Марина побежала, кружилась голова, в горле встал ком, который не давал дышать, а спускался всё, ниже, ниже, в живот, в пах, в ноги, и они больше не двигались, ватные, они не давали спастись от погони, которая была совсем близко, уже обжигала и наваливалась своей опасностью. Ноги вязли и не слушались! И всё потаённое, злое, как смрадное дыхание коричневой старухи, обступило Марину. Перед её глазами пронёсся коллаж из портфеля с блестящей пряжкой, сапога с божьей коровкой, красного мака из шёлка, снега, валящего за окном, беретки, сдираемой с её головы каким-то молодым человеком, чьё лицо она никак не могла разглядеть…
…Утром, когда она проснулась, опять звучала "Лунная соната", и опять в окно смотрела луна. Марина подбежала к стене и начала в неё биться. Запястья, казалось, ещё чуть-чуть и треснут, а звуки всё продолжали идти откуда-то не оттуда. Может, сверху? Она подкинула книгу, которая с шумом упала на пол, а побелка сыпалась в глаза, и они чесались, чесались. Наконец мерзкие звуки прекратились, Марина залезла в постель. "Надо позвонить маме! Надо позвонить", - подумала она ещё раз и снова уснула.
Глава 12
Утром, выпив чашку кофе и съев горсть риса, Марина откопала в кладовке старую раскладушку, два одеяла и подушку. Около дома она поймала такси. Водитель был недоволен краткостью маршрута, но всё же протянул огромные руки и взял вещи. Марина вспомнила, что на днях он был так любезен, что бесплатно довёз её до кинотеатра, наверное, и на этот раз денег не возьмёт. Она села на заднее сиденье, в машине пахло бензином и ёлкой. Таксист заботливо протёр боковое окно.
Ведя машину, Иван всё поглядывал на пассажирку в зеркало заднего вида, Марину раздражали его взгляды, так и хотелось закричать - "НЕ ПО РЫЛУ КАРАВАЙ!", но она отвернулась к окну - мимо мелькали те же улицы, что и вчера вечером, только теперь совсем не зловещие, всё было прибрано золотом и ленью.
Как и предполагала Марина, водитель наотрез отказался взять деньги, дотащил багаж до входа в ателье, замешкался. Она с некоторым презрением посмотрела на него. Он опустил взгляд. Откуда-то донеслось бибиканье, неподалёку от входа Марина заметила "шестёрку" "Жигули". Огромный шофёр покраснел, побледнел и начал пятиться назад. В "шестёрке" сидели Наташа и незнакомый субъект мужского пола. Молодые люди вылезли из машины, выровнялись и, синхронно повернув головы, стали следить за странным продвижением Ивана. Он, что-то сказав, с трудом уместился за руль. Марина крикнула ему вслед, что, мол, ещё свидимся, и долго Маринино спасибо бултыхалось и булькало в гулком колодце двора. Такси нырнуло в арку и исчезло. Женщина облегчённо вздохнула и перевела взгляд на спутника племянницы.
- Марина, это Вадик. Вадик, это и есть моя любимая тётя.
- Много о вас слышал.
- Приятно познакомиться, - солгала Марина, ей сразу не понравился этот меленький человек со стоптанным взглядом и радостной, готовой на всё улыбкой. Марина зажмурилась, а когда разжала веки, то на неё смотрели четыре встревоженных глаза. Сказав, что плохо себя чувствует, она ещё раз пристально взглянула на Вадика, которого Наташа вполне могла сложить в сумку и избавить тётю от неприятного знакомства.
Войдя в цех, они направились к Марининому кабинету. Вадик, тащивший раскладушку, по дороге прибил одну из портних, уронил манекен с готовым пальто, зацепился за ручку оверлока. Наташе пришлось отнять раскладушку и самой доставить в кабинет.
Марина приготовила какао, ей совсем не хотелось делиться с незнакомцем этим бодрящим, вкусным напитком. Молодой, человек, пытаясь оправдать своё присутствие, всё время подливал дамам сливки из маленького фарфорового молочника. Марине стало жалко Вадика, и она наконец улыбнулась. У Натали отлегло от сердца.
- А откуда этот замечательный молочник? - заспешил завязать беседу Вадик.
