– Потому что все уже получила. Квартиру вторую построил, думал – сыну после женитьбы, а он с невестой рванул в Германию. Машину купил… Деньги зарабатывать сама научилась… Зачем теперь я?
– Ну если серьезно? – нахмурилась Елена, как большинство мужиков, он самозабвенно врал самому себе и верил.
– Конечно, все это называется: "Не могу больше жить с алкоголиком!" А где вы видели непьющего хирурга? Это как проститутка-девственница. Ты постой у стола денечек… пооперируй, пошей их материалами… да еще поотвечай за послеоперационный уход, который они не могут обеспечить… потому что бабки надо платить! Они ж думают, что раз все ведомственное, значит, бабки платить не надо!
– Я тоже во втором браке разошлась из-за того, что муж пил. У нас даже была поговорка: "Филя, брось водку!" А Филя отвечал: "На кого ж я ее брошу?"
– А что я, пьяный, дерусь или бабам под подол лезу? У меня этого добра здесь и так полполиклиники! И в стационаре еще столько же…
– Значит, плюс к пьянству еще и гульба…
– Какая гульба? Это что, гульба, когда все на ходу, не снимая халата… – усмехнулся он. – Гульба – это когда время есть, чтоб душа свернулась и развернулась…
"Этот хотя бы потом не будет ныть о том, что потерял со мной невинность!" – подумала Елена и совершенно определенно сверкнула на него глазами.
– А что? Может быть, поехали поужинаем? У меня есть любимый грузинский ресторан "Мама Зоя". Они меня за мою черноту принимают за своего… Самый дорогой гость, многие у меня лечились… Поехали? – с надеждой спросил он.
– А моя спина? – игриво спросил Елена.
Он внимательно посмотрел на нее, вдруг понял, что у него, наконец, появился шанс; засиял, налил себе еще коньяку и ответил:
– А это уж как пойдет…
Елена не стала настаивать, тем более что раздеваться в кабинете в дымину пьяного врача было небезопасно. Да и качество диагноза могло снизиться, хотя, конечно, талант не пропьешь…
– Подождите, я переоденусь… Только не передумайте! – Муркин взял ее за руку и проникновенно посмотрел в глаза.
– Подожду на остановке автобуса, – предложила Елена.
– Отлично! – поцеловал ее руку, и Елена поняла, что он очень не хочет, чтоб их видели выходящими вместе.
"А почему бы нет? – подумала Елена. – Он мне нравится, он тоже одинок…"
Она стояла на остановке, когда Муркин подъехал на автомобиле. В машине и одежде он смотрелся проще и стертей, чем в белом халате.
– Может, возьмем такси? Хочу еще немного пожить, – сказала Елена, садясь возле него и пристегиваясь ремнем.
– А я когда выпью, мне легче ехать, чем идти. Такой поганый склад характера… И вообще, все, что травмирую, сам потом и пришью… – Надо сказать, что управлял машиной в этот момент он значительно лучше, чем диалогом. – В "Маму Зою"?
– Вот что, господин Муркин… Давай разговаривать, как два десантника, заброшенных во вражий тыл, видишь, я даже перешла на ты… – жестко сказала Елена.
– Легко, – буркнул Муркин, хотя было видно, что переход его потряс.
– Ни в какой ресторан я с тобой не поеду, потому что ты там уснешь за столом… Да и сейчас с гаишниками базарить неохота. Если наши планы совпадают, то мчи домой…
– Слушай, шустрая, ты со мной ничего не бойся. У меня ксива общества содействия порядка на дорогах! Я их пахана оперировал, – прищурился Муркин. – Домой, говоришь? Да… куда нам, примитивным врачишкам, до вас, журналюг… Чувствую себя перепелкой в зубах хищника… Домой?.. Да у меня там бардак. И жрать нечего… А в "Маме Зое" пхали, лобио, сациви, шашлык…
– Перебьюсь… – усмехнулась Елена.
– Что за бабы пошли? В кабак сводить не дают! А что, конфетно-букетный период уже отменили в связи с переходом на новую экономику?
– Потом наверстаешь…
– Понял… Ладно, в магазин-то около дома заехать можно? Или опять мимо надреза шью?
