– Да. У нас увеличились тиражи. Отдел культуры начал выходить в другом формате. Будем рады вам на наших страницах, – говорила она, пытаясь вспомнить, кто же это.
И визитки, как назло, кончились. А ей всегда было лень с ними возиться. Сейчас вручила бы визитку усатому, он – свою. И дело в шляпе.
– Очень было приятно! Ну просто очень! – Интервьюируемый припал к ручке, и компания поплыла к выходу.
У самого лифта усатый оглянулся на нее, иронично улыбнулся и был таков.
"Что-то я совсем одурела! – подумала Елена. – Во как развод действует на немолодых женщин… Но как хорош!"
– Что за перец? – презрительно спросил Никита.
– Губернатор, – машинально ответила она, понимая, что он не знает ни одного губернатора ни в лицо, ни по фамилии; а статус как-то объяснит ему Еленину непривычную оживленность.
– Это которого посадить хотели? – важно спросил Никита: мол, мы в политике тоже кой-чего варим, естественно, попав пальцем в небо.
– Он самый, – ответила Елена, чуть не расхохотавшись.
Домой она его не пустила, попрощалась у подъезда. И, ох, как была права… Квартира без Караванова показалась сегодня совсем иной. Ее надо было разнашивать под себя, как новую обувь… Она еще обходила стул, на котором Караванов обычно сидел. Не бросала вещи на кресло, куда он привычно вешал пиджак. Не ложилась на его половину дивана… Она еще вела себя как служительница в доме-музее Караванова, сохранившем его дыхание.
…Утро не обошлось без сюрприза. Олечка встретила ее в дверях редакции и сказала:
– Тут из МИДа звонили, ваш телефон искали. Я дала домашний на всякий случай.
– Почему домашний? – напряглась Елена.
– Они просили домашний!
– Олечка, ну сколько раз говорить, мы ж тут не семечками торгуем, а информацией. Надо было узнать зачем, почему… И никакого домашнего, – расстроенно огрызнулась она и стала вспоминать, где и как перешла МИДу дорогу публикациями.
Вроде что-то писала о них жестко, но уже давно. С тех пор все в их кабинетах поменялись. Вот сейчас только не хватало разборки…
Раздраженно включила компьютер. Никита был тут как тут.
Никита. Привет.
Белокурая. Привет.
Никита. Можешь соврать, что рада меня видеть…
Белокурая. Тут у меня какая-то фигня. Звонили из МИДа, искали мой домашний телефон. Вроде я им давно не солила, а все равно неприятно.
Никита. И что?
Белокурая. Никит, я журналистом работаю. У нас всякие истории бывают.
Никита. Ну, это ерунда. Телефон можно всегда и по базе данных найти. Хотели бы, без звонка бы нашли. А у вас есть служба безопасности?
Белокурая. Да какое там! Два тупых амбала, сумасшедших отгонять. Бабулька-вахтерша и то круче их.
Никита. Я в последний раз растопил ее сердце. А если серьезно, как только начнутся проблемы, тут же давай мой телефон и переводи стрелки. Так и говоришь: позвоните по этому телефону, он все объяснит.
Белокурая. Интересно, что ты им объяснишь?
Никита. Все. А чего сам не объясню, армейского дружка позову. Приедут, сделают маски-шоу и все разметелят.
Белокурая. МИД они разметелят?
Никита. А им по барабану, что метелить. Главное, чтоб первыми начать. В драке побеждает не тот, кто сильней, а тот, кто бьет первым.
Белокурая. Глупости говоришь. Кстати, хотела предложить бывшему мужу погулять вечером. Потом поняла, что не обязательно гулять с законными мужьями. Теперь думаю, кого завести для прогулок.
Никита. Заведи собаку… или молодца из соседнего дома…
Белокурая. Собака – это серьезней, чем выйти замуж. Ответственности больше. Моя самая любимая собака умерла, я до сих пор ее вспоминаю.
Никита. Тогда молодца… его кончина не будет тебя так удручать… как и моя, впрочем.
Белокурая. Начинается?
