мы немного помолчали, и она сказала:
- Иногда жизнь просто внушает мне трепет, Керенса. Ты видишь, как в нашей жизни все взаимосвязано?
- Да, - ответила я. - Это уж точно.
- Сначала я помогла тебе… теперь ты мне.
- Нас связывают невидимые нити, Меллиора. Никто и никогда их не разорвет. Мы не смогли бы, даже если бы и попытались.
- Мы никогда не будем пытаться, - заверила она меня. - Керенса, когда я узнала, что у мамы будет ребенок, я молилась о сестре. Я горячо молилась, не просто на ночь, но и весь день, все время, пока бодрствовала! Вся моя жизнь была молитвой. Я создала сестру в воображении, и ее имя было Керенса. Она была такой, как ты… сильнее меня, всегда готовая мне помочь, хотя временами я помогала ей. Тебе не кажется, что Господь пожалел о том, что забрал у меня сестру и поэтому Он послал мне тебя?
- Да, - сказала я, - думаю, нам было предназначено быть вместе.
- Значит, ты веришь, как и я. Ты всегда говорила, что если ты чего-то хочешь, то молись об этом, живи для этого, и оно придет.
- Бабушка говорит, что придет, но существует столько непонятных нам сил. Может быть, твоя мечта исполнится, но тебе придется за это платить… Может быть, ты получишь сестру, но она окажется не такой, как ты надеялась…
Она рассмеялась, напомнив собой прежнюю Меллиору, не страдавшую от унижения, которому такая властная женщина, как моя свекровь, не могла не подвергать тех, кого считала в своей власти.
- Да полно тебе, Керенса, - сказала она, - я хорошо знаю о твоих недостатках.
Я рассмеялась вместе с ней и подумала: "Нет, Меллиорa, ты не знаешь. Ты удивилась бы, сумей ты заглянуть в мою черную душу. Черную? Может, и не совсем так. Но не сверкающую чистотой. С оттенком серого".
Я преисполнилась решимости облегчить жизнь Меллиоры.
Какие перемены принес Карлион в аббатство! Не осталось ни одного из нас, кого бы не затронуло его присутствие. Даже Джонни растерял отчасти свой цинизм и стал гордым родителем. Для меня, разумеется, мой ребенок был смыслом всей моей жизни. Меллиора впервые за долгое время почувствовала себя более свободной. Она была предана малышу, и временами я боялась, что он может полюбить ее так же сильно, как и меня. Леди Сент-Ларнстон заметно смягчалась при виде внука, а слуги его обожали - я знала, что когда он гуляет в саду, они все под каким-нибудь предлогом выходили к нему. По-моему, он был в доме единственным, кто не подвергался критике с их стороны.
Но все же один человек, а может быть двое, не так радовались его появлению. Он был вечным упреком для Джудит и, подозреваю, для Джастина тоже. Я видела, как Джастин с завистью смотрел на моего сына и могла прочесть его мысли; что касается Джудит, то она своих мыслей и не пыталась скрыть. Неукротимое волнение все время жило в ее груди, словно она вопрошала судьбу: "Ну почему я не могу иметь ребенка?"
Как ни странно, она стала поверять свои мысли и чувства мне. Почему она выбрала меня, не могу себе представить; может быть, она чувствовала, что я понимаю ее лучше, чем кто-либо еще в доме.
Иногда я приходила к ней. Я умела разговорить ее, но меня эго волновало, а ее успокаивало. Я все время помнила бабушкины слова, что разумно знать как можно больше, потому что каждая крупица знания может в какой-нибудь момент оказаться нужной.
Я изображала сочувствие, поощряла к доверию, а когда ее мозг был затуманен виски, она говорила тем более охотно. Каждый день она совершала верховые прогулки в одиночестве. Ее целью, как я знала, было приобрести виски в близлежащих гостиницах. Она прекрасно понимала опасность использования домашних запасов.
Когда Джастин обнаружил в буфете пустые бутылки, он ужаснулся ее тайному пьянству.
Сначала она пришла в восторг.
- Он так рассердился, я редко видела его таким сердитым. Ему должно быть небезразлично, правда, Керенса, раз он так разозлился? Он сказал, что я подорву свое здоровье. Ты знаешь, что он сделал? Он унес все напитки прочь, чтобы я не подрывала свое здоровье.
Но восторг длился недолго. К тому времени стало понятным, насколько она привыкла рассчитывать на виски. Однажды я вошла к ней в комнату и застала ее плачущей над письмом.
- Я пишу Джастину, - сказала она.
Я заглянула ей через плечо и прочла: "Мой милый, что я сделала, что ты так со мной обращаешься? Иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь. Почему ты предпочитаешь эту девочку с глупеньким кротким лицом и детскими голубыми глазами? Что она может дать тебе такого, чего я не могу…"
Я сказала:
- Ты не собираешься посылать это Джастину?
- А почему? Почему мне его не послать?
- Ты видишься с ним ежедневно. Зачем тебе понадобилось ему писать?
- Он избегает меня. У нас теперь раздельные комнаты. Ты не знала? Это потому, что я ему надоела. Он предпочитает меня забыть. Многое изменилось с тех пор, как ты была моей камеристкой, Керенса. Умница Керенса! Хотела бы я научиться управлять своей жизнью так, как ты это делаешь. Ты же не особенно страдаешь по Джонни, да? А он по тебе страдает. Как странно! Все словно наоборот. Два брата и их жены…
Она начала неудержимо смеяться, и я предостерегающе сказала:
- Слуги услышат.
- Они далеко отсюда, на кухне.
- Они везде, - ответила я.
- Ну и что они узнают? Что он мной пренебрегает? Что он хочет дочку священника? Они и так это знают.
- Тише!
- Почему?
- Джудит, ты сама не своя.