Наконец, мы обсудим концепцию подмосковной столицы-спутника , которая мотивирована прежде всего административно и не предполагает глубокой национальной реконструкции. Эта концепция получила воплощение в том числе и в широко дискутируемых планах Медведева по расширению Москвы, которые уже начали осуществляться.
Наконец, в конце данного раздела мы разберем позиции критиков переноса столицы, которые обсуждают эту тему как с технико-рациональных, так и с консервативно-охранительных и религиозных позиций.
1. Имперские проекты новой столицы
Особое место среди сторонников переноса заняли имперские проекты, многие из которых вдохновлялись идеями новой идеологии евразийства. В большинстве случаев кандидаты на роль новых имперских столиц находятся или на территории других суверенных государств и национальных автономий (Татарстан и Украина) или на территориях непосредственно к ним примыкающим (Казахстан) или демонстрирующим, по крайней мере, в глазах авторов этих проектов, серьезные сепаратистские тенденции (Дальний Восток и Сибирь).
Авторы этого круга в основном обращают внимание на военные аспекты проблемы и вопросы национальной безопасности, которые они связывают со сменой конфигурации российского пространства после коллапса Советского Союза. Это прежде всего сближение политического центра с западной границей России в результате потери прибалтийских союзных республик, а также оголенный и уязвимый юг Западной Сибири.
Такое понимание проблем страны определило главное географическое направление поисков этих имперских проектов – движение столицы на Восток России , в особенности на территорию Сибири. Главным мотивом этих проектов была идея о необходимости склеить российское пространство с помощью новой точки на пересечении азийских и европейских пространств страны. Именно на Востоке, считали евразийцы, живут народы более конгениальные и сопричастные русской культурно-политической стихии и судьбе. Столица на востоке позволит России лучше справляться с проблемами страны. Кроме того, такое перемещение центра тяжести государства послужит дружественным жестом в отношении братских азиатских народов, что позволит политически закрепить русскую евразийскую идентичность.
Не менее, а может и более важным с точки зрения многих сторонников восточной столицы, будет и символическое значение этого шага в отношении европейцев, которым будет указано на их скромное и незавидное место в русской политике и экономике, лишний раз подчеркнув независимость российской политики от европейских ценностей, стереотипов и представлений.
Идеи новой столицы на Востоке также часто сопрягаются с идеалами потенциальной экономической автаркии России. Но главным образом они подпитываются представлениями о военной угрозе, исходящей от войск НАТО, расширяющихся в Восточной Европе, и других угрозах национальной безопасности. Необходимость столичного маневра обосновывается ссылками на геополитические мотивы, которые, как кажется кругу этих авторов, дают более строгие ориентиры и императивы для российской внутренней политики. Проект строительства и реконструкции империи на руинах СССР, считают они, нуждается в серьезных коррективах, не последнюю роль среди которых должна сыграть новая имперская столица. Хотя доминирующим направлением имперского развития является восток страны, некоторые авторы предлагают различные координаты и сценарии имперской реконструкции на западе.
Казань
Примером такого евразийского имперского мышления являются работы философа и политолога Александра Дугина. Его идея необходимости нового имперского центра разьясняется в небольшой книге "Третья Столица" [Дугин, 2000]. В ней Дугин предлагает Казань, столицу Татарстана, на роль новой российской столицы в духе стратегии внедренной столицы , которую мы обсудили в числе прочих имперских стратегий [Россман, 2013]. Перенос столицы в Татарстан, по мнению Дугина, должен закрепить славянско-тюркский этнический союз, подчеркнуть исторические связи православия и ислама, а также дистанцировать евразийскую политику от Европы и европейских ценностей. Дугин безосновательно приписывает планы переноса столицы в Казань Ивану Грозному. Более точно мотивация этого предложения передается в книге "Основы геополитики", где он говорит об опасности сближения Татарстана и Башкирии и тюркско-исламского сепаратизма. Для препятствия развития такого сепаратистского национального самосознания, он считает необходимым поощрять русскую миграцию в Татарстан [Дугин, 1997: 330].
Интересно, что кандидатуру Казани поддержал также вице-спикер Государственной Думы Олег Морозов, уроженец этого города. Не менее примечательно и то, что эта идея была немедленно и безоговорочно отвергнута политическими лидерами и активистами Татарстана.
