– Ах, вот кто искал мой домашний телефон в редакции! – успокоенно заметила она. – А я уж запаниковала, думала, мочить начнут.
– Надеюсь, вы понимаете, что телефон искала мой секретарь? – отрывисто добавил он.
– Я верю, что у вас есть и кабинет, и секретарь, и солидная должность… Но вы тоже должны попробовать поверить, что меня в вас привлекло не это. До завтра. Позвоните мне на мобильный.
– Записываю…
Собственно, на данный период ей выше крыши было разруливать ситуацию с Никитой и Муркиным, но жизнь пополняла коллекцию. Оставалось только довериться ей.
Елена еще раз послушала Лидин голос на автоответчике, выпила вина и села расшифровывать интервью с металлургическим королем.
Она удивленно отметила, как легко ей стало находиться в квартире одной, делать себе приятное, расставлять вещи и события под себя… Она вела себя так дома впервые в жизни.
…Утром прибежала Лида с цветами. По-детски прилезла к спящей Елене прямо в постель и, потершись физиономией о плечо, спросила:
– Ты теперь меня считаешь сукой?
– Нет, зайка, все правильно, – мужественно поцеловала ее Елена, хотя на душе заскребли кошки. – Ты выросла, чего я долго не давала тебе сделать… и начала делать резкие жесты, которые тебя пугают больше, чем меня.
– Мать, ты меня всю жизнь водила на поводке!
– Наверное… Но я по-другому не умела, ты посмотри на бабушку с дедушкой, я ведь ничего другого не видела. Только сейчас жить начинаю.
– Я тоже, что ли, в сто лет начну? – наморщила хорошенький носик Лида.
– Мне только сорок пять, детка… – захохотала Елена.
– Прости…
– Благодаря моему прорыву начнешь раньше. Уже можешь начинать, – заметила Елена.
– А как?
– Празднично. Делай только то, что нравится.
– Мать, ты впала в детство…
– Просто у нас в последние месяцы жизни с Каравановым оказалось три депрессии на троих. И сейчас мы от них потихоньку избавляемся…
И обеим стало легко и радостно, как в Лидином детстве, когда Елена придумывала ей какой-нибудь сумасшедший подарок. А Лида разворачивала его и бросалась матери на шею.
На работе Елену окликнула Олечка, с историей про то, как ее сосед-студент на битых "Жигулях" окорябал машину нового русского, страшно боялся расправы и сатисфакции, а новый русский с ним задружился и дал денег на ремонт "Жигулей". История была просто рождественской, и это продолжило праздничность дня, начатого объяснением с дочкой.
Сдала интервью с металлургическим королем.
Позвонил главный, попросил зайти.
– Он у вас очень умный получился, – сказал главный о металлургическом короле неодобрительно.
– Что делать? Я – художник-реалист, – отшутилась Елена.
– Выглядит как проплаченный материал, – поморщился главный.
– Я не виновата, что у него в глазах столько мозгов, сколько у некоторых в черепе не умещается.
– Да просто его заказывали… он весь простреленный вдоль и поперек.
– Это обычно не ухудшает работу мозгов.
– Оно, конечно, так, но в нашей газете панегирик ему выглядит странновато…
– Ну, не печатайте… Но сколько можно унижать людей только за то, что они умеют зарабатывать деньги? – Елена знала, что она на особом положении в газете, и главный никогда не пойдет против ее желания.
– Да я согласен… – пожал он плечами. – А как, кстати, ваша личная жизнь? Еще не помирились с мужем?
Елена увидела, что для него это очень важно. Он, видимо, считает разведенную в этом возрасте женщину проигравшей.
– Зачем? Я только пришла на праздник жизни! Добираю все, что не успела! – улыбнулась Елена.
– Смотрите не переборщите, – поморщился он, и Елена поняла, что жена главного отвязалась на всю катушку.
С одной стороны, хотелось его утешить. С другой – было понятно, что жена добирает все, что он эмоционально недодал ей, пытаясь заткнуть рот деньгами.
Вернулась, включила компьютер и обнаружила Никиту.
Никита. Привет!!!