– Около дома можно… – Она знала, что пьяному мужику главное не дать разгуляться и начать распускать перья.
– У тебя не забалуешь… – довольно хмыкнул Муркин.
– А то! Есть навык коммуникации с алкашами…
– Может, со мной покоммуницируешь?
– А я что делаю?
– Родители-то как? – Он понял, что совсем расслабился, сдал свою территорию, и решил добрать на профессиональном поле.
– Ничего. Скрипят…
– Ты мне их приведи, сейчас новый препарат появился – профилактика остеопороза. Я им сделаю…
– Спасибо.
– Чё ты там про свою спину говорила… или придумала? – лукаво спросил Муркин.
– Давай до завтра считать, что придумала…
– А ты мне до завтра достанешься?
– Сам сказал: как пойдет! – Ей было с ним легко и весело.
– Вон уже на той улице магазин… А за ним – дом.
– Странно, что ни один гаишник тебя не тронул.
– Так я каждый день по этой дороге пилю, они мне честь отдают… Все, сиди в машине – пошел за жратвой. Руль зря не крути. – Он запарковался, вышел и двинулся вполне трезвеющей походкой.
Елена осталась в машине, и вдруг история показалась ей ужасно нелепой. Зачем она едет к полузнакомому мужчине в пустую квартиру? Он, безусловно, нравится ей, но… эта пьяная мимика, эти красные прожилки в белках глаз и уже наработанная привычка пытаться казаться трезвым… Как бы ни было, это отравит все. Может, тихонько выйти из машины и сбежать, пока он не вернулся? А потом наврать что-нибудь… Елена представила расстроенное лицо Муркина при виде пустой машины, и стало стыдно…
А он уже выходил из магазина с пакетом и бутылкой вина под мышкой. Акция покупки продуктов собрала, подтянула и напружинила его. У него стали совершенно другие глаза… Они выдавали, насколько одинок он оказался после ухода жены, как ему хочется отдать и получить немного тепла.
– Вперед? – улыбнулся он, сев за руль.
– Вперед, – кивнула она.
– Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал?
– Мы, простые российские врачи, без сальностей никуда? – поддела Елена.
– Это ж разве сальность? Жалкая попытка восстановить мужской авторитет.
– А что-то ему угрожает?
– Да непривычный я, когда баба сверху… Хотя в этом есть прелесть новизны.
– Сверху, в смысле – трезвее?
– Сверху, в смысле "парад принимает".
– Да я разве принимаю? Я просто организовываю пространство, которое тебя по пьяному делу с ног сбивает.
– Что-то ты для разводящейся слишком бойкая…
– Так не впервой…
– А я вот впервой, то-то и плющит…
Подъехали к помпезному сталинскому дому, увешанному мемориальными досками. В подъезде смотрела телевизор пожилая консьержка в оренбургском платке, враждебно оглядевшая Елену.
– Это моя двоюродная сестра из Питера, – заискивающе сообщил Муркин консьержке.
И та смягчила выражение лица и ответила:
– У Пряниковых собака умерла. Ветеринар приезжал за деньги, капельницу привозил. Собаке капельницу! Одни с голоду подыхают, другим деньги девать некуда. А потом жена его пошла, вся заплаканная…
– Там энтерит, а на этом фоне сердечно-легочная недостаточность началась… Прививать надо было вовремя! – буркнул Муркин, не идя к лифту и словно ожидая чего-то.
– Девчонка ваша опять приходила, я ее еле выгнала. Говорит: "Сяду на асфальт и буду ждать!" – заметила консьержка. – Но я ей, как велели, сказала, мол, за границу полетел, большого человека оперировать. Месяц не будет…
– Спасибо! – Муркин метнул в сторону Елены пугливый взгляд, а в сторону консьержки денежку в кулаке.
– Дурная она совсем… – вздохнула консьержка, засовывая денежку в карман.
– Что за девчонка? – спросила Елена в лифте.
– Да так…
– Ну я ж тебе не жена и даже не любовница, чтоб еще и мне врать… Хватит того, что ты консьержку боишься, как двоечник училку…
– Не любовница? Дык ведь минут двадцать, двадцать пять осталось… – усмехнулся он. – Да не боюсь я ее. Просто она всему дому растреплет! А девчонка такая странная… Отвадить не могу… Двадцатилетка.