Аркаим
Коллеги Дугина из движения Молодая Евразия предложили сделать новой политической столицей город Аркаим. Этот древний и загадочный мегалитический город на Южном Урале, недалеко от Челябинска, раскопанный археологами в 1980-е годы, должен подчеркнуть принадлежность России к числу древнейших человеческих культур и цивилизаций . Павел Зарифуллин, лидер евразийского союза молодежи (ЕСМ), назвал Аркаим с его улицами в виде сакральных рунических кругов "сакральным и энергетическим центром мира" (Эксперт, 2006).
Его коллега по движению, художник и архитектор Алексей Гинтовт, предложил превратить этот город в полностью деревянный, с небоскребами на окраине, Кремлем в центре и русскими теремами. "Именно такой была архитектурная концепция Москвы, одобренная Иосифом Сталиным, но так и не реализованная полностью в середине ХХ века", считает Гинтовт (Идея, 2006).
В случае переноса столицы в Аркаим, поясняет свою мысль и ее импликации Зарифуллин, Казахстан должен будет стать частью России. Причина такой необходимости состоит в том, предупредил глава ЕСМ, что новая российская столица окажется в слишком опасной близости от границ Казахстана. Но и это тоже, согласно Зарифуллину, только дополнительный "геополитический плюс".
Южная Сибирь
Идеи по поводу размещения столицы в Южной Сибири иногда увязываются с ростом сепаратистских настроений в сибирском регионе и опасностью геополитического раскола страны . По словам корреспондента "Русского Репортера", в Сибири "подрастает второе поколение граждан России, которые в столице своего государства никогда не были… Съездить в Китай им дешевле, чем добраться до Москвы" [Антипин, 2011]. В то же время очень немногие москвичи бывают в Сибири. Только 11 % москвичей хоть раз в жизни были за Уралом и не более 20 % – на Волге. Таким образом, физическая и человеческая связанность территории, ее "усвоенность", уступает политическому конструированию и национальному воображению в деле обеспечения единства страны. Некоторым российским геополитикам кажется, что перенос столицы в Сибирь сможет географически обеспечить политическое единство территории. Именно в этом контексте следует воспринимать развернутую теорию перемещения столицы на основе геополитического анализа, предлагавшуюся философом Вадимом Цымбурским.
После падения Советского Союза, считает Цымбурский, страна оказалась окруженной странами-лимитрофами и этническими группами, превращающими российское пространство в настоящий Остров, отрезанный от мировых процессов. Лимитрофы описываются им при этом как геополитически нестабильные пространства между цивилизационными платформами (под ними подразумеваются главным образом бывшие союзные республики). Это новое – по сути островное – географическое положение страны требует радикального пересмотра геополитических вех и стратегии России, в которой новой столице отводится центральное место. Положения этой новой доктрины излагаются Цымбурским в статье о Зауральском Петербурге: а льтернативе для русской цивилизации . [Цымбурский, 1995].
Любая здравая геополитическая стратегия России, считает Цымбурский, должна исходить из понимания трехсоставной сущности русского пространства и необходимости их интеграции в единое целое. Среди этих трех специфических географических зон им выделяются Евро-Россия (Европейская часть России), Урало-Сибирский регион и Дальний Восток.
В Евро-России пространство естественным образом организовано по оси север – юг, а в двух других зонах – по оси восток – запад. В этой ситуации Сибирь служит естественным связующим звеном между двумя частями страны. Критическая важность и ключевой характер этой территории определяются не просто наличием природных ресурсов, но главным образом положением этого региона, скрепляющим и обеспечивающим единство страны. Однако несмотря на эту естественно-геополитическую роль в сегодняшних стратегиях Сибирь подчинена исключительно экономическим императивам российской политики, которая упускает из виду ее колоссальный интеграционный потенциал. Такая ситуация характерна не только для сегодняшнего дня, но и для исторических форм освоения Сибири. Вопреки чисто экономическим стереотипам восприятия, эта территория имеет ключевое значение для российской геополитики – соединяет европейскую Россию с Дальним Востоком, дает ей выход к океанам и к транспортным и коммуникационным артериям страны через Транссиб.