Никита. Пытаюсь попросить прощения… в таком вот извращенном варианте. За то, что стал взбрыкивать…
Белокурая. Взбрыкивать? Теперь это так называется?
Никита. Лен, я буду рядом с тобой столько, сколько я буду нужен тебе…
Белокурая. Социалистические обязательства.
Никита. Если тебе так нравится… пусть будут социалистическими…
Белокурая. Профессионально обученный слежке герой с соцобязательствами.
Никита. Я не собирался следить… не говори глупости… Кстати, у меня началась жуткая ангина на ровном месте. Сижу и ничего не соображаю.
Белокурая. Моя психолог сказала бы, что это нереализованная агрессия, и я даже знаю на кого.
Никита. Глупости… Но говорить больно.
Белокурая. Попробуй закрыть глаза и представить себе лицо человека, которому тебе хочется все высказать.
Никита. Не получается. Да и потом "аська" для серьезных разговоров не подходит.
Белокурая. По-моему, когда больно говорить, только она и подходит.
Никита. Я так сильно устал… постоянная борьба по каким-то мелочам на работе, дома, с тобой… жить и дышать полной грудью не получается…
Белокурая. Хотела бы напомнить, что это я разъехалась с мужем в эти дни!
Никита. Знаю, что тебе сейчас нелегко… как я могу тебе помочь или хотя бы не мешать?…
Белокурая. Ты хочешь, чтоб еще и это я за тебя придумывала?
Никита. Я всегда с тобой… ты всегда… внутри меня…
Белокурая. Фотокарточкой на память?
Никита. Ладно, пошел работать. А то у меня тут такое творится: крокодил поет, бегемот стихи рассказывает… Пошел улыбаться коллективу, который хочется расстрелять из "калашникова".
Белокурая. Удачи в этом приятнейшем занятии.
Никита. Почему с такой издевкой?
Белокурая. Тебе ничто не мешает сказать: у меня огромное чувство вины и перед тобой, и перед коллективом. Чувство вины перед ними в данный момент больше, и я пошел его обслуживать.
Никита. Права и на этот раз.
Белокурая. Я всегда права. От этого часто бывает скучно.
Никита. Пока. Не хлопай дверью, пожалуйста…
Белокурая. Да где там… Эмоции более вялые…
Елена выключила "аську", прошлась по редакции, заглянула к Олечке. Олечка была в очередной раз брошена очередным намеченным в мужья хахалем. Она грустила и расписывала ногти узорами. Даже вклеивала на них какую-то фигню.
– Я уже так привыкла к его дому, мне так нравится там просыпаться, – жаловалась она. – А тут подъезжаю без звонка, хотела сюрприз сделать, а на веранде лохматая проститутка цветы поливает и щебечет как у себя дома. Я в кустах присела, послушала… Ну какой сука, он так с ней разговаривает, как будто она там уже сто лет живет. А потом поняла, что мы у него бываем в очередь… И послать не могу. Другого нет. Может, я ее пересижу. Сразу пошла в парикмахерскую, видите, цвет поменяла, может, он теперь подсядет…
– А если нет? – усмехнулась Елена, ей такое в голову не приходило.
– У меня подружка за месяц семь раз перекрасилась. Почти без волос осталась, но мужик женился…
– Лысая, но замужем?
– Так она потом на его деньги волосы нарастила. И ногти! Скоро грудь подошьет на пару размеров. Сейчас такие протезы делают, что с ними даже кормить ребенка можно, были б зеленые… – вздохнула Олечка. – А этот Никита, он вас на сколько моложе?
– На год.
– Да? А выглядит как будто на десять!
– Спасибо, – расхохоталась Елена.
– Ой, ну, я не имела в виду ничего такого. Он совсем как пацан выглядит. Вы тоже хорошо выглядите. Но может, вам волосы все-таки покрасить в модный цвет?
– Зачем?
– Ну, чтоб мужчинам нравиться…
– Да я и так вроде не жалуюсь, – засмеялась Елена.
– Не понимаю, как это у вас получается, – нахмурилась Олечка.
– А я не понимаю, как это у тебя не получается…
– А мне ваш Караванов так по душе был. Спокойный, остроумный, заботливый. Где вы теперь такого найдете?