В квартире был идеальный порядок и полный набор шестидесятнического благополучия: итальянская мебель, солидная библиотека, ковры, хрустальные люстры.
– Попала ко мне с травмой: ключицу выломали так, что не додумаешься… Оказалось, стриптизерша, клиент развлекался, – рассказывал Муркин, накрывая на стол.
– В смысле – проститутка? – уточнила Елена.
– Ну да… У них это называется стриптизерша: танцует, пока клиент не выберет. Представляешь, в семье трое детей – она младшая – в школу никто из них не ходил никогда… мать их избивала, не кормила… Ее однажды наказала: на два дня закрыла на балконе осенью. После этого в больницу попала с пневмонией, говорит, там было хорошо, тепло и кормили…
– Ужас!
– Ну с десяти лет материн сожитель трахал и т. д. Все как полагается…
– А ты ее после приема привез домой, накормил, погладил по голове, оставил на ночь, и теперь не понимаешь, чего она не отваживается? – усмехнулась Елена.
– Ясновидящая! – ухмыльнулся он. – Пьем вино или коньяк?
– Куда тебе вино? Градус нельзя понижать…
– Это вам простым смертным нельзя, а нам, врачам, все можно. Помню, однажды с подружкой мы ночью дежурили. От спирта уже воротит, а выпить нечего. И хочется от работы отвлечься, чтоб на секс переключиться. Она говорит: давай хлороформу дыхнем, чтоб взяло. И, знаешь, так пошло… Забыть не могу… – Они чокнулись и выпили, Муркин начал нагружать ее тарелку едой.
– Я не хочу есть, – отмахнулась Елена.
– Ты меня обижаешь… Я старался, накрывал… – преувеличенно обиженно сказал Муркин. – Ну хорошо, тогда рассказывай про себя…
– Родилась в Москве. Закончила факультет журналистики МГУ. Имею взрослую дочь. Работаю в солидной газете. Третий раз разведена. Предохраняюсь фарматексом. Хватит? – издевательски ответила Елена.
– Хватит… Тогда я про себя расскажу. Папа и мама известные профессора-хирурги, квартира от них осталась, как ты понимаешь. Поздний единственный ребенок, души во мне не чаяли. Кандидатская, докторская, сын уехал, развод…
– Включи музыку, – попросила Елена, время шло, а он словно забыл, зачем приехали.
Долго возился с магнитофоном, искал нужную волну на приемнике, потом снова разливал коньяк, зажигал свечи, убирал что-то на столе. Наконец подсел ближе… Провел рукой по Елениным плечам, начал снимать с нее туфли.
– У тебя ноги замерзли! – заметил он.
– И не только ноги! – Она все ждала, когда подействует коньяк, потому что озябла, пока ехали.
– Подожди. – Сорвался с места, побежал в другую комнату, вернулся с большущими шерстяными носками, видимо, своими.
Встал на колени, начал снимать с нее чулки и натягивать носки:
– Я сейчас в стиральной машине согрею тебе свой халат. Он будет горячий!
И унесся в ванную греть халат. Елена представила, что было после подобных процедур с бедной стриптизершей, ничего, кроме пинков, не получавшей в этой жизни.
Даже балованная Елена почувствовала себя расслабленной любимой девочкой, когда Муркин нежно раздевал ее и закутывал в халат. Послушно и заторможенно двигалась, пока, обнимаясь, не добрались до спальни.
Он достал масло для тела и начал делать ей массаж. У масла был сладковатый вкус цветочного геля. Елена глянула на флакон, опустошенный наполовину, и подумала, что, видимо, Муркина научила пользоваться этой дрянью стриптизерша. Это их детские примочки, потому что когда действительно хочешь мужика, то тебя интересуют вкус и запах его тела, а не вкус и запах масла.
– Помнишь, как говорил герой "Полета над гнездом кукушки"? – шепотом спросил он.
– Как?
– Женщина, которая достанется мне, засветится как рождественская елка!
– Засветится? Не загорится? – кокетничала Елена.