Белокурая. Привет. Как поживаешь?
Никита. Хреново. Горло болит, говорить не могу. Душевное состояние не лучше…
Белокурая. Чем лечишься?
Никита. Полощу шалфеем… А вот нутро нечем полоскать…
Белокурая. Как говорит моя психолог, голос вернется, но проблема, которая его перекрыла, останется.
Никита. Что у тебя?
Белокурая. Дочка сказала все, что обо мне думает. И я ей благодарна за это.
Никита. Хочешь, я с ней поговорю? Скажу, что ты самая лучшая…
Белокурая. Не хочу. Ты сам в это не веришь, значит, и она тебе не поверит…
Никита. Извини, что я в день, когда тебе было тяжело, решал свои проблемы…
Белокурая. Контрольные ситуации запоминаются.
Никита. Мне почему-то очень хочется уехать на какую-нибудь войну… чтобы бежать и стрелять, и ни о чем не думать, ничего не решать… Я принял для себя кое-какие решения…
Белокурая. Не поторопился?
Никита. Боюсь, что сильно запоздал…
Белокурая. И что за решения?
Никита. Потом поговорим… Я ушел… Прости… Пока…
Было понятно, что Никита не только обожает сцены, разрывы и возвращения, но и очень искренне их проживает. Что надо просто потерпеть, пока он остынет к своему решению и соскучится.
Вечером предстояло встретиться с одной великой артисткой прошлого. Артистка немного попрыгала в нынешней политике, ничего в ней не поняла и не получила за это ни орденов, ни предложений сняться в кино. И потому готова была дать обиженное интервью про то, что вручила всю себя абстрактной демократии и конкретному политическому движению, но не словила за это даже дачу в Жуковке, чтобы жить среди людей, укравших из бюджета не меньше миллиона.
Артистка назначила встречу в ресторане Центрального дома литераторов, около которого жила в театральном доме. И долго ругалась, что квартиры в ее доме выкупили "проклятые бандиты", работающие банкирами и директорами компаний. На Еленину попытку объяснить, что бандиты работают бандитами, а не банкирами и директорами компаний, артистка отвечала, что ведь совершенно ясно, что честный человек не может в наше время купить такую квартиру. И поправляла крупные брюлики, появившиеся после сидения в президиуме политического движения.
Елена раздраженно кивала, записывая текст на диктофон, и ела салат, оплаченный редакцией как представительские расходы. Зазвонил мобильный, пришлось извиниться и ответить.
– Это Гера, – сказал хриплый мужской голос. – Я свободен, пьян и могу подъехать. Ты где?
– Насколько пьян? – спросила Елена, чтоб попытаться выстроить дистанцию.
– Пока еще некоторое время вертикализуюсь, – пояснил он, и стало понятно, что никакой дистанции тут не выстроишь, – Так ты где?
– Я в ресторане ЦДЛ. Буду свободна через час.
– Отлично. Я тебя через полчаса заберу.
– У меня встреча. Я освобожусь через час, – металлизируя голос, произнесла Елена.
– Я встретил вас… и все былое… – завопил собеседник в трубку. – Жди.
"Уф, – подумала Елена. – Муркин номер два".
Тихушник, воспаляющийся сам на себя от стакана!
На фоне романтичного Никиты они выглядели как Арлекины возле бедного напудренного Пьеро. Это было забавно. Елена на всякий случай свернула интервью с артисткой наполовину, уже ели мороженое, когда высокий и стройный Гера с мутноватым взором прошествовал через зал и плюхнулся на стул возле них.
– Здрасьте! Я пьян и потому мне нечего терять! О, любимая артистка! Я еще был мальчиком, а вы уже были прекрасной феей; и вот, я стар и раздавлен жизнью, а вы все та же прекрасная фея, – начал он. – Лена, я ко всему готов. Я трижды был женат. И без всякого удовольствия… А сегодня мы с мальчишками напились – у нас студенческая встреча. Все собираются, кто вместе учился: бомжи, послы, олигархи…
– Я, пожалуй, пойду! – надменно сообщила артистка, ей стало понятно, что больше у нее в этом спектакле не будет ни одной реплики.
