- А я тряпка? Приказано выделить пулемет с людьми – получайте! Но кого – это уж мое дело".
В армии на всех уровнях очень четко оговорено, кто, кому, при каких обстоятельствах и в каких пределах подчиняется. А если какой-либо начальник выйдет за рамки своих полномочий, то его приказ могут, конечно, выполнить, если связываться неохота, а могут и проигнорировать.
И до тех пор, пока наши замечательные историки не разберутся хотя бы в разграничении полномочий, надо вообще очень осторожно соотносить Сталина и военные вопросы. Его ведь и послать могли, причем конкретно и далеко. По слухам, именно туда послал Сталина Жуков 29 июня 1941 года. Они тогда крупно поругались, и начальник Генштаба в непечатной форме предложил председателю Совнаркома идти на... (вариант: идти к...) и не мешать работать.
Рыбин, многолетний телохранитель Сталина, приводит историю и похлеще:
"4 декабря в штабе фронта шло совещание командующих армиями. Позвонил Сталин. Слушая его, Жуков нахмурил брови, побелел. Наконец отрезал:
- Передо мной две армии противника, свой фронт. Мне лучше знать и решать, как поступить. Вы можете там расставлять оловянных солдатиков, устраивать сражения, если у вас есть время.
Сталин, видно, тоже вспылил. В ответ Жуков со всего маху послал его подальше!"
И как, вы думаете, поступил вождь?
"Сталин... протерпел целый день пятого и только ровно в полночь по ВЧ осторожно спросил:
- Товарищ Жуков, как Москва?
- Товарищ Сталин, Москву мы не сдадим...
- Тогда я пойду часа два отдохну.
- Можно..."
А ведь он, повторяю, тогда был уже Верховным Главнокомандующим и имел над генералами формальную власть, в отличие от первых дней войны.
А вы говорите – диктатор...
... На второй день войны, 23 июня, маршалы Жуков, Шапошников и Кулик отправились на фронты: первый – на Юго-Западный, на Украину, второй и третий – на Западный, в Белоруссию. И к этому времени на фронте произошло то, что неизбежно должно было случиться. А именно – пропала связь.
В Красной Армии связь в основном шла по проводам. Это, конечно, неудобно, особенно когда армия движется – но страна у нас большая, а дальность действия тогдашних средств радиосвязи была не так уж велика. Плюс к тому техническая отсталость РККА, ненадежность самих раций, которые то и дело выходили из строя, низкое качество связи, помехи в эфире, возможности радиоперехвата... Вспомните фильмы о войне – там сплошь и рядом фигурируют не рации, а полевые телефоны. Но то, что связь шла по проводам – это еще полбеды. В начале 1941 года даже близ границы провода военной связи не были проложены под землей, а висели на столбах! Немцы, конечно, не дураки – накануне войны отправили диверсантов их рубить. Да и на фронте творилось черт знает что, с соответствующими последствиями для связи.
Но весь парадокс в том, что в случае наступления должно было произойти то же самое! Ведь на территории Польши наших линий не проложено. В общем, там, где войска вроде бы наступают, связи нет, там, где вроде бы обороняются, ее тоже нет, командование фронтов ничего толком не знает, а по поводу того, о чем докладывает, возникает неизбежный вопрос: говорят ли они правду или врут? И вообще: наступает наша армия или отступает, в конце-то концов?
Впрочем, прояснить этот вопрос, сидя в Киеве и Минске, где находились штабы округов, тоже было не самой легкой задачей. Тем более что Шапошников, прибыв на фронт, почти сразу заболел, Кулик оказался в окружении. Жуков вернулся в Москву 27 июня. К тому времени была потеряна связь не только с войсками, но и со штабом Западного фронта. И почти сразу, 29 июня, произошло то самое непонятное по лексике объяснение в наркомате обороны, результатом которого и стало создание ГКО.
Мы уже обсуждали такую замечательную тему, как подчиненность армии. Вещь, в большинстве государств предельно ясная, в СССР была очередной проблемой. До войны армия подчинялась наркому обороны Тимошенко, а тот, в свою очередь, Сталину как председателю Совнаркома, так что все было в порядке. Но в первый день войны, 22 июня, было принято положенное в этом случае решение о создании Ставки Главного командования. В нее вошли Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный, Жуков, Кузнецов. Председателем Ставки стал нарком обороны, который ставил под своими приказами совершенно замечательную подпись: "От Ставки Главного командования Народный комиссар обороны С. Тимошенко". Это был уже бред, и бред опасный. Мало того, что в армии во время войны устанавливалось очередное коллегиальное руководство, так еще и сразу же возникает вопрос: а кому теперь подчинялся Тимошенко в качестве председателя Ставки? Ответ: вообще-то говоря, никому. Получалось эдакое семейное распределение власти: армия воюет, а страна во главе с товарищем Сталиным создает ей все возможные условия.
Идиллия продержалась неделю, и причиной ее краха стало все то же отсутствие связи. В Генштабе не знали обстановки на фронтах. Но это не значит, что положение на них вообще не было известно. Докладывали ведь не только военные – информация шла из партийных и советских органов, от НКВД и НКГБ, из наркоматов. Говорят, например, что о взятии Минска у нас узнали из сводок новостей иностранного радио: НКГБ, естественно, доложил, это его функции – следить за мировой прессой.
Или, например, узнавали так... Рассказывает бывший нарком связи И. Т. Пересыпкин:
"В последние дни июня в наркомат связи СССР позвонила дежурная телефонистка междугородной станции белорусского города Пинска. Сквозь сильные помехи, срывающимся от волнения голосом она торопливо сообщала:
– Товарищи! Наши войска оставили город. На улицах появились немецкие танки с белыми крестами... Вижу их в окно... Никого из наших начальников нет... Что мне делать?..
Это был не единичный случай. В управление связи Ленинградского фронта позвонила дежурная телефонистка станции Вырица, куда уже ворвались вражеские войска. Она успела сообщить некоторые важные сведения и тоже спрашивала, что ей делать. Ей ответили, чтобы она поскорее уходила со станции, по возможности приведя в негодность аппаратуру..."
... Сталин, сколько мог, выдерживал разделение власти на гражданскую и военную – не стоило раньше времени деморализовывать военных, надо было дать им шанс выправить положение.
Гроза разразилась 29 июня. Микоян оставил об этом инциденте широко известные воспоминания: "29 июня, вечером, у Сталина в Кремле собрались Молотов, Маленков, я и Берия. Подробных данных о положении в Белоруссии тогда еще не поступило. Известно было только, что связи с войсками Белорусского фронта нет. Сталин позвонил в Наркомат обороны Тимошенко, но тот ничего путного о положении на западном направлении сказать не мог. Встревоженный таким ходом дела, Стачин предложил всем нам поехать в Наркомат обороны и на месте разобраться в обстановке. В Наркомате были Тимошенко, Жуков и Ватутин. Жуков докладывал, что связь потеряна, сказал, что послали людей, но сколько времени потребуется для установления связи – никто не знает. Около получаса говорили довольно спокойно. Потом Сталин взорвался: "Что за Генеральный штаб? Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет и никем не командует?"
Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал состояние дел, и такой окрик Сталина был для него оскорбительным. И этот мужественный человек буквально разрыдался и выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все были в удрученном состоянии. Минут через 5–10 Молотов привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него были мокрые..."
Микояну верить можно с очень большими оговорками, и лишь когда речь не идет о людях, с которыми у него или его команды личные счеты. С Жуковым такие счеты были, поэтому Анастас Иванович вполне мог и слегка "опустить" неприятного ему человека. А вот что рассказывал Молотов писателю Ивану Стаднюку: "Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное напряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немачо оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет... Изумлённый такой наглостью военных, Берия пытался вступиться за вождя, но Стачин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу. Затем он тут же поехал на дачу".
Вторая версия больше похожа на правду. Во-первых, она соответствует характерам и лексике как товарища Сталина, так и товарища Жукова. А во-вторых, в первом случае совершенно непонятно, почему в тот же вечер было принято решение о создании ГКО. А вот если военные послали наоравшего на них штатского председателя Совнаркома известно куда, и тот внезапно осознал, что ему следует туда пойти, потому что власти над ними он не имеет...
В тот же вечер и было принято озвученное на следующий день решение о создании Государственного Комитета Обороны, к которому отныне переходила вся полнота власти в стране. А Сталин, как председатель ГКО, становился единоличным правителем СССР. И все это наверняка происходило под аплодисменты членов Политбюро, которым не могла нравиться практикуемая товарищем Сталиным "размазанность" власти в Советском Союзе.
Впрочем, есть еще одна версия событий того замечательного дня. Ее по крупицам собрал, проверил и перепроверил московский историк Юрий Жуков. Основывался он на воспоминаниях Микояна – но не тех, которые написаны, а на тех, что Анастас Иванович поведал ему лично, – и проверял по журналам передвижений членов Политбюро. Картинка, может быть, в этой книге и излишняя, но по части психологии совершенно очаровательная. По Жукову, дело было так...
После инцидента в наркомате обороны Сталин уехал на дачу. Вообще-то ничего странного тут нет. Он был человеком очень эмоциональным (кто-то даже назвал его "кипящим"), но скованным железной самодисциплиной, и лишь время от времени, очень редко, его прорывало. Подобные люди переживают такие моменты очень тяжело, и нет ничего удивительного, что Сталин отправился на дачу, возможно, бросив в сердцах что-то вроде той самой знаменитой фразы о наследии Ленина, которое они прос... ли. Зачем поехал? Да просто успокоиться. Все равно в таком состоянии он едва ли смог бы работать – и уж всяко ему самому виднее, как быстрее всего привести себя в порядок.
Но в его окружении был опытнейший аппаратчик, которого еще в 20-е годы за это качество прозвали "каменной задницей" – Молотов, сделавший из происшедшего свои выводы. И, как рассказывал Юрий Жуков, именно Молотов придумал ГКО. Когда у него появилась эта идея, он позвонил Берии и Маленкову, они трое встретились в кабинете Берии в Кремле, окончательно обсудили новый орган, затем позвали Микояна и все вместе отправились на Ближнюю дачу, к Сталину. По-видимому, там же договорились о распределении ролей – но об этом позже.
Кстати, к вопросу о Микояне... По поводу его присутствия там у меня возникают серьезные сомнения – не преувеличивает ли он свою значимость? Например, в воспоминаниях о начале войны он пишет: "В субботу, 21 июня 1941 года, вечером мы, члены Политбюро, были у Сталина на квартире. Обменивались мнениями. Обстановка была напряженной. Сталин по-прежнему думал, что Гитлер не начнет войны. Затем приехали Тимошенко, Жуков и Ватутин. Они сообщили о том, что только что получены сведения от перебежчика, что 22 июня в 4 часа утра немецкие войска перейдут нашу границу..." – ну и так далее. Но дело в том, что сообщение о перебежчике было передано только в 3.10, и то по линии НКГБ. Пока оно дойдет до военных, пока те соберутся и приедут к Сталину... В общем, появиться в сталинской квартире они должны были уже с двумя известиями: о перебежчике и о начале войны – и услышать от вождя, что, вообще-то говоря, он уже все это знает от Берии. Микоян явно что-то путает, да и никакими документами его присутствие возле Сталина вечером 21 июня не подтверждается.
То же самое и с 29 июня – почему те, кто принимал решение о создании ГКО, позвали именно Микояна, который даже не вошел в его состав? При том, что Ворошилов, например, остался "за бортом" этого блиц-совещания? Похоже, Анастас Иванович несколько преувеличивает свою реальную роль в государстве. Никакого особого криминала в этом нет, так делают многие, и это не дает оснований отметать его рассказ (он мог узнать обо всем от того же Маленкова или Берии).
Юрий Жуков пишет: "Задуманное выглядело как переворот, и, по сути, являлось таковым. Ведь предстояло отстранить от власти либо весьма значительно ограничить в полномочиях не только Вознесенского, Жданова, но и Сталина". Со второй фразой согласиться сложно – ничего себе ограничение! А вот с первой... Да, это и вправду был переворот – вождя буквально впихнули во власть, заставив стать наконец и формально тем, кем он все эти годы являлся фактически – верховным правителем СССР.
... И все равно с военной властью творилось черт знает что. Достаточно быстро выяснилось, что Тимошенко не справляется с обязанностями главкома. Но другой кандидатуры не было – точнее, была, однако данный товарищ, судя по его действиям, очень сильно этого назначения не хотел. Для начала он попытался снова спустить вопрос о власти "на тормозах". 10 июля Ставку Главного командования преобразовали в Ставку Верховного командования. От предыдущего этот орган отличался тем, что председателя у него не было вообще, а первым в списке упоминался Сталин. Однако Тимошенко оставался наркомом обороны, то есть формально руководил армией, и как такая властная структура могла функционировать, вообще непонятно.
