М.С. Воронцов старался лично вникать в каждую жалобу местных жителей на своих подчиненных. Так, в приказе по корпусу от 26 января 1816 г. содержатся сведения о том, что М.С. Воронцов получил жалобы от населения на 10-й егерский полк и на артиллерийскую роту № 17. "Причем оказались виновными того полка унтер-офицеры: Сухаченко - в причиненных одному жителю и жене его побоях, Мадич - в ударе вдовы Андре, которая от того упала и разбила себе голову, и Бирюля - в допущении товарища своего до сего поступка, артиллерийской № 17 роты готландер Федор Алексеев - в порублении хозяину тесаком в двух местах руки по неудовольствию на него за подание худо приготовленной пищи и фурлейт Игнатьев - за побои, нанесенные жене и дочери хозяина, не пускавшим его в сарай взять в подводу волов". Далее в приказе говорилось, что все вышеназванные лица признаны виновными и получили наказание, а именно: унтер-офицер Мадич разжалован в рядовые, а остальные подвергнуты телесным наказаниям.
М.С. Воронцов следил, чтобы любое нарушение общественного порядка со стороны солдат и офицеров корпуса не оставалось незамеченным. Приведем выдержку из приказа от 6 мая 1817 г.: "Предан военному суду корпусного дежурства писарь Александр Добровольский, обвиняемый в сделанных в ночное время на улице беспорядках и в непослушании офицеру, приказавшему ему от оных удержаться. Предан военному суду подвижного магазейна погонщик Семен Кисель, обвиняемый в потере в бесчувственном пьянстве двух казенных лошадей".
Как было сказано, конвенция, заключенная с французским правительством, предполагала выдачу нарушителей законности с обеих сторон и совершение суда согласно закону страны, к которой принадлежали нарушители. Однако в начальный период пребывания корпуса во Франции русское командование сталкивалось с большой необъективностью и несправедливостью французских судебных органов, как отмечает М.С. Воронцов в докладной записке. В качестве примера он приводит решение Авенского трибунала об освобождении из-под стражи "одного таможенного", убившего русского казака, при этом М.С. Воронцов возмущен лживым заявлением, что суд над убийцей совершен должным порядком. В связи с отсутствием герцога Веллингтона М.С. Воронцов оказался в ситуации, требующей незамедлительного решения. Он объявил высшим французским властям, что "после столь постыдного поступка одного из важных гражданских мест я должен был неминуемо вопреки конвенции почитать себя на военной ноге и что всякого виновного против нас француза буду судить нашими законами и подвергать по оным наказанию, хотя бы привелось и расстрелять".
Это заявление сопровождалось требованием строго наказывать провинившихся французских чиновников. По корпусу М.С. Воронцов объявляет приказ, в котором говорится, что французов, замешанных в нарушениях против лиц Русского корпуса, не передавать властям, а отсылать в корпусную квартиру.
В ответ на эту меру М.С. Воронцов получает из Парижа послание с предложением продолжать следовать конвенции, из чего он делает вывод, что французское правительство уклоняется от поставленного им вопроса. Он настаивает на своем решении и в доказательство серьезности намерений приказывает привести к себе французскую команду, заподозренную в убийстве одного из российских артиллеристов. М.С. Воронцов лично рассматривает показания задержанных, находившихся под караулом 26 часов, и, не установив доказательств вины каждого из подозреваемых, приказывает всех отпустить, объявив, что если бы следствию удалось установить личность убийцы, то он точно был бы расстрелян на городской площади.
Данное происшествие вызвало столь сильный резонанс, что из Парижа последовал удовлетворительный ответ на требование командующего. С этого времени, как подчеркивает М.С. Воронцов в Докладной записке, подобных разногласий с французской стороной не происходило, и судьи трибуналов демонстрировали не только беспристрастие, но усердие и ревность.
Одним из подтверждений того, что меры, принятые Воронцовым, возымели успех, является содержание приказа командующего от 5 марта 1816 г.. В нем речь идет о двух жителях г. Нанси, которые за ранения, нанесенные двум солдатам, были осуждены уголовным трибуналом и приговорены - один к десятилетней ссылке на каторгу "с заклеймением", другой - к годичному тюремному заключению. Данный приказ с уведомлением французских властей было приказано зачитать в каждой роте и во всех эскадронах корпуса.
Проблемы взаимоотношений возникали не только между местным населением и представителями Русского оккупационного корпуса, но и среди самих русских военных. В приказе от 15 марта 1816 г. М.С. Воронцов утверждает приговор суда расстрелять унтер-офицера Нарвского пехотного полка Михаила Челышева за преднамеренное убийство из пистолета в лесу рядового того же полка Григория Николаева, у которого убийца отобрал два червонца и 15 тысяч рублей ассигнациями. Приказ был прочитан в каждом эскадроне и во всех ротах корпуса в присутствии всех чинов.