– Да-да. – Елена сделала вид, что шокирована поведением Геры и оттого растеряна.
– Ну, если вы считаете, что для интервью достаточно, то мне пора, – с нажимом повторила артистка.
– Ой, я вас провожу. И коленопреклоненная просьба: дайте автограф для моей мамы! – Гера сунул ей под нос салфетку и ручку.
– Хорошо! – смягчилась артистка и начала писать на салфетке. – Я пожелаю ей простого женского счастья!
– Это ровно то, чего у нее никогда не было и уже не будет, – вздохнул Гера. – Несмотря на карьеру сына.
– А чем вы занимаетесь? – мгновенно оживилась артистка.
– Чиновничаю в Министерстве иностранных дел. – Он подпрыгнул со стула, шутовски выпрямился, щелкнул каблуками и прыгнул на место.
– О, как кстати… – заулыбалась артистка. – Мне как раз захотелось куда-нибудь съездить. К морю и солнышку…
– Какие проблемы? – удивился Гера. – Днями прибыл из Бразилии. Уйма солнца, музыки и океана!
– Так отправьте меня в Бразилию, – сладко улыбнулась артистка.
– У вас проблемы с визой? – сделал Гера брови домиком.
– Не знаю… – пожала плечами артистка.
– А вы именно в Бразилию собрались? – постарался уточнить он.
– Да мне все равно, голубчик. – Глаза артистки заискрились. – Куда пошлете, туда и поеду.
– В каком смысле "пошлете"? – Гера начал резко трезветь.
– Ну, вы же мидовский чиновник, значит, вы можете меня отправить куда-нибудь за границу, как раньше делали… – сделала она капризное лицо. – Написать какое-нибудь письмо, позвонить наверх, и вообще…
– Да, но теперь так не делается. К сожалению, мы слуги документа, – развел он руками.
– Вот именно! Всем нужны бумажки и совершенно наплевать на людей, – дернула она плечиком и встала.
– Позвольте, я вас провожу, – вскочил Гера, с лицом, глубоко виноватым за достижения демократии.
– Но только до выхода, – великодушно разрешила артистка.
И, пока он вел ее под руку до дверей, Елена достала пудреницу, торопливо подновила косметику на глазах и губах. И хихикнула диалогу двух приближенных к власти из разных эпох.
– Плохое место – здесь не та энергетика, – буркнул Гера, вернувшись и сев напротив нее в хозяйской позе.
– А где хорошее? – Елена пыталась укротить его холодным немногословием.
– У меня дома, – сказал он, хлопая глазами, как кукла.
– Свежая мысль, – усмехнулась Елена. – А главное, адекватная стажу знакомства.
– Мне плевать на стаж. Я тебя хочу! – Было видно, что он долго учился выпаливать эту фразу женщинам, заставая их врасплох.
– Я тебя тоже хочу! – откликнулась Елена в том же тоне, спокойно глядя ему в глаза, и увидела, как он испугался, потому что не знал, как играть дальше. – Но спешить-то куда?
– Знаешь анекдот: мужик приходит к психологу с женой. Говорит: – Доктор, вот она, как ее там зовут… жалуется, что я не уделяю ей достаточно внимания.
– Не знаю…
– Знаешь покойную поэтессу Нину Некрепко?
– Что-то слышала…
– Я одно ее стихотворение всегда бабам читаю. Они хорошо реагируют. Читать?
– Читай…
– Только не смотри так, ты меня сбиваешь таким взглядом…
– Какой уж есть…
– Слушай:
В России всегда можно было
стрельнуть сигарету,
Спросить самогону
у хуем исписанной двери,
Нарвать георгинов на клумбе,
Слетать на субботу
с товарищем детства к веселому Черному морю.
Знакомясь на улице,
дело докончить в сортире.
В натуре всегда тут была широта
до избытка,
К задам и грудям ощутима любовь до зарезу.
ЛЮБОВЬ – НЕ ИГРА! -
как начертано мелом в глубинах
шестого подъезда.