Критическую важность в новых условиях, считает Цымбурский, приобретает Южная Сибирь [Цымбурский, 1995]. Ее значимость вытекает, прежде всего, из уязвимости волжского региона, который расположен в опасной близости к потенциально нестабильным этническим регионам – тюркским автономиям и Средней Азии. Южная Сибирь дает России альтернативный выход в Азию в обход Урала. Именно поэтому этот регион должен быть усилен и укреплен за счет переноса туда российской столицы.
С другой стороны, Москва, по мнению Цымбурского, давно потеряла свой статус национальной столицы в глазах большинства россиян. Она является только выходом в Евразию для транснационального финансового капитала и международных корпораций. Замкнутая пределами Садового кольца, московская элита потеряла связь с народом и почвой страны.
России нужен центр или группа центров, представляющих нашу цивилизацию, наш мир. Москва – больше не душа России. Если в ней и живет эта душа, то замутненная и помраченная [Там же].
Поэтому стране необходимо поворачиваться не к Европе, а к нереализованным возможностям, которые открываются на Востоке. Именно такая возможность смены ориентации открывается через смену столицы [Там же].
Во всех относительно недавних проектах переноса, считает Цымбурский, в центре внимания была идея интеграции отдаленных и разрозненных районов стран , которые его осуществляли, – Северного Казахстана, лесов и сельв Бразилии, социалистической ГДР, Малой Азии в случаях Казахстана, Германии и Турции соответственно. В противоположность этому, российские элиты подводят под эти проекты фундамент из своих специальных интересов – личных или региональных, имеющих в виду перераспределение естественных ресурсов в пользу своего региона. Однако перенос необходимо сделать рычагом стратегии нового правительства, которое должно начать политику контрреформ, которые бы скомпенсировали тот ущерб, который принесли стране рыночные преобразования и либерализация. Перенос столицы может стать результатом обьединенных региональных элит против диктата Москвы [Цымбурский, 1995; 2007] и против либерального проекта в целом.
Другим имперским сторонником плана переноса столицы в Сибирь был политолог Александр Панарин (1940–2003), теоретик, близкий по своим антизападным взглядам к Дугину и неоевразийству. Как и Цымбурский, Панарин был озабочен возможностью разьятия России по цивилизационным швам. Среди прочих вдохновений его концепция новой столицы была навеяна и пророчествами Шпенглера об особой новой русско-сибирской цивилизации . В Сибири, считал Панарин, сосредоточены носители особой трудовой этики, близкой, судя по его описаниям, к протестантской и основанной на моральных представлениях старообрядцев. В число добродетелей, характерных для сибирского месторазвития и полезных в деле трансформации незавидных путей России, входят аскетизм, трудолюбие, особая дисциплина, которые необходимы для масштабных экономических преобразований [Панарин, 1998: 177–178].
Различные варианты имперских стратегий, продиктованные имперскими военно-стратегическими соображениями, мы видим также в политических программах и стратегиях переноса столицы Эдуарда Лимонова и Владимира Жириновского, также отдающих предпочтение Южным Сибири и Уралу, особенно тем его районам, которые тесно примыкают к территории Казахстана. Их видения новых властных центров могут рассматриваться как варианты внедренных столиц .
Лимонов считает, что новая столица должна расположиться в Южной Сибири, в районе Омска. Необходимость смены столицы, считает он, диктуется расширением НАТО на Западе и угрозой Китая на юго-востоке. Новая столица должна стать центром новой мобилизации творческих ресурсов и собирания русской нации, а также утверждения ее неевропейской или даже анти-европейской идентичности [Лимонов, 2008]. Идея новой столицы в Южной Сибири видимо находится в тесной связи с его прошлыми ирредентистскими планами превращения Алтая в плацдарм для завоевания северного Казахстана с его последующим присоединением к России.
Примерно этот же регион кажется Владимиру Жириновскому наиболее многообещающим и идеально подходящим для основания новой столицы. Он поддержал кандидатуру Оренбурга, противопоставив этот город разжиревшей Москве (Аргументы, 2010). Учитывая корни Жириновского, который родился и вырос в Казахстане, и его политическую позицию, этот выбор места для новой столицы явно находится в русле его идей реинтеграции северного Казахстана в российское пространство. Интересно отметить, что именно Оренбург в 1920-е годы был столицей Казахстана. Северную часть этой страны Жириновский считает "просто южно-сибирскими степями", лишенной всякой казахской идентичности (тезис, из-за которого он в 2005 году был обьявлен казахским правительством персоной нон грата).