Воспитанный с детских лет в духовных принципах православия, М.С. Воронцов прекрасно осознавал необходимость поддержания духа своих подчиненных, находящихся вдали от России, традициями православного вероисповедания. Так, первый приказ от 6 декабря 1815 г. гласит: "Быв отдален с вверенным мне корпусом от Отечества и находясь следующего другой с нами религии, я весьма желаю, чтобы сие не было препятствием к соблюдению обрядов нашего православного исповедания, и потому объявляю, что полки, при коих не состоит ныне церквей и кои желают иметь оные при себе, могут за ними командировать офицеров, присылая таковых в корпусную мою квартиру для снабжения их видами на проезд куда следует и на получение в пути продовольствия как для людей, так и казенных лошадей.
В феврале 1816 г. М.С. Воронцов разрешает командирам, в связи с началом Великого поста, договариваться с поставщиками мясной продукции о получении от них в течение не более двух недель вместо мяса рыбы, так как, продав живой скот, можно было купить рыбу и овощи. Здесь же дается приказ дивизионным командирам, чтобы они, в свою очередь, сделали необходимые распоряжения, и "в течение Великого поста все чины Греческого исповедания по обряду Православной Российской церкви могли отговеть, а потому начать заранее, каким порядком и на какой неделе священникам нужно будет объехать полки и артиллерийские роты".
Приказы, отданные по корпусу в 1817 г., свидетельствуют, что М.С. Воронцов последовательно и строго контролировал поведение состава корпуса, стремясь, чтобы ни один проступок не оставался безнаказанным.
Но, вынося приговор одним, корпусное начальство, как видно из донесений, не оставляло без поощрения отличившихся по службе. "Унтер-офицерам Нарвского пехотного полка, находящимся при Мобежском госпитале, предписано выдать каждому по 50 франков за усердную службу и отличное поведение".
Понимая всю глубину ответственности за своих подчиненных, М.С. Воронцов старался удалить из корпуса лиц, не приносящих конкретной пользы на службе. "№ 28 майя 13. Предписано прислать в крепость Мобеж к 10 числу июня всех неспособных нижних чинов, для отправления в Россию с полками, идущими под командою генерал-майора Полторацкого".
Необходимо отметить и проявления дружелюбных отношений между Русским оккупационным корпусом и местными жителями. Так, М.С. Воронцов с удовольствием, как сказано в приказе от 1 февраля 1816 г., принял благодарный отзыв от жителей селения Сар-Лотери о капитане Нарвского пехотного полка Атамонове, предпринявшем все меры для тушения пожара в этом селении: "Дав знать о сем по корпусу, я остаюсь в полном уверении, что всякой частной (так в источнике. - 0.3.) командир вверенного мне корпуса не откажет себе в удовольствии помогать жителям в подобных и других требуемых помощи случаях".
В приказе от 21 марта 1816 г. М.С. Воронцов рекомендует всем начальникам смотреть, чтобы люди не ходили и не ездили по вспаханным полям, тем более что есть тропинки и дорожки, через поля идущие, которых нужно держаться. М.С. Воронцов выражает признательность командирам Новоингерманландского и Алексопольского полков и командирам первых гренадерских рот этих полков за порядок в их частях, чему он был свидетелем, объезжая корпус на егерских учениях. В одном из апрельских распоряжений Михаил Семенович строго запрещает воинским чинам его корпуса рыбную ловлю в реке Самбре и всякую охоту, особенно псовую: первое - потому, что река отдана на откуп одному французу, который понес бы убыток; второе - для охоты отводится определенное время года, к тому же необходимо оберегать хлеба на полях.
Приведенные выдержки из приказов М.С. Воронцова по корпусу являются проявлением тех принципов, на которых строил М.С. Воронцов свои отношения с подчиненными. Главной целью каждого являлось достойное выполнение обязанностей. Касаясь этого вопроса, М.С. Воронцов так определял свою позицию в Докладной записке Императору Александру I о пребывании Русского оккупационного корпуса во Франции в период 1815–1818 гг.: "Я был всегда уверен, что, дабы укротить порки и вместе с тем поддержать дух и надежду добрых солдат, нужно строгое и неослабленное наказание за важные проступки, сопряженные с действительными мерами для укрощения бесчеловечных и без разбору на одном капризе основанных притязаний, особливо таковых, кои еще, к несчастью, у нас в армии употребляются для узнания виновных, весьма часто делается сие над невинными и честными солдатами. Пытка сия столь противна Божеским законам и Высочайшей воле Вашего Императорского Величества, нередко вводит сих людей в отчаяние, а от оного к пьянству и в те самые пороки, коими они прежде невинно обвинялись. Одна из самых главных и самых нужных вещей есть, чтобы солдат знал, что за хорошее поведение в службе, честность, усердие и ревность в учении он должен надеяться на хорошее обращение с ним начальников, как противное поведение немедленно приведет его к строгому и справедливому наказанию".
