Леон Крэват уже сидел за столиком в углу, перед ним стояла откупоренная бутылка воды. Пока официант усаживал Барбару, Леон Крэват взглянул на часы. От Барбары это не ускользнуло, но она заставка себя не оправдываться и не ссылаться на транспортные пробки.
Пока что ничья.
Не отвлекаясь на обычную в таких случаях обеденно-деловую болтовню, они сделали заказ: омлет "моцарелла" для Леона Крэвата и запеченный окунь для Барбары. Она ждала, когда он сделает первый шаг. И он его сделал, но с неожиданной стороны:
– Как вы думаете, сколько мы платим в год Неду Джареду?
– Не знаю. – Его прямота ошарашила ее. Именно этого он и добивался.
– Тридцать пять тысяч долларов, – сказал Леон Крэват. – А он их вовсе не заслуживает. – Он помолчал и начал есть. – Все дело в том, что его работу фактически делаете вы.
Барбара лишилась дара речи. Откуда это известно Леону Крэвату? Ведь он сидел в своем кабинете на другом этаже в совершенной изоляции от других. Ведь не ясновидец же он, такого не бывает.
– Ведь это так, не правда ли?
– Да, – сказала Барбара. Лгать было бы глупо, но от собственного предательства ей стало нехорошо. Она посмотрела на свою тарелку, где лежал труп рыбы, и отодвинула ее.
– Как вы думаете, вы лично стоите тридцати пяти тысяч в год? – Леон Крэват окинул ее оценивающим взглядом.
– Вы хотите предложить мне место Неда Джареда? – спросила она. Если он позволяет себе грубить, то она тоже церемониться не будет.
– Нет, – ответил Леон Крэват.
– Тогда зачем же вы пригласили меня на обед?
– Хотел с вами познакомиться.
– Следовательно, получили возможность выяснить, стою ли я тридцати пяти тысяч в год? – Барбара решила, что лучше выложить карты на стол. Это было оружие, изобретенное самим Леоном Крэватом, и оно будет эффективнее всего против него самого.
– Вы хорошо владеете собой, – сказал он.
– Благодарю, – ответила Барбара. Было ясно, что Леон Крэват не намерен давать ей окончательный ответ. И лучше на него не давить.
Так, как будто предыдущего разговора и не было, Леон Крэват поинтересовался ее мнением, не стоит ли фирме распустить свое рекламное агентство и переменить рекламную политику.
– Если вы хотите изменить имидж компании, то это лучший вариант, – ответила она. – Если же нет – то не стоит.
Леон Крэват не ответил на ее замечание и подозвал официанта. Барбара молча смотрела, как он подписывает чек своей шикарной золотой авторучкой. Для мужчины у него были слишком маленькие руки, даже меньше, чем у нее, и к тому же обработанные профессиональной маникюршей. Однако маникюр не скрывал того обстоятельства, что Леон Крэват грызет ногти. На какое-то мгновение Барбара попыталась представить себя с ним в постели, но ее воображение не пошло дальше вида этих маленьких ручек с искусанными ногтями у нее на груди. Это было одновременно и волнующее и отталкивающее зрелище.
Леон Крэват проводил ее из ресторана, подозвал такси и помог ей сесть. Захлопнув за ней дверцу, он зашагал в противоположном направлении.
У Барбары было такое чувство, будто она сдала экзамен. Но она не могла понять, по какому предмету, и не знала, сдала ли она его успешно. Она не сомневалась только в одном: ей есть чему поучиться у такого человека, как Леон Крэват.
На Рождество Барбара повезла детей в Пенсаколу. Аннетт была так возбуждена предстоящей встречей с отцом, что в самолете ее дважды стошнило. Кристиан вел себя очень хладнокровно, и казалось, его больше волнует конструкция "Боинга", нежели перспектива повидаться с отцом. Барбара хлопотала вокруг Аннетт, и у нее даже не было времени задуматься, каково это будет – снова увидеться с Диком, да еще на чужой территории.
Когда они сходили с самолета. Дик уже стоял внизу, на солнцепеке. Выглядел он усталым, и Барбара заметила, что он слегка растолстел, над поясом у него появился круглый мягкий животик. Дети побежали и повисли на отце. Дик сдержанно заулыбался, подхватил Аннетт и стукнул Кристиана по плечу. Барбару всегда очень трогало, что с детьми природная сдержанность Дика как бы тает. С ними он вел себя прекрасно, им было очень хорошо с отцом.
– Привет, дорогой, – сказала она, целуя его в щеку.
Дик улыбнулся в ответ, немного щурясь на солнце:
– Машина вон там.
Аннетт рассказывала о школе, а Кристиан – об успехах спортклуба "Никс". Барбара смотрела в окно и думала о том, как она переживет эти две недели в Пенсаколе. На каждом углу был банк и заправка. Американцы везде одинаковы, подумала Барбара: деньги и машины.
Дик подрулил к оцинкованным железным воротам и показал пластиковое удостоверение вооруженному часовому, который проверил его на испускающей голубое сияние фантастической машине и помахал, чтобы они проезжали. Черная асфальтовая дорога вела через лабиринт одинаковых оштукатуренных строений. В неком заранее определенном порядке они были выкрашены в желтый, розовый и голубой цвета. Травы нигде не было: на песчаной почве ничто не растет. Лишь там и здесь торчали одинокие тощие пальмы.
– Мы почти дома, – сказал Дик.
"Домом" было жилье, которое выделило для Ричарда Розера и его семейства Военно-морское управление. Это был коттедж розового цвета, с гостиной, обставленной потрепанной мягкой мебелью в раннеамериканском стиле, которая была накрыта старыми оранжеватыми пледами, на полу лежал зеленый ковер, обшитый коричневой тесьмой, на нем стоял журнальный столик из стекла и металла, а на стене над диваном висели два пейзажа. В домике помещалась также небольшая кухня, две спальни и ванная комната.
– Ты немного поправился, – сказала Барбара, распаковывая чемодан.
– Не могу отказать себе в посещении кафетерия, – сказал Дик. Он смутился, и Барбара чувствовала, что ему так же неловко, как и ей. Она подумала, что через пару дней это чувство неловкости пройдет. Это просто из-за того, что они два месяца жили врозь.
Вечером они отправились поужинать в закусочную, где дети накинулись на гамбургеры и кокосовый десерт. Они с нетерпением ждали следующего дня, чтобы отправиться на пляж, – виданное ли дело поплавать на Рождество!
Ночью, как Барбара и предполагала, Дик начал было заниматься с ней любовью. Но из этого ничего не вышло, так впервые за время их супружества он оказался не на высоте.
– Ты просто нервничаешь, – сказала Барбара. – Через день-другой все наладится. – Она больше говорила для собственного успокоения, чем для него.
– Ого, – сказал Кристиан, – я занырну прямо сейчас. Я настоящая выдра, правда, пап? – Они подъезжали к пляжу, и Кристиан просто места себе не находил от нетерпения.
– Конечно, – ответил Дик. – С самых пеленок.
– А я никакая не выдра, – возразила Аннетт. – Они противные и похожи на крыс.
– Кристиан говорит не о настоящей выдре, – сказал Дик. – Это просто такое выражение. Так говорят про человека, который любит воду.
Они взяли напрокат зеленый с белыми полосками пляжный зонт, и Дик помог Барбаре поднести корзину с едой, которую она собрала: холодная курица, капустный салат, фрукты, печенье и остуженный чай в термосе.
Дик явно избегал ее, стараясь сосредоточиться на детях. Возясь с полотенцами, