Стеклов ему о дочери своей много рассказывал, и о внуках тоже, последние до отъезда дни только о них и мог говорить. И радовался, и гордился, и сокрушался по поводу того, что его дочь разводится. Говорил, что хотел бы для своего ребёнка счастья, крепкой семьи, чтобы его судьбу не повторяла, а выходило наоборот. Рассказывал, что дочь очень страдает, мужа любит, а тот дурак, такую умницу и красавицу не ценит. Дмитрий, в силу своего природного недоверия и скептицизма, не особо прислушивался, а уж тем более близко к сердцу информацию о страданиях незнакомого человека не принимал, а сейчас вот на Марину смотрел и думал обо всём этом. Она была такая спокойная, домашняя, красивая, но не броская в своей красоте, и вся её правильность и принципы, просто в глаза бросались. Она была семейным человеком, жила этим, детей любила, и мужа, наверняка. А тот вот любовницу завёл и ушёл, и ей очень трудно было это пережить, теперь Дима Стеклову верил. Его дочь с двумя детьми справлялась, проблемы их решала, поддерживала, можно сказать, что вся семья на ней была, но при этом на её лице порой такая беспомощность появлялась. Она всего, или очень многого боялась, но всё равно делала, не отступала. За это её можно было уважать.
И ничего удивительного, что Стеклов хотел отдать дочери и её детям всё. Он измучил звонками секретарей, просил проследить за тем, чтобы Марина ни в чём не нуждалась. Диме наставления давал, чтобы в тратах её не ограничивал, чтобы она делала и покупала всё, что нужно, правда, сам ей этого не сообщил, заму своему это удовольствие оставил. Поначалу Дима к этому отнёсся с полным безразличием, надо было всего лишь передать дочери босса кредитную карту, чтобы она ни в чём не отказывала. Гранович был уверен, что та обрадуется, ну какая женщина не обрадуется, получив на руки кругленькую сумму? А вот с Мариной познакомился и понял, что ещё придётся постараться, поубеждать её, прежде чем она согласится. Она по дому-то ходила, едва ли не на цыпочках, боясь дотронуться до чего-то запретного, и свыкнуться с ролью хозяйки ей, наверняка, удастся не скоро.
А вот дети у неё забавные. Мальчишка такой серьёзный, на Стеклова похож и на сына его погибшего, Дима его помнил, хотя близко с ним знаком не был. Виталий учился за границей, а когда на каникулы приехал, на мотоцикле разбился, Дима к тому времени только год у Стеклова отработал. Николай Викторович всегда сетовал на то, что скорость его чадо слишком любит, вот и поплатился. Поэтому и разволновался так здорово из-за Антона. А внучке всё подарки выбирал, сам по игрушечным магазинам ходил целый день. Гранович помнил, как шеф тогда явился с огромной коробкой, с нарисованным на ней кукольным домом, и в офисе после этого сразу зашушукались. Но девчонка упрямая и подозрительная, явно не в маму. Так смотрит на него, словно во всех грехах подозревает. Хотя, что четырёхлетняя девочка может о грехах знать? У Димы никакого опыта общения с детьми не было, вот и впредь он постарается к ним особо не приближаться, особенно к мелкой. Да и когда ему приближаться? Это сегодня он дома, а завтра уйдёт на работу и не появится до позднего вечера, и так каждый день. Так что, жаловаться не нужно, он пообещал сделать Стеклову одолжение, пожить немного с его "семьёй", чтобы им не так дико было одним в огромном доме оказаться, и он его сделает. И видеться-то часто не будут, а он может, поймёт, что значит, возвращаться вечерами не в пустую, тёмную квартиру. Если в своей семье не получилось, то с чужой поэкспериментирует.
- Эля! Элька, иди сюда немедленно!.. Я тебе уши оторву!
Крик Антона пронёсся по всему дому, Дмитрий затормозил, остановился посреди гостиной и прислушался, а на лестнице уже слышался топот детских ног – сбивчивый и торопливый, который Гранович уже узнавал. Это Эля торопилась сбежать от праведного гнева брата. Видимо, опять что-то натворила или испортила.