В России всегда можно было убить человека
и вытереть руки о землю,
траву и березу,
Всегда человека дубасила странноприимная совесть,
начатки плодов присуждавшая в жертву родному народу.
В стране, от которой все ангелы, видно, давно отвернулись,
А все трубочисты
ушли с головою в работу.
В России всегда можно было легко и свободно
пред тем, как свихнуться,
пойти и стрельнуть сигарету.
– Клево. А она давно умерла?
– Не очень.
– И что обычно женщины делают после чтения этих стихов?
– Оценив мою тонкую израненную душу, соглашаются на все… Ну, поехали уже?
– Ладно, поехали… – Тянуть время было бессмысленно.
Спустились в гардероб. Елена отметила безвкусную меховую шапку с каракулевой отделкой, ну, совсем не подходящую к его полуспортивной куртке.
"Со вкусом беда!" – подумала с горечью. Люди с плохим вкусом раздражали ее, как поющие с плохим слухом. Музыкальная Лида в детстве всегда морщилась при таком пении и говорила: "Поют кривыми голосами…"
– По причине принятых напитков я без машины, придется ловить какого-нибудь хама, – сообщил Гера и выскочил на дорогу.
"Хам" оказался раз в десять воспитанней Геры.
На бульваре машину тормознул гаишник. Гера уже снова погрузился в состояние многословной алкоголизации и начал махать руками.
– Подойди сюда! Подойди сюда, пацан! – заорал он гаишнику, стоящему на проезжей части со стороны Елены. – Я тебе кое-что покажу!
Собственно, конфликт водителя с гаишником уже был исчерпан; но Гера орал и брызгал слюной, пока милиционер не подошел к дверце машины, возле Елены. И тогда Гера, больно прижав Елену и не заметив этого, начал трясти у того перед носом своей корочкой, хотя гаишник уже кивал: – Езжайте, езжайте, все в порядке…
– Ну, и что ты трясешь вездеходом? – усмехнулась Елена, поняв, что у него за пропуск. – Ты думаешь, что я их не видала, работая в газете?
– А я им не перед тобой трясу, а перед ментом! – огрызнулся Гера.
– А перед ним зачем? Водителя он уже отпустил, а трахать ты мента вроде не собирался, – фыркнула Елена.
– Слушай, как с тобой только муж живет? – буркнул Гера с интонацией обиженного подростка.
– Уже не живет, уже сломался, – засмеялась Елена.
– А вид у тебя вполне замужний…
– Так я недавно. Еще не выветрилось…
Здесь их снова притормозил гаишник.
– Вместо того чтобы трясти ксивой, можешь меня поцеловать, пока водила вышел, – посоветовала Елена.
– А ты не учи меня, когда мне кого целовать! – возмутился он. – Когда захочу, тогда и буду целовать.
– Ошибка в построении, – улыбнулась она. – Когда я захочу, тогда и будешь…
– А я тебя и спрашивать не стану!
– Пропуск-вездеход покажешь? Что тебе везде можно?
– Даже показать не успею…
Водитель сел в машину с обреченным:
– Ну что такое? Опять за техосмотр денег снял…
И на Геру это подействовало как звук стартового пистолета. Он бросился на Елену и начал ее бурно целовать в логике: "Получи, фашист, гранату!" Отбиваться было глупо и бессмысленно. Оставалось только улыбнуться про себя и тому, как он ребячлив; и тому, что его придется учить не только одеваться со вкусом, но и целоваться со вкусом. Потому как искренность и бойкость сами по себе наскучат на третью встречу.
Наконец, остановились во дворе помпезного дома. Ветер сбивал с ног, хотя снега было немного.
– Вот тут я живу, – сказал он с какой-то странной интонацией.
Озабоченно целуясь, поднялись на лифте. В квартире царила "мерзость запустения". Сто лет тому назад сделанный ремонт, нелепейшим образом сочетающиеся неуютные предметы, пустые бутылки в кухне. На контрасте с ухоженным Герой квартира производила загадочное впечатление. Было непонятно, как он выходит из этого логова такой чистый, свежий и наглаженный. И теперь все время мерещилась нитка паутины на плече его дорогого пиджака.