– Мне тоже нравился. Но больше такого не хочу.
– А какого хотите?
– Такого, который будет вписываться в мой новый образ жизни и образ себя. А образ еще меняется… Не по дням, а по часам.
– А у меня все уже ясно.
– Везет вам, Олечка…
– У меня жуткие неприятности… Цветы начала мясной водой поливать. Ну, когда мясо мою, чтобы готовить, воду сливаю в бутылку. Лучшее удобрение. Так вот девки из фотоотдела настучали замику главного, что мушки около цветов заведутся. Представляете! Он теперь каждый день приходит, в земле роется, нюхает, чем я их поливаю…
– А собственно, что он еще может делать в редакции? – вздохнула Елена.
Вернулась к себе. Захотелось позвонить Караванову, помурлыкать, пожаловаться, как привыкла. Набрала его номер.
– Ку-ку! – сказала на его "алло".
– Привет. – Голос Караванова по телефону сразу изменился, преувеличенный пофигизм выдал растерянность.
– Как жизнь?
– Отлично, а у тебя?
– Тоже ничего. Мне звонила Ирка Сазонова. Она съехалась с мужем, а сын у нее женился. В результате она зарабатывает одна и мочит всю семейку так, что искры летят.
– Зарабатывать самой и мочить остальных членов семьи – очень распространенный и многими любимый стиль жизни, – радостно хихикнул Караванов, намекая на Елену.
– Он становится любимым ровно тогда, когда другие перестают зарабатывать, – напомнила она.
– Некоторые ведь еще просто не начинают зарабатывать, а не перестают, – уточнил Караванов, проясняя, что были периоды, когда она зарабатывала много больше его, но были и другие периоды. – Так что проблема в другом: любо иметь всегда при себе серьезные основания жаловаться на жизнь и раздавать пинки…
– Знаешь, она просто не вылезает из стресса. Каждый день работа, необъятный ремонт в квартире, жуткие расходы на медицину ее родителей и полный пофигизм мужа.
– Про пофигизм ее мужа я слышу ровно столько, сколько мы с тобой женаты, и я в курсе жизни твоей университетской подружки…
– Оговорочка по Фрейду! Сколько мы с тобой были женаты! – поправила Елена.
– Извини… Короче, в семье Сазоновых ничего не меняется все это время, значит, к специфике сегодняшних проблем тема не имеет ни малейшего отношения.
– Наверное, просто в новой большой квартире все виднее. Люди думают, наши проблемы из-за тесноты, оказываются в огромном пространстве, а ничего не меняется. Тут-то и начинается паника… Как говорится, человек карабкался по приставной лестнице, а когда влез, увидел, что ее приставили не к той стене!
– Ты это про них или про нас?
– Про всех, к сожалению.
– Глядя на Сазоновых, думаешь: а у меня-то жизнь просто шикарная.
– Так никто и не сомневался. Что может быть клевей отсутствия ответственности за кого бы то ни было.
– Я вообще-то тебя имел в виду… У тебя разве отсутствие ответственности?
– Не очень убедительно, что про меня. Но, когда Толик отказался давать деньги на Лиду, я тоже была похожа на мегеру. И когда вляпалась в квартирный вопрос – особенно.
– Хочу напомнить, что я в этом вопросе в данный момент тоже сижу.
– Надо искать даму с хатой.
– Модель "дама с хатой" к моему возрасту меня сильно утомила. Хочется иных решений…
– Поменяй ориентацию – свежее решение. Пусть будет господин с хатой.
– Для этого я уже стар. Да и для всего остального – тоже стар.
– Ты – мужчина в расцвете сил.
– Страшно менять жизнь в мои годы, но и продолжать старую невозможно.
– Так ты и не продолжаешь. И вроде все не так плохо.
– Все так плохо никогда и не бывает: всегда не совсем все и не совсем так…
– Я сегодня поняла, что моя основная психологическая проблема – обида. На всех. За все. Я им – все, а они мне – фиг…
– Не без того. А как твоя личная жизнь?