- Ты от меня не спрячешься!
- Мама! Мама, ты где?! Антон на меня кричит!
Дима головой качнул, кончик носа почесал и направился в кабинет, закрыл за собой дверь. Неделя проживания под одной крышей с двумя бойкими и предприимчивыми детьми дала ему возможность понять, что очень многое в этой жизни прошло мимо него. Подчинённые и так частенько сетовали на то, что ему не хватает терпения, но сами никогда не пытались это самое терпение испытывать, понимали степень опасности, но дети такой дальновидностью не обладали, они вообще относились к нему, как к незнакомому дяде, который, по каким-то неведомым для Дмитрия причинам, должен был радоваться их присутствию рядом. Это на самом деле удивляло, и Дима не знал, как к этому относиться. Дети в его жизни если когда и присутствовали, то неизменно оставались на втором плане, он лишь время от времени улыбался им сдержанно, или подмигивал. Это были дети знакомых, коллег, партнёров по бизнесу. Никому из этих детей и в голову не приходило устроиться с ним на одном диване и завести разговор о компьютерных играх или футболе. Когда Антон в первый раз полез к нему с намерением поболтать, Дима долго смотрел на него, не понимая, чего мальчишке от него нужно. Почему-то был уверен, что после рассказа о школьной лыжной гонке последует какая-нибудь просьба. Но Антон выговорился и ушёл, а Гранович взглядом его проводил, обдумывая ситуацию. Оставаясь жить в этом доме и собираясь оценить настоящий, не придуманный "семейный уют", он совсем не ожидал, что ему придётся принимать непосредственное участие во всём этом. Понаблюдать хотел, на зуб, как говорится, попробовать, но не более того. И если мальчик был общительным, и с этим Дмитрий почти смирился, даже посмотрели как-то вечером вместе бокс, мужская компания как ни как, то девочка стала для него настоящей проблемой. С этим ребёнком происходило что-то по-настоящему странное. Она на него смотрела. Не пыталась заговорить и сбегала всякий раз, как он обращал на неё внимание, не выдерживая её молчаливого наблюдения, и, в конце концов, Дмитрий потерял всякое терпение и решил поговорить с Мариной. Вчера вечером к ней за стол подсел, когда она, отправив детей спать, чай на кухне пила, и постарался подобрать правильные слова, чтобы её не напугать, но при этом объяснить ей, что с её ребёнком что-то не так. Странная она. Очень странная.
Марина рассмеялась.
- Я не думаю, что вам стоит сильно переживать по этому поводу, Дмитрий Алексеевич.
Гранович невольно вздёрнул брови. Он-то прекрасно знал, что ему переживать не стоит. Это же не его дочь.
- Так это нормально?
Марина крутила между пальцев фантик от конфеты.
- Вы произвели на Элю очень сильное впечатление.
- Чем это?
Марина только плечами пожала.
- Не знаю. И она сама, скорее всего, не знает. Но вы ей понравились.
- Очень странное выражение симпатии, Марина.
- Она немного боится незнакомых людей. Вот привыкнет к вам, и всё изменится.
- И смотреть на меня перестанет?
После этого вопроса Марина немного смутилась.
- Очень на это надеюсь. Я понимаю, вас это напрягает… Я поговорю с ней ещё, - пообещала Марина и посмотрела на него виновато. Голову на бок чуть склонила, и тёмная тяжёлая прядь волос ей на лоб упала. Гранович это про себя отметил, и сам себе удивился. Наверное, поэтому и не захотел больше докапываться до истины. Пальцами по столу побарабанил, посмотрел на новые чашки, на пузатый заварочный чайничек с цветами на боку, клетчатую салфетку, на которой вазочка с конфетами стояла. Всё это появилось в этом доме в последние дни, и Дмитрию ещё не хватало времени, чтобы ко всему этому привыкнуть. И хоть кредитную карточку с энной, довольно немаленькой суммой денег, он Марине и передал, как его просил Стеклов, и каталоги мебельных фабрик привёз, но за прошедшую неделю почти ничего крупногабаритного в доме не появилось. Зато тут и там теперь стояли горшки с цветами, были расстелены скатерти, посуды появилось в избытке, ложки-поварёшки, цветы на чайниках и тарелках, и пушистые полотенца в ванных. И пахло постоянно чем-то вкусным, даже когда Марины дома не было. Вот это Грановича удивляло больше всего. Как ей удаётся?