– Квартира продается, – торопливо сказал он.
– Классный вид из окна, – тактично ответила Елена.
– Я здесь только сплю. Верней, живу… Но это долго объяснять… Там стоит фотография одной женщины. Не обращай внимания. Я ее скоро уберу. Ее зовут так же, как тебя. И ей столько же лет…
– А откуда ты знаешь, сколько мне лет? – удивилась Елена.
– Мы тебя по базам пробили. Но там написано, что ты замужем…
– Видишь, чего стоят твои базы… А тебе сколько лет?
– Я тебя на пять лет моложе. Садись, сейчас все сделаю красиво…
Усадил ее на просиженный диван и начал накрывать журнальный столик под клеенкой старушечьей расцветки. Водрузил на него два хрустальных подсвечника, рюмки, шикарные бутылки, шоколад. Зажег свечи…
"Неужели он не видит, что надо снять со стола клеенку? – Елену ломало от подобных натюрмортов. – Еще более слепой, чем Караванов…"
– А музыка есть?
– Музыки нет, – растерялся он. – Посиди, сейчас съезжу, куплю. Это быстро…
– Нет!!! – почти заорала она, мысль хоть на секунду остаться одной в этой ну совсем не жилой квартире напугала.
Такими бывают стариковские обиталища, когда вещи бессмысленно толкаются, уничтожаются на плече друг друга, потому что давно обессмыслились для хозяина. У родителей были такие же отношения с вещами и предметами, словно это случайные прохожие, идущие мимо хозяйской жизни.
Если бы Елену сейчас спросили, что ей больше всего хочется сделать, она бы ответила:
"Передвинуть мебель и выбросить лишнее".
Вспомнила поговорку: твой дом – это ты. Стало жалко Геру. Но раз уж он мог надеть такую шапку под такую куртку, значит, он не мог понять, что у нее сейчас на душе.
Вспомнила, как однажды ездила с Егорычевым в дом его приятеля, навороченный особняк в Серебряном Бору. Егорычев налил воды и пены в джакузи и поставил в огромный видик, встроенный в нишу в стене ванной, порнокассету.
– Мне кажется, – сказала Елена через две секунды созерцания порнокассеты из джакузи, – что хозяин дома полный козел и не понимает, как ему в этой жизни быть самим собой.
– Это правда! Но ты откуда знаешь, кто хозяин? – удивился Егорычев.
– Я не знаю кто. Я только знаю, что видик стоит так, что, когда смотришь в него из джакузи, приходится ломать шею. Что когда воды мало, то холодно, когда много, захлебываешься. И по дизайну это помещение больше всего похоже на прозекторскую… так что пошли в спальню.
– А я-то думаю, почему с ним никто, кроме проституток, не спит… – задумчиво сказал Егорычев. – Бесплатно ни одна баба в такой позе не возбудится… Надо будет сказать, чтобы продал дом.
– А тебе без музыки по нолям? – испуганно спросил Гера.
– Включи телевизор, – попросила Елена, хотелось наполнить эту квартиру голосами.
Надрывно заорал молодежный музыкальный канал, но это все равно было лучше пыльной тишины. Выпили "Бейлиса", застелили диван и начали целоваться…
– Подожди, – отрывисто сказал он и отстранился.
Потом бросился к шкафу, что-то искал, достал коробку с дорогой туалетной водой:
– Вот… Мне очень нравится запах. Купил, когда летел из Бразилии. Не знаю, для кого купил. Теперь понял, что для тебя… В следующий раз ими побрызгаешься?
– Это духи женщины, которая на фотографии? – спросила Елена.
– Ты считаешь меня идиотом, да? – рявкнул он.
– Я считаю, что тебе не обязательно давать мне разъяснения про стоящие у тебя фотографии… – Она вспомнила, что эти духи активно рекламировали по телевизору; они были так себе, но с очень красочным клипом…
– Она мне изменяла. И я, дурак, долго не мог этого себе даже представить. – Когда он говорил о женщине на фотографии, глаза у него становились мертвыми.
– Иди сюда… – прошептала Елена. – Давай об этом потом.