- От мамы достался. Женщины, как кошки, стараются побыстрее обжить помещение и любовь.
Наташа поперхнулась.
- На работе стала много времени проводить! - Марина мотнула головой в сторону раскладушки, подмигнула Наташе и расхохоталась. Вадик съёжился. Марина продолжала хохотать. Молодые люди осторожно посмотрели на неё, а потом тоже начали смеяться, сначала натянуто, потом всё более и более непринуждённо. Когда они вышли из кабинета, оставив тётю шуршать бумагами за большим столом, Наташа почувствовала, как с её души свалился груз - огромный, вцепившийся в неё всеми лапами и зубами, так что больно было повернуться.
На улице Вадик прижался к её руке, улыбка скользнула по его губам и застыла на губах девушки.
В то время, как молодые люди стояли с запертыми глазами и проникали друг в друга, обмениваясь микробами, Марина пыталась дозвониться в офис своего старого друга.
- Я хотела бы поговорить с Владленом. Да, да, с Владленом Петровичем. Хорошо, передайте ему, что звонила Марина, МА-РИ-НА Добродушева, да, да. Я перезвоню. ПЕ-РЕ-ЗВО-НЮ! - кричала она в трубку. - Не могут нормальную линию в банке провести!
Дверь приоткрылась, и в щель заглянула Наташа. Всё её существо как будто переливалось и шелестело, радость была такой большой и острой, что делалось стыдно и хотелось поделиться ею.
- Куда ты подевалась?
- Провожала.
- Закройщица ждёт лекало. А ты шляешься с этим обмылком!
- С кем?
- Девочка моя, ты что, с ума сошла?
- Почему ты так раздражена?
- Ты что, не видишь, кто он?
- А что с ним не так?
- Да всё! Ты что, надо мной смеёшься или издеваешься? Тратишь моё время! Иди работать и не приводи его сюда!
- Картона нет!
- Неправда, его уже привезли.
Наташа стояла напротив Марины и смигивала слёзы.
- Я знаю такой тип мужчин - подлый и мелочный. Ты что, не замечаешь, как у него бегают глаза? Никогда прямо не посмотрит, всё исподтишка! Не сметь общаться с ним! Я тебе запрещаю! Я тебе сама жениха найду!
- Себе ищи! - Наташа двинулась к двери, но, остановившись на пороге, резко развернулась. - Ты знаешь - кто ты есть? Ты, Марина, лицемерка! Жестокая и низкая! Ты думаешь, люди не видят, какая ты высокомерная! Ты только делаешь вид, что добрая! И доброта у тебя неестественная, навязчивая! Ты на всех давишь, всех поучаешь! А сама… Ты такая совершенная, но так и не смогла бросить курить! - Наташа хлопнула дверью.
Марина сжалась, ей хотелось догнать девушку и извиниться за необдуманный выпад, в сущности, какое она имеет право лезть в её жизнь, сама она сколько ошибок сделала и ещё сделает. Но Марина осталась сидеть, не моргая, боясь повернуть голову и поднять руки с колен. Похожая на египетскую скульптуру, она почему-то вспомнила день, когда её бросил Борис и когда пузатая Эльвира с плохой кожей, но добрыми глазами сказала, что он сбежал с Нюрой. Как Марина бесилась, как разбрасывала куски ткани, разматывала нитки, валила швейные машины, и всё это на глазах испуганных баб - её работниц. Как ей потом было стыдно, что к каждой из них она подошла и задала один и тот же бессмысленный вопрос: "И ты тоже?" Ужас словно стекал с их лиц и капал на пол, они заворожённо смотрели и не смели опустить глаз. Многим из них она оказала услуги, кому-то квартиру сняла, за кого-то долг отдала, а Эльвира так вообще прожила у неё целый месяц, выходя из тяжёлого запоя, её тоже муж бросил, Марина вытаскивал из-под неё тряпки с блевотиной и кормила гречишным супом. А теперь она их всех ненавидит, потому что они ей сопереживают своими глупыми, встревоженными лицами, и сочувствие, как обгорелые головешки, трещит в их глазах. У Эльвиры в носу даже волосы видны - так она морщится от сострадания, лучше бы не сострадала, право же, противно! А у тощей Ани трясутся красивые руки. Откуда у неё такие красивые руки? Должно быть, украла!