Он не знал, говорила Марина с дочерью или нет, но столкнувшись с Элей утром, собираясь на работу, никаких перемен в поведении ребёнка не заметил. Она всё также застыла перед ним, вытаращив глазёнки и непонятно, о чём думала в этот момент. Антон, проходя мимо, сестру за тощую косичку дёрнул. Эля повернулась, губы надула, и толкнула брата, но ни слова при этом не проронила. Убежала на кухню, а Дима у мальчика поинтересовался:
- Я не понимаю, я ей нравлюсь или нет?
Антон лишь отмахнулся.
- Да кто её поймёт? Она же девчонка.
Гранович от неожиданности хмыкнул, а на Антона взглянул заинтересованно.
- Логично.
В общем, несколько дней назад, оказавшись в одном доме с этой семьёй, вся его жизнь изменилась. Не перевернулась с ног на голову, нет, это уж слишком сильно было бы сказано, но определённый хаос образовался. Дмитрий этого не ожидал, если честно. Думал, что днями будет пропадать на работе, а когда вечерами будет появляться в доме Стеклова, то его никто не будет трогать. Николай Викторович даже определённые выгоды ему обрисовал: и сыт будешь, и ухожен, и от холостяцкой жизни потихоньку отвыкать начнёшь. А получилось так, что он не отвыкал, его просто никто не спрашивал – хочет он отвыкать или нет. Как только он, приходя вечером, закрывал за собой дверь дома, сразу начинало что-то происходить. Марина занималась домашними делами, одновременно воспитывала детей, Элька по дому носилась, оставляя за собой игрушки или фантики от конфет, а Антон держался, как хозяин, время от времени из своей комнаты появлялся, ругался на сестру, и пытался помочь матери, хотя скорее, создавал видимость, торопясь вернуться к компьютеру и тишине. И всё это сразу начинало Дмитрия окружать, Антон прибегал, чтобы что-то ему рассказать, не обращая внимания, что он не слишком улавливает смысл его рассказов, Марина за стол его усаживала, а Эля… Ну, Эля это Эля, она всегда вела себя странно, он уже не удивлялся. И опять же, ему задавали вопросы, интересовались его делами, и Марина неизменно кивала, его слушая, хотя Дмитрий знал, что она мало что понимает. А уж когда она его однажды спросила, что он на ужин хочет следующим вечером, Гранович впал в лёгкий ступор. И задумался о том, как объяснить дочери начальника, что заботиться о нём не нужно, он живёт в этом доме временно, и тратить на него силы, время и заботу не следует. Вот только с Мариной взглядом встретился и все слова, вроде бы правильные и честные, растерял. Мысленно махнул рукой. Ладно, в конце концов, все люди разные, Марина вот домашняя такая, уютная, и не ему убеждать её, что не стоит так себя растрачивать на чужих людей. Наверное, Стеклов прав – она по-другому просто не умеет. И если Стеклова этот факт в восторг приводит, то он, Дмитрий, спорить права не имеет.
Гранович в кабинет вошёл, дверь за собой прикрыл, отгораживаясь от детских споров, и в который раз пожалел, что в это воскресенье решил на работу не ездить. Даже на часы посмотрел, прикидывая, доехать ему до гипермаркета или оставить на сегодня сотрудников в покое. Остановился у книжного шкафа, выискивая компьютерный диск с нужной программой, затем прошёл к письменному столу. Сел, компьютер включил, и всё-таки усмехнулся, когда за дверью послышался зловещий выкрик Антона:
- Я всё равно тебя найду! И маме нажалуюсь! Эля! Выходи!