– Засветится. Засияет… – Внезапно Муркин отошел от кровати, сел возле туалетного столика ушедшей жены.
Он был из тех мужиков, которые мешковато смотрятся в одежде, но атлетичны раздетые и хорошо помнят об этом.
– Иди ко мне… – прошептала Елена, понимая, что ломается ритм.
– Сейчас… – Он мрачно закурил и наморщил лоб. – Вот ты пишешь о людях, а ты ничего не знаешь о жизни. Я когда-то заведовал госпиталем в Анголе. Специально пошел, чтоб мои родители мной гордились – мать чуть с ума не сошла… Чего я там только не делал! Там руки, ноги летали, как бананы… надо было ловить-пришивать… И даже в кровать не ложиться без Стечкина…
– Без кого?
– Без пистолета Стечкина…
Он отправился в комнату, принес бутылку, начал пить из горла. Только тут Елена поняла, что у него какие-то проблемы и он не готов приступать к главной задаче встречи.
– А ты хорошо стреляешь? – спросила она. Это было уж совсем шефской работой. Любой мужик, хоть раз державший в руках пистолет, начинал после этого токовать как тетерев.
– Все хирурги отлично стреляют: глазомер, быстрота, натиск… Противно стрелять. Потом смотришь и думаешь, чуть бы левее взял, можно было бы самому зашить… Бред какой-то. – Глаза у него мутнели от алкоголя. – Я могу убивать, если надо. Но моя работа – спасать… Если тебе что-то будет угрожать, ты только свистни… Ради тебя замочу кого угодно!
Подошел к прикроватной тумбочке возле Елены, открыл ящик. Елена увидела пистолет и вздрогнула.
– Не трогай его, пожалуйста, – попросила она.
– Боишься, шустрая? – злорадно хихикнул он. – Пойми, я, как врач, тебе скажу: есть такие виды дерьма, которые не смываются. И тогда нужно оружие.
Елена испугалась по полной программе. Пьяный мужик, у которого "не стоит", с пистолетом в руках, – существо опасное.
– Мы с тобой потом постреляем, – мягко предложила Елена. – Вот ты мне, когда спину массировал, она у меня прошла. Это какой-то специальный массаж?
– Китайский! – сверкнул он глазами, перепрыгнув на тему профессиональной успешности, и задвинул ящик.
– А тебе нравятся китайские женщины? – продолжила Елена, понимая, что ни один мужик не откажется часами обсуждать, какие женщины ему нравятся; потому что для него эта игра веселей, чем даже игра в пистолет.
– Нравятся. Они покорные и лучезарные. У меня студентки были китаянки, я с двумя шуры-муры крутил. Но китайская кухня канцерогенна, в отличие от японской, – рассуждал Муркин, пока Елена тихо усаживала его на постель. – Они не бьют сапогом в пах, как ты. А ты странная, грубая, как прапор в стройбате, но от тебя идет такое тепло…
– Так это такая технология совращения, – хихикнула Елена.
– Мужики небось от тебя без ума. Бабки тратят немереные, – предположил он.
– Я не по этой части. Я – эмоциональная наркоманка. Была бы финансовая наркоманка, ходила бы сейчас в норковой шубе, а не в чебурашковой…
– Не базар. Этой зимой будешь ходить в норковой, – прижался он к ней.
Было смешно, потому что после потрясания оружием или разговоров об оружии при слабой эрекции мужик обязательно начинал потрясать деньгами. Елена изо всех сил пыталась решить проблему, но не ладилось…
– Я так не могу, – плаксиво сказал Муркин. – Мне надо за бабой поухаживать. У меня иначе организм сопротивляется.
– За медсестрами тоже успеваешь ухаживать? – улыбнулась она.
– Так там это производственная необходимость, а тут – для души. И такой облом… Из неудачных дней складываются годы.
– А знаешь, у меня такое элегическое настроение, что мне даже и самой расхотелось, – по возможности искренне проворковала она.
– Ври больше… Лена, я так одинок. Придешь сюда, в эту нору… Выть хочется! А знаешь, что такое бессонница? Когда никто и ничто не нужно тебе, и ты не нужен никому, и только черная пустота надвигается… Каждая ночь как смерть! – Он был уже невозможно пьян, и Елена начинала думать, как бы отсюда смотаться.