- Увольняю, всех увольняю! - кричала Марина и топала ногами, так что от её крика воздух становился матовым и ватным и не втягивался в лёгкие.
А потом она месяц пила и не выходила на работу, слонялась по ночным клубам и пыталась найти любовь.
При всей весёлости и общительности временами она чувствовала себя отчуждённой, словно зависшей над людьми с их обыденными разговорами и механически заведёнными событиями. В юности у Марины была мечта сделаться поэтом, избранником времени, но вместо этого она шила пальто и не знала, кто такой Гейнсборо, - а ей уже тридцать семь! Правда, Стендаль, её любимый писатель, начал писать после московских походов - но всё равно даже такое сравнение не могло оправдать её в собственных глазах. И в то же время ей всегда казалось, что она проживёт самую полную жизнь, что Бог заинтересован в ней и вся её судьба определена Им, поэтому в глубине души она никогда не обижалась на людей, причиняющих боль. Чем хуже, тем лучше - был Маринин девиз, унаследованный от матери.
Марина всё сидела неподвижно с прямой спиной и покойными руками. В комнату без стука вошла бухгалтерша. Всё её лицо расплылось в бесформенную массу, левый глаз был красный от лопнувшего сосуда, фиолетовый цвет блуждал всеми оттенками по верхней губе, сегодня Ира казалась угрюмой и не вертела ногой, чтобы нагнать суставную жидкость. Она смотрела на Марину с ожесточением и неприязнью.
- Что с тобой?
- В метро подралась - не хотели пускать.
- Зачем ты пришла в таком виде! На тебя работницы смотрят. Ты же главный бухгалтер!
- Бухгалтера тоже люди. - Она с раздражением бросила на стол папку с отчётом.
Женщины помолчали. Ирина, закрыв глаза, тяжело дышала, где-то в углу пискнула мышь. Марина достала из ящика стола мышеловку, её дужка зацепилась за ствол пистолета, потребовалось некоторое время, чтобы расцепить их.
- Везде бардак! - недовольно буркнула Марина и, положив мышеловку на стол, стала листать отчёт. - Это же за июль. А уже конец сентября. Где отчёт за август?
- Через неделю принесу.
- Ты помнишь, что в конце октября надо сдавать квартальный отчёт?
- Да.
- В прошлый раз ты опоздала, и мне пришлось вручать взятку нашей инспекторше.
- В этот раз не опоздаю.
Марина из-под мышеловки достала кассовую книгу.
- У нас сколько денег здесь оставалось?
- Пять тысяч в сейфе. - Ирина открыла глаза и посмотрела на мышеловку.
- Так, а где ещё пять? Я же тебе десять давала на прошлой неделе.
- Я пожарным заплатила.
- Врёшь, - пожарным платила я.
Ира тупо посмотрела на Марину, взяла в руки мышеловку.
- Не трогать! - вырвала Марина. - Где деньги?
- Ой, Марина, у меня голова болит. Не спрашивай. Можно я за пивом схожу?
- Дура! Если ты за две недели не наведёшь здесь полный порядок, я тебя уволю, дрянь такая. Так и знай. Мне с тобой миндальничать надоело.
- Не уволишь!
- Поставь в углу мышеловку!
Ирина неохотно встала.
- В цеху, около окна.
Бухгалтер зло посмотрела на Марину, но ослушаться не решилась - недавно она запустила в неё тяжёлой мраморной пепельницей, Ирина еле увернулась.
Поджидая Марину, таксист смотрел в лужу, подёрнутую серебристым светом луны, потом поднял голову и увидел её в квадрате стен. Луна ревниво глядела на Ивана, он усмехнулся и послал ей воздушный поцелуй, светило зарделось облаком. Иван улыбнулся, всё ему нравилось: и тёмные кирпичи, и сырые доски, наваленные сбоку, и железная дверь ателье; чувства не давали спокойно дышать, ему хотелось сжать весь мир руками, которыми он мог поднять машину. "Иван-великан" - зовут его в таксомоторном парке. И, вправду, всё его большое тело, кисти рук, широченные плечи говорят о его неземном происхождении, не могла такого родить земная, даже русская женщина, и температура тела у него была выше обычной, и зубы у него до сих пор росли молочные, и любить Ваня мог только очень сильно или ненавидеть, но тоже только очень сильно, а чтобы врать - нет, это не его.