Дмитрий к экрану компьютера повернулся, пальцами по клавиатуре пробежался, и снова голову поднял, когда в гостиной Антон принялся матери жаловаться:
- Она изрисовала мою тетрадь с сочинением! Я его писал вчера весь вечер, а теперь что? Переписывать?
- Видимо, да, - отозвалась Марина, а Гранович почему-то подумал, что тон у неё излишне спокойный, на месте Антона, он бы на этот тон обиделся больше, чем на проделку сестры. Подумал и совсем не удивился, когда услышал гневный голос мальчика.
- А оно мне надо?!
- Антош, не кричи, пожалуйста. Всё равно придётся переписывать.
- Знаешь, как я зол?
Что ещё за дверью происходило, Дмитрий так и не узнал, подбородок потёр, ненадолго обо всём происходящем задумался, но быстро себя одёрнул. Не его это дело.
В какой-то момент он понял, что что-то не так. Не работалось ему. Всё прислушивался, по сторонам оглядывался. Даже телефонную трубку положил, так и не набрав номер управляющего. На кресле назад чуть отъехал и под стол заглянул, себе под ноги.
- Ты зачем сюда залезла?
Элька сидела на полу, прижимала к себе своего плюшевого медведя, и выглядела несчастной. Даже глаза на Дмитрия таращить у неё не получалось. Тянула медведя за лапу и грустила.
- Вылезай, - потребовал Гранович и от стола ещё отодвинулся.
Эля подумала, подумала, и полезла наружу, неуклюже передвигаясь на четвереньках.
- Зачем ты Антону тетрадь испортила?
Элька медведя под мышкой зажала, одёрнула платье и тут же от Дмитрия отвернулась. Кажется, она совершенно не была напугана его тоном и напускной строгостью. Приподнялась на цыпочках, и пальчиком по клавиатуре компьютера потыкала.
- Эля.
Она руку отдёрнула, от стола отошла и села на диван. В угол вжалась и снова к себе медведя прижала. Видимо, уходить не собиралась, решила переждать бурю, зная, что ни брат, ни мать сюда зайти не рискнут. Ресницами хлопала, кабинет оглядывала и молчала. Её упорное молчание больше всего Дмитрия раздражало. Он девочку взглядом посверлил, никакого эффекта не достиг и решил вернуться к работе. Хочет сидеть, пусть сидит, сама уйдёт, когда надоест.
Но он ведь не знал, что этот шаг повлечёт за собой такие последствия. Уже на следующий вечер, вернувшись с работы домой, он понял, что Эля ходит за ним хвостом. Он на кухню, и она тут как тут, он на диван в гостиную, и она на соседнем кресле устроилась. Тогда Дмитрий решил от неё в кабинете скрыться, не понимая, что происходит и начиная нервничать, но некогда запретная территория для всех кроме него, на этот раз Элю не остановила. Она появилась в кабинете через две минуты после него, принесла фломастеры, раскраску и устроилась за журнальным столиком, сдвинув на край все вещи Грановича. У него весь настрой на работу пропал в одно мгновение, сидел и смотрел на загадочного, и оттого опасного, ребёнка, который явно себе на уме.
Ей четыре года, напомнил он себе. Всего четыре. Что ты дёргаешься?
Поздно вечером, собираясь идти спать, Дмитрий в гостиной, у большого окна, увидел Марину. Она стояла, занавеску рукой отвела, и смотрела в темноту. Гранович не понимал, что она там видеть может, но смотрела внимательно, не отрываясь. Он тихо-тихо дверь кабинета за собой закрыл, хотел пройти мимо Марины молча, настроения не было что-то обсуждать, и даже до лестницы дошёл, но всё же обернулся и спросил:
- Что-то случилось?