– Тебе надо отдохнуть, уехать, развеяться, – посоветовала она.
– Поедешь со мной на Канары? А хочешь, на Сейшелы? Денег полно – радости нет, – уже кричал он. – Слушай, я тебе хочу подарить одну вещь. Ты будешь смеяться…
Он вскочил, куда-то побежал, вернулся с истрепанной "Алисой в стране чудес".
– Очень дорогая для меня вещь. Своему пацану читал! Он ее под подушку клал, когда спать ложился. Я тоже пробовал – мне не помогает… Почему-то хочется, чтоб она была у тебя.
– Не возьму. Это семейная ценность… – мягко отклонила она подарок.
– Слушай, а выходи за меня замуж? Клинику сделаю, бабками засыплю, гордиться будешь! Мне сейчас не для кого ничего делать… Всем по фигу, жив я или умер. Сын звонит, но ему не до меня… Один я, как волк в лесу… Что тебе? У тебя ж мужа нет… А я на руках носить буду… – Речь у него становилась все невнятней, а глаза мутнее.
– Знаешь, я, пожалуй, пойду, – отстранилась она, все это становилось отвратительным.
– Только не уходи. Не уходи, умоляю! – Он бросился на колени. – Мне одному страшно. Ну хоть пару часов побудь…
– Прости, не могу. – Ее уже просто трясло, она встала и пошла одеваться в гостиную, собирая вещи с кресел.
– Все вы одинаковые суки! Вам на человека плевать! Вам даже деньги не нужны! – Елена услышала, что он гремит ящиком тумбочки, и полуодетая вернулась в спальню.
– Послушай, Муркин… – Он смотрел на нее, держа ящик полуоткрытым. – Ты умный, талантливый, добрый, красивый. Ты мне нравишься. Просто ты сегодня пьян, как не знаю кто, а я этого не выношу. Не могу себя пересилить… Понимаешь?
– Испугалась, шустрая, – хохотнул он, довольный произведенным эффектом. – Подумала, ща пальнет, и мозги на стенке! Знаешь, как круто, когда в рот стреляются? Всю башку сзади в клочки разносит, долго мыть потом.
– Хватит уже. Не мальчик вроде! – Уже сто раз пожалела, что оказалась здесь.
– А могу и по тебе пальнуть… Состояние аффекта. Много не дадут, а врачей в зоне уважают. Мне ж все равно где сидеть… Мне хоть тут, хоть там – все одно зона!
– Муркин, я устала. – Она села рядом и погладила по голове его, голого, несчастного и сидящего на ковре и держащегося за ящик тумбочки. – Помоги мне поймать такси. Я одна в твоем районе боюсь.
– Ох… – пьяно вздохнул он и начал торопливо покрывать ее плечи поцелуями. – Первый раз стала на бабу похожа! Прости меня, Лена! Хорошо мне с тобой! Крыша у меня не держит… Глупости делаю, сам себе все порчу. Ты еще придешь?
– Приду, – кивнула она. – Но ты пообещаешь не пить.
– Хорошо. Клянись, что придешь, а то не выпущу.
– Клянусь…
Когда крались через подъезд, консьержка спала, смачно храпя. В такси он обнимал ее так, будто она была самой главной женщиной в его жизни. Елена не сопротивлялась. Но, придя домой, легла в ванну и, вспоминая Муркина, поеживалась от жалости и омерзения.
"Наверное, нормальный был мужик до того, как его бросили. Брошенный мужик – это клеймо. Бабы почему-то легче справляются… – думала она. – Если не остановится, ничего, кроме стриптизерши, ему не светит…"
Выйдя из ванной, споткнулась обо что-то непривычное в коридоре, и только тут поняла, что это увязанные Каравановым книги. Это почему-то страшно рассмешило. И она долго смеялась, засыпая в Лидиной комнате.
…Когда проснулась, Караванова не было, но везде толпились пачки книг. Отправилась на работу, вспоминая о походе к Муркину. С утра все это казалось сюром – да и кому бы пришло в голову, что важный, надменный Муркин устроит такую оперетту.