Иван не услышал, как к нему приблизилась Марина, он только почувствовал её прикосновение, и ему вдруг стало больно, больно от сознания, что в его жизнь пришла его женщина, и пора терять свободу, и садиться на цепь, и громко лаять, охраняя её. У Ивана потемнело в глазах, и всё его тело задрожало.
- Подвезти?
Они ехали в тишине. Около Марининого дома Иван осторожно открыл дверь, подал женщине руку, и вдруг она вспомнила - это та же рука, что она видела после встречи с коричневой старухой, только тогда здоровенный кулак чуть не смазал ей по носу, а из окна машины неслись зубастые слова. А теперь он молчит, и его голубые глаза смотрят доверчиво, как глаза китайской собачонки. Иван покраснел, она провела пальцами по его гладковыбритой, пахнущей ёлкой щеке и, неожиданно разозлившись, отдёрнула руку.
Придя домой, Марина аккуратными глотками выпила травяной чай, от сенного, словно басистого запаха ей захотелось спать, откуда-то доносились звуки "Лунной сонаты", только теперь они не раздражали, а убаюкивали. Но всё-таки, кто так настырно может любить именно это грустное произведение Бетховена?
Китайская собачонка лизнула её, Марина уснула, а вокруг летали синие бабочки, и в углу сидела коричневая старуха и что-то шептала, наверное, занималась самовнушением по какой-нибудь новомодной восточной системе.
Глава 13
Наступило следующее воскресенье, оно было такое же охристое, как и прошлое, в небе завис желток солнца, а по земле всё так же лилась листва, и воздух тёк медленно и праздно. Марина встала поздно, плотно позавтракала, всё тело ленилось и не хотело быстро передвигаться. Она решила наконец сходить в музей, маму должна забрать Зина или Наташа, жалко, что они поссорились с племянницей. Марина подошла к окну и отдёрнула занавеску.
Во дворе стояло такси, похожее на африканского бегемота, замершего в дремотной послеобеденной лени, а водитель, как назойливая муха, кидался на его покатые бока и натирал их до блеска. Иван поднял грустное, бездомное лицо с глазами цвета опорожнённой бутылки и вдруг просиял улыбкой. Марина отпрянула от окна.
- Странный человек, может полчаса тереть одно и то же место. О чём он думает? Тоже мне, мудрость пятидесяти поколений школы Юнь, Дзунь, Пунь, - проговорила она вслух…
Они стояли в просторном помещении музея, где-то высоко отдавались звуки людских шагов. Сердце Марины норовило выпрыгнуть наружу, она разглядывала пейзаж Гейнсборо. Иван тоже смотрел, смотрел хорошо, его взгляд стал глубоким, почти безмолвным, а чётко очерченный рот был плотно сжат.
- Тут есть несколько хороших картин в зале эпохи Возрождения, хотите посмотреть? - спросил он.
- Да.
Они перешли в другой зал и встали, Марина слушала голос Ивана, который рассказывал об Эль Греко. Она перебирала звуки и не могла сложить их в слова, и с придурковатой улыбкой болталась между сном и явью своих предчувствий.
Иван, чуть запинаясь, сказал, что его любимый испанский художник - Гойя.
- Откуда такие пристрастия в живописи? - тихо спросила женщина.
Иван, ничего не ответив, прошептал:
- Господи, как же они плохо освещают!
К ним подошла смотрительница музея и включила свет.
- Вот, все ваши желания сбываются, - рассеянно проговорила Марина и дёрнула плечами, в её взгляде было всё - и детская застенчивость, и хитрость, и невыносимая нежность. Он хотел было дотронуться до её руки, но к ним приблизилась всё та же смотрительница и почему-то сказала:
- Руками не трогать.
Они рассмеялись.
В тот же вечер состоялся ужин у Зины, на который Марина постеснялась позвать Ивана. Накрыли в гостиной, представляющей собой неуклюжую комнату. Над большим обеденным столом висела голова кабана, собственноручно подстреленного на охоте Верой Петровной. На столе разместилось блюдо с салатом, глубокий чан дымился свининой, рядом расположились фаянсовая супница и миска риса. Лицо Зины светилось, всего было наготовлено много, значительно больше, чем могли съесть четыре, даже очень прожорливые, женщины.