– Бурно. В том числе и с Никитой.
– Появился кто-то еще?
– Ты будешь смеяться, но это Муркин.
– Первый раз слышу.
– Ну, который приезжал родителям спины лечить. Хирург.
– Ясно. Я никогда не знал его фамилии. И не предполагал, что ты можешь заниматься любимым делом с человеком, у которого такая фамилия.
– Мамы всякие нужны…
– Ну, и как?
– Как всякий врач, знает толк в человеческом теле. Правда, после этого все долго болит. Включая душу…
– Вот что значит почти не изменять в браке. Утеряны навыки. Душа после этого должна радоваться, а не болеть.
– Она по очереди. И ваще, такое ощущение, что мне стало лет 30. Ты только подумай, как я себя весь наш брак в руках держала! Штирлиц практически…
– Именно! И дело не в малости измен, а в том, что "держала". И зачем, спрашивается? Ведь знала же, что от меня "спасибо" не дождешься, – как-то очень весело заметил Караванов.
– Зачем-зачем? Кролик всегда боится самого удава больше, чем факта быть съеденным. И без всякого спасибо, – пояснила Елена. – Кстати, ты ничего не имеешь против российского телевизора, в смысле, совместного?
– Если хорошо работает, то нет. И вааще – дареному коню в зубы не смотрят. Но если финансовые проблемы, то не надо. Чего надрываться?
– Я нашла в Интернете совместный телик, производимый в городе Александрове. Лида с молодым человеком обещала поехать за ним в выходные.
– Может, не надо?
– Ты хочешь, чтоб я сама построила нужную интонацию: нет, миленький, тебе очень нужен телевизор от меня! Не буду! Мне надоело всех интонационно обслуживать.
– Если надоело, так прекрати. А то у некоторых тупых может возникнуть подозрение, что ты хочешь сохранить состояние "надоело всех обслуживать" навсегда…
– Хочется, чтоб навсегда. Работаю с этим. По мелочи получается, а по большому счету редко…
– Лиха беда начало! Ладно, мне пора немного поработать.
– Мне тоже. Пока.
– Пока.
Елена положила трубку. После разговора с Каравановым ей всегда становилось спокойней. Несмотря на огромную внутреннюю тревожность и неуверенность в себе, интонационно он всегда транслировал: ничего страшного, жизнь продолжается, все проблемы решаемы, ты очень хорошая, я всегда у твоих ног. Это ее расслабляло и баюкало.
Она собрала мозги в кучку и поехала делать интервью с молодым металлургическим королем. Тот был в своей московской резиденции, выстроенной как отдельно взятая страна, с бесшумными эскалаторами, фонтанами и зимним садом.
Металлургический король сидел в кабинете со стеклянными стенами, кучей телефонов и безвкусной живописью. Из серии: его счет в банке рос, невероятно опережая рост его вкуса. В глазах читались загородные дома, яхты и продажные красотки, ради наличия которых он много лет рисковал жизнью, так и не став счастливым. Глаза были умно-делово-грустные, как у всех представителей его слоя.
Елене хотелось сказать:
– Парень, посмотри на себя в зеркало! Ты неправильно живешь… Остановись, еще успеешь. У тебя тоже кризис идентичности, но ты совсем не там ищешь…
…Возвратилась домой после интервью совершенно опустошенной. Разулась, сунула в рот шоколадную конфету, нажала на мигающий автоответчик.
Звонок от мамы:
– Ты совсем нас забыла, конечно, старые люди никому не интересны, но все-таки надо иметь совесть…
Звонок от Лиды:
– Мать, мне не перезванивай, я напилась в сиську и потому решила тебе все сказать. Ты все прикидываешься обиженной Дюймовочкой, а ведь это ты затрахала нас с Каравановым! Это ты контролировала каждый наш шаг и кормила нас немым укором… И вот тебе последствия: мы оба стали проблемными детьми возле тебя. И оба от тебя свалили куда глаза глядят. Я тоже больше не желаю быть маленькой девочкой при тебе… такой умной и такой сильной. Я буду жить так, как хочу. Знаю, что тебе сейчас тяжело остаться совсем одной. Но у меня нет сил оставаться пушечным мясом твоей потребности опекать. Это, конечно, очень жестко, но ты сама всегда говорила: выход правды наружу – это уже шаг…
Елена просто окаменела. Тут раздался третий мессидж. И незнакомый мужской голос торопливо сказал:
– Это Гера. Мы виделись вчера в ресторане "Рис и рыба". Мой телефон… Жду звонка.