Она дёрнулась, рука, по крайней мере, дрогнула, и занавеска выскользнула, лёгкой пеной загородила окно. Марина обернулась и на Дмитрия посмотрела, лицо было растерянное, видимо, на самом деле, не слышала его шагов. Можно было и уйти. А он остался зачем-то.
- Нет. Просто не спится.
Гранович руки в задние карманы джинсов сунул, а потом не удержался и на окно кивнул.
- А там что?
Марина немного рассеяно улыбнулась.
- Там снег. Много снега, и деревья, и луна. А главное, никого нет.
Он сделал шаг.
- Не можете привыкнуть к пригороду?
- Не могу, - созналась она. – Я всю жизнь жила, понимая, что кругом люди. Даже когда дома одна, за стенкой соседи, наверху шаги, этажом ниже телевизор работает. В окно выглянешь, а там тоже люди, дети гуляют, машины подъезжают. А тут так тихо.
- Не понимаю, это хорошо или плохо?
- Наверное, хорошо. – Марина покачала головой и тихо рассмеялась. – Не знаю.
- В субботу приедет ваш отец, Марина, - решил он её успокоить. Ему не очень нравилось её настроение, и даже то, как она улыбалась. Столько грусти было в её глазах. Нервно облизывала губы, голову опустила, и, кажется, не очень радовалась, что ему пришло в голову с ней заговорить. Так бы и стояла у окна, в одиночестве, и выглядывала что-то непонятное за окном. Интересно, а мужа она тоже так ждала? У окна?
- Это хорошо. – Подняла на него глаза. – Скажите, Дмитрий Алексеевич…
- Почему вы так ко мне обращаетесь?
Она сбилась на полуслове, и взгляд стал удивлённым.
- Как?
- Так официально. Кажется, мы в самом начале договорились с вами… В конце концов, я зову вас Мариной. – Гранович улыбнулся. – Или мне тоже перейти на отчество?
- Не нужно. – Марина занавеску зачем-то расправила, какую-то складочку сделала, затем от окна отошла. – Просто вы всегда такой занятой, и все вокруг вас зовут Дмитрием Алексеевичем, вот и мне показалось это… уместным, - наконец подобрала она нужное слово.
- Все остальные не живут со мной под одной крышей.
- Да, вы правы.
- Так что вы хотели спросить?
- Вы не будете против, если мы… то есть я, куплю настоящую ёлку?
- А почему я должен быть против?
Марина пожала плечами, явно стараясь уклониться от ответа. Но когда они глазами встретились, Марина решила сознаться:
- Николай Викторович предупреждал меня, что вы… не большой приверженец семейного уюта. А тут ёлка, камин, подарки…
- Даже подарки будут? – Гранович несколько натянуто усмехнулся. – Думаю, я как-нибудь переживу.
- Значит, вы не против?
- Марина, вы не должны спрашивать у меня разрешения.
- Я знаю, - проговорила она потерянно. – Просто никак привыкнуть не могу.
- К дому? – догадался он.
- Да. Дети всегда мечтали о большой ёлке, а нам совершенно некуда было её поставить, а тут столько места. Что даже страшно.
- Марина, а вы с Надеждой Михайловной говорили?
- Да. – Она выглядела немного испуганной. – Хотя, я могла бы…
- Не могли бы, - отрезал он. Прошёл к дивану и сел на подлокотник. – Марина, я не знаю, о чём вы говорите со своим отцом, но вы по-прежнему растеряны. И не понимаете одной очень важной вещи.
Марина руками себя за плечи обхватила, и невольно нахмурилась, не понимая, к чему он клонит.
- Какой?
- Вам не дом достался, это не наследство и не подарок. Нельзя продолжать ходить по полупустому дому, и смотреть на пустые углы. Нельзя спрашивать у меня разрешения поставить ёлку. Марина, ваша жизнь изменилась.
- Я понимаю.
- Нет. Вы ведь боитесь.
Марина нервно усмехнулась.