Марина вышла в прихожую, Зина схватила её за локоть:
- Что сказал доктор?
- Всё хорошо.
- Я же тебе говорила. - Зина обняла сестру за плечи так крепко, что у той что-то хрустнуло внутри. - Надо за это выпить!
- Не говори ничего маме, а то она начнёт расспрашивать, что да как, а у меня нет сил на разговоры, я очень устала.
- Точно всё хорошо?
- Да, да. - Марина вытащила из куртки конверт с деньгами.
Вера Петровна одобрительно окинула взглядом снедь и дотронулась до каждого блюда пальцем. Никто не обратил на это внимания, мама всегда перед тем, как поесть, прикасалась к еде, наверное, боялась, что отравят. Вера Петровна села во главе стола и стала придирчиво осматривать своё потомство.
- Что это с вами? Наташа, почему у тебя такой виноватый вид? Влюбилась, что ли?
Девушка никак не прокомментировала это заявление, только уронила салфетку и полезла под стол.
- Мама, как ты себя чувствуешь? - спросила Марина и передала через Зину конверт.
- С тобой я вообще не разговариваю! Наташа, что ты там копаешься? - Девушка вынырнула из-под стола. - Будь, милочка, осторожней. Не бери с нас пример, особенно с тётки. А что на первое? Зина, наливай. Я зверски проголодалась. Сама для себя не готовлю, ем обезжиренный творог, овсянку, а так хочется всего жирного, сладкого, солёного и ледяной водки, так, чтобы она стала густой и лилась тяжело.
- Мама, ты врача вызывала? - спросила Марина.
- Вызывала! Нет, ты не можешь не напоминать о неприятном, когда я ем! Последняя радость в жизни осталась, так и ту отнимают! Какая ты, право, невоспитанная!
- Ну уж как воспитала!
Вера Петровна зачерпнула и, держа двумя руками прибор, чтобы не расплескать суп, отправила в рот жижицу. Её глаза закатились, она жадными ложками доела похлёбку, потребовала добавку.
- Ещё хочу.
- Мама, будет второе, - осторожно сказала Марина.
- Да ладно - пусть ест. Живём один раз. Слаб человек. - Зина налила маме полную тарелку, посреди которой плавала огромная кость.
- Ну, хоть косточку не ешь, там один жир, соль и копчёность, - не унималась Марина.
- Да остынешь ты, наконец! Ты куришь, а тебе нельзя, у тебя лёгкие с рождения слабые. Так что ешь свой суп и не лезь ко мне в тарелку!
Марина вышла из-за стола, закурила. Почувствовав на себе взгляд, обернулась, Наташа потупилась в тарелку.
- Потом будешь опять "Скорую" вызывать, ты же себя убиваешь! - не сводя глаз с племянницы, проговорила Марина, села обратно за стол.
- Иди на кухню курить! И зачем жить? Не жизнь, а какая-то колея с ухабами, по которой я ползу медленной улиткой, - ответила Вера Петровна и внимательно вгляделась в лица старшей дочери и внучки.
Вера Петровна съёла всё, что ей предложили, на десерт подали мороженое с фруктами, и она проглотила две порции. Марина смотрела на мать и, как всегда, поражалась её аппетиту. Куда всё помещалось? Щёки Веры Петровны ликовали, живот довольно бубнил, глаза слипались. Но через полчаса, сидя на пуфе в прихожей, она начала причитать:
- Зачем вы столько наготовили! Теперь у меня изжога. Зачем вы мне всё подкладывали да подливали? А-а-а, Маринка, всё ты не усмотрела!
- Соды принести? - спросила Зина.
- Не поможет! В гроб меня свести хотите, суки неблагодарные!
Марина, пожав плечами, посмотрела на Наташу, та стояла в дверях своей комнаты.
- Береги себя! Не уставай очень сильно. Наташка, иди тётю поцелуй, - сказала Зина, завладев сестрой и поочерёдно расцеловав её в обе щёки.
- Я занята, - ответила девушка и юркнула в комнату.