Совершенно не поняла, кто такой Гера, отмотала обратно и снова стала слушать Лиду. Голос у дочки был пьянущий, но новая незнакомая интонация говорила о том, что все произнесенное серьезно выношено и оформлено. От этого захотелось упасть лицом в подушку и всю ночь реветь.
У дочки кончился ресурс, до того как Елена встала на ноги после развода. Это была добивающая детская психология: я тебя боюсь и потому ударю, пока ты слабая… А что делать? Если мы сами запугали наших детей, то именно нам и придется есть от них такое.
"Что происходит? Два ребенка: Караванов и Лида выбрались на свободу от Карабаса-Барабаса и празднуют это? Моя жизнь была положена к их ногам. Не будь я такой активной, успешной, сверхскоростной и берущей на себя ответственность за все, они были бы сейчас на помойке! Или нет? Или вынуждены были бы научиться сами? А я отняла у них эту возможность, чтобы постоянно ощущать себя необходимой? Но… тогда я должна радоваться, что они нашли в себе силы оторваться и начать взрослеть. Им кажется, что они бросили меня… на поле боя с ними самими… это смешно! Ведь только я знаю, как я устала от роли всеобщей матери… Только я знаю, как мне хорошо сейчас в квартире одной, когда никому ничего не надо объяснять ни лицом, ни интонацией… Как вкусно пить свободу по глоточку. Они извиняются за то, что мы решили разорвать порочную связь и перейти на здоровый формат отношений? Как будто я не заколебалась смотреть в растерянные глаза Караванова и ловить градус Лидиной депрессии от того, что у нее ничего в жизни не получается… Ведь мне хочется наконец попринадлежать самой себе. Узнать, кто это такая и что она любит…"
Елена повернулась вокруг своей оси, встала перед зеркалом, отчетливо произнесла:
– Лидонька! Не переживай, что ты выросла. Я ведь тоже наконец выросла. Давай станем дружить как две взрослые девочки…
Вспомнила, как Карцева объясняла, что пора осознать, что она имеет право не требовать, чтобы дочка правильно жила, нормально питалась и спала, грамотно выбирала друзей. Что она имеет право не знать, где Лида находится и чем собирается заниматься. Что в этом нет никакой реальной пользы для взрослой дочери, а есть только внутренняя потребность Елены в отчетности перед собственными родителями и обществом, называющаяся "я хорошая мать и слежу за ребенком".
Включила громкую музыку, налила вина, вспомнила о последнем сообщении на автоответчике. Прокрутила его еще раз, и только тут поняла, что Гера в "Рисе и рыбе" – это тот самый усатый красавец, которого она хотела склеить. Подумала: "Вот и хорошо, сейчас и позвоню, чтобы оттянуться!"
– Добрый вечер! – сказала она хрипловатому голосу, откликнувшемуся на том конце провода.
– Добрый вечер! – раздраженно ответил он.
– Это – Елена. Мы виделись вчера в ресторане "Рис и рыба", – насмешливо представилась Елена. – Судя по всему, у вас должна быть заготовлена фраза для моего звонка… Так я ее слушаю.
– Да. Была… Я забыл, – буркнул он. – Будем считать, что растерялся. Что очень застенчивый…
– А по виду не скажешь…
– Я же сказал "будем считать"… Дело в том, что я сейчас на работе. И мне было бы проще продолжить коммуникацию завтра.
– На работе? То есть вы ночной сторож, стриптизер или мент? – подколола Елена.
– Я занимаю пост в Министерстве иностранных дел и связан с протокольными мероприятиями, – зло ответил он, и Елена услышала, как важно было ему это сказать, какой он не уверенный в себе без этого.