В подтверждение вышесказанному М.С. Воронцов перечисляет в Докладной записке свои требования, направленные для соблюдения обозначенных выше правил, заключавшихся в следующем:
1. Искоренение бесчеловечия, то есть жестокости по отношению начальников к подчиненным;
2. Строжайшее наказание за крупное преступление, но при этом солдаты должны ясно видеть различие, зависимость, меры наказания от степени тяжести (каждого) совершенного преступления;
3. Каждое телесное наказание, произошедшее в полку, должно было строго фиксироваться в специально предназначенной для этого книге.
"Меры сии, - пишет в Записке М.С. Воронцов, - возымели желаемый результат (успех): солдаты тех полков, где прежде так сему следовали, увидели, что за преступление, как-то за смертоубийство, разбои, кражи, неповиновение и грубость к начальству, никто не миновал строжайшего по законам наказания и что я почти не убавлял в таковых случаях приговоров судов, хотя бы они и до жизни касались. Они увидели, что за меньшие или неумышленные проступки нужная строгость по оных смягчалась и что ни в чем не виноватый - ничем никогда не наказывался".
М.С. Воронцов подводит итоги нравственно-воспитательной работы в корпусе в результате принятых мер. Практически было искоренено воровство, при этом М.С. Воронцов обращает внимание Императора на тот факт, что во время расследования им строжайше было запрещено "в каком бы то случае ни было употреблять наказание и пристрастные допросы". М.С. Воронцов подчеркивает, что истязание невиновного рождает в каждом солдате мысль о возможности быть безвинно наказанным за чужой проступок, что приводит к тому, что "слабые умы, привыкая к возможности наказания, легко привыкают и к возможности преступления".
Судя по неоднократному возвращению М.С. Воронцова к теме справедливого наказания и "недопущения жестокого обращения с подозреваемым", этот вопрос волновал его действительно серьезно, при этом он не желает ограничиваться в этом вопросе только рамками корпуса, которым он командовал. В той же Докладной записке Императору он пытается обратить внимание Александра I на решение данной проблемы в целом по Империи: "Смею быть уверенным, что полиция в России будет отличаться поведением, дисциплиной и субординациею".
Испытывая справедливое, но при этом строгое и требовательное отношение к себе, солдаты Русского оккупационного корпуса невольно сравнивали свое положение с ситуацией в войсках союзников. Они видели, что телесные наказания применяются в Русском корпусе значительно реже, чем в английском В британской армии были издавна широко распространены суровые меры укрепления дисциплины - розги, плеть, а в иных случаях - расстрел. Наказание в 1000 ударов считалось обычным явлением. Именно Веллингтон опустил "потолок" наказания розгами до 300 ударов, но до конца своих дней оставался принципиальным противником отмены телесных наказаний.
За трехлетний период пребывания во Франции Русского оккупационного корпуса было расстреляно 7 человек. При этом пять человек подверглись этому страшному наказанию в 9-й пехотной дивизии. Ни один человек не был расстрелян в 3-й драгунской дивизии, а также в пионерной роте, во 2-м и 4-м артиллерийском парке, в артиллерийском депо, в подвижном магазине.
Число дезертиров с 1 сентября 1815 г. по 1 сентября 1818 г. составило: в 3-й драгунской дивизии - 68 человек, число бежавших из 9-й пехотной дивизии за три года составило 121 человек, из 12-й пехотной дивизии - 78 человек. Ни один человек не бежал из бывшего генерал-майора Ягодина казачьего полка; ни одного дезертира не было в легкой артиллерийской роте № 17; артиллерийской батарейной роте № 23. Среди полков дивизии наименьшие потери были в Смоленском - 35 человек.
Полные потери Русского оккупационного корпуса во время трехлетнего пребывания во Франции (с 1 сентября 1815 г. по 1 октября 1818 г.) составили: умершими в госпиталях - 595 человек; умершими при полках - 96 человек; "убито разными случаями" - 16 человек; утонуло - 21 человек; расстреляно - 7 человек; бежало - 280 человек. В итоге потери корпуса насчитывали 1015 человек, но, учитывая пойманных после побега и возвращенных на службу 155 человек, убыль в корпусе в течение трех лет составила 860 человек". Отдельная ведомость свидетельствует о потерях в корпусе с 1 сентября по 20 декабря 1818 г. Они составили 69 человек, из них ни один человек не был расстрелян, бежало 39 человек, из которых 12 поймано и возвращено на службу; следовательно, потери снизились до 57 человек.
Таким образом, общие потери Русского оккупационного корпуса (с учетом возвращенных бежавших) с 1 сентября 1815 г. по 20 декабря 1818 г. достигли 917 человек, что означает примерно 3 % от общего состава военнослужащих. Количество дезертиров в Русском корпусе при выводе наших войск из Франции оказалось значительно меньше предполагавшегося командованием. И это при том, что в корпусе были оставлены, согласно приговору суда, 130 дезертиров основной армии.
Таким образом, М.С. Воронцову удалось наладить в корпусе дисциплину, от которой во многом зависела военная подготовка.