19 июля Сталин сменил Тимошенко на посту наркома, так что армия получила хотя бы призрак единого командования. Оставался последний шаг, на преодоление которого ушло, тем не менее, три недели. В качестве промежуточной меры 29 июля начальником Генштаба был вновь назначен маршал Шапошников. А 8 августа в СССР появилась должность Верховного Главнокомандующего.
На этом посту Сталин еще раз показал, что может справиться с любым делом. Но нам интересно другое. Для него всегда была абсолютным приоритетом экономика, и в первую очередь он был именно руководителем экономики: стратегом, хозяйственником, кадровиком... Однако став Верховным Главнокомандующим во время тяжелейшей войны, он уже физически не мог совмещать эти две функции – скорее всего, именно в этом причина того, что он до последнего не хотел брать на себя управление армией. Вынудила его только смертельная опасность, нависшая над страной.
Да, но на чьи плечи он перегрузил экономику? Война не терпит коллегиальности, и, чтобы стать главнокомандующим на фронте, Сталин должен был опереться на "главнокомандующего" в тылу. Пусть это будет не абсолютный руководитель, а хотя бы "первый среди равных" – но такого человека он должен был иметь.
Однако в истории войны его существование никак не отмечено.
"Ты чувствуешь сквозняк оттого, что это место свободно?".
Странная склонность к суициду, или На что рассчитывал Гитлер?
- Вот и выходит, товарищ Момыш-Улы, что и побеждая можно оказаться побежденным.
- Как, товарищ генерал?
- А цена? – живо ответил Панфилов. – Цена, которую платят за победу?
Александр Бек Волоколамское шоссе
Это так общеизвестно, что неприлично даже вспоминать – не вступать в войну с Россией завещал еще Бисмарк. Ему принадлежит знаменитая фраза: "На Востоке врага нет!"
Пресловутый "Дранг нах Остен" был магнитом, вектором германской политики, частью их менталитета уже не менее тысячи лет. Понять немцев нетрудно. Германия чем дальше, тем более остро нуждалась в земле, хлебе, ресурсах. Собственно, это была общая проблема европейских государств – но не у всех под боком маячили такие колоссальные и столь дурно обрабатываемые пространства, которые словно бы просили хозяйской руки. К началу XX века идея колонизации Украины, судя по всему, стала в определенных кругах Германии настоящей шизой. Иначе зачем предупреждение Бисмарка? Ну кто нормальный, скажите, сюда сунется?
Нет, теоретически выиграть войну по европейским стандартам – то есть взять столицу и даже заключить какой-то мир – было возможно. Но проблема в том, что настоящие трудности у победителя начались бы только потом, после внезапного осознания того факта, что у русских, оказывается, другие правила ведения войны.
... Вскоре после подписания пресловутого пакта 1939 года германский генштаб заказал эмигранту генералу Краснову аналитический обзор: "Поход Наполеона на Москву в 1812 году. Теоретический разбор вопроса о возможности такого похода в XX в. и возможные последствия подобной акции".
Естественно, изучая вопрос, просто невозможно было пройти мимо мемуаров графа Армана де Коленкура, приближенного Наполеона. Тот приводит короткую, но выразительную сценку: разговор Александра I с послом Наполеона де Нарбонном о войне и мире, который завершился следующим образом: раскрыв перед французом карту России, русский царь указал на самые далекие окраины и сказал:
"- Если император Наполеон решится на войну и судьба не будет благосклонной к нашему справедливому делу, то ему придется идти до самого конца, чтобы добиваться мира".
В разговоре уже с самим Коленкуром Александр более детально раскрыл русскую стратегию ведения войны на своей территории:
"- Мы не пойдем на риск. За нас – необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию. Когда обладаешь этим, то, по словам императора Наполеона, несмотря на понесенные вами потери, никто не сможет диктовать вам свою волю... Яне обнажу шпагу первым, но я вложу ее в ножны не иначе, как последним. Пример испанцев доказывает, что именно недостаток упорства погубил все государства, с которыми воевал ваш повелитель... Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его. За нас будут воевать наш климат и наша зима".