Дальний Восток
Идея новой столицы Владимира Юровицкого несколько отличается от прочих евразийских проектов географически, но она также носит вполне имперский, милитаристический и ксенофобский характер. С евразийцами его сближает крайне враждебное отношение к Европе и Западу в целом. Отрезанная от морей, Черного и Балтийского, в результате распада СССР, Россия нуждается в новой морской столице. Она должна быть построена на Тихом Океане, чтобы воздвигнуть барьер против возможной военной угрозы со стороны КНР и этнической экспансии китайцев. Воздвижение нового города на Охотском море, считает он, будет воспроизведением стратегии Петра Великого в новых условиях. Такая акция позволит маргинализировать Европу, одновременно наказав и подвергнув остракизму страны Прибалтики, которые угнетают этнических русских и экспортируют в Европу российские природные ресурсы [Юровицкий, 2005; 2008].
Приведем развернутую цитату из Юровицкого, иллюстрирующую его интерес к военному удержанию территорий и подчеркивающую предполагаемую роль новой столицы в деле разрешения потенциальных международных конфликтов:
Дальний Восток есть наиболее тревожное место, в котором и необходим постоянный присмотр. Без такого присмотра в течение кратчайшего срока он будет колонизирован китайцами и может наступить такой момент, когда большая часть жителей Дальнего Востока даже и знать не будет русский язык, а тогда проведение референдума по вопросу об отделении его от России и присоединении к Китаю станет делом техники. Не исключен и более горячий вариант по типу чеченского, путем вооруженного мятежа. И если армия не смогла усмирить Чечню, то усмирить весь дальний Восток будет вообще невозможно. Предотвратить китайскую колонизацию Дальнего Востока, японскую – Курил и Сахалина возможно только переносом столицы России на Дальний Восток… Одновременно отпадет и разговор о возможности уступок Японии Курильских островов. Ведь эти острова становятся, фактически, рекреационной зоной правящей элиты страны и очевидно, что отдавать их просто никак нельзя [Юровицкий, 2008].
Пикантной деталью здесь является то, что новую столицу Юровицкий остроумно предлагает назвать Владимироградом, "чтобы отдать дань всем тем Владимирам, которые внесли свой вклад в величие России" [Юровицкий, 2005: 67], видимо рассчитывая на благосклонность современного российского политического руководства.
К этим же идеям тесно примыкает романтическая идея столицы на Курильских островах, сформулированная группой "Нация Свободы" [Вельтман, 2012]. В этом предложении также нагнетается милитаристкая героика и подчеркивается важность широкого геополитического жеста: "Новую столицу защитят не пространства ровной земли (что такое несколько тысяч километров для межконтинентальной ракеты?), а мощная ПРО, обновленный и усиленный Тихоокеанский флот, батальоны морской пехоты, авиаполки и вертолетные эскадрильи корабельного базирования. И миллионы граждан новой России, которые почувствуют себя не обитателями захолустья, но соучастниками великой национальной экспансии – Натиска на Восток" [Там же].
Киев
Идея переноса столицы России в Киев предполагает смену всего формата империи и переориентацию его на запад и на славянское единство. Примером такой позиции может служить развернутая статья политолога Андрея Окары, который озабочен перспективами новой интеграции России и Украины [Окара, 2000]. Проект национального государства кажется Окаре слишком мелким и никудышним в условиях глобального мира, где национальные государства больше не могут играть никакой роли. Поэтому ему кажется крайне важным вернуться к мессианской идентичности и имперской перспективе для украинцев и русских. Но на этот раз проект новой империи должен осуществляться без излишней русификации и централизации, которые были характерны для прежних совместных русско-украинских имперских проектов, петербургского и советского. Киев должен стать новой столицей империи как "срединная земля" восточных евразийских территорий, а также по праву первородства как город с акцентом на жреческом аспекте общей идентичности. В посылах своих публицистических статей Окара явно имеет в виду важную роль Киева как Нового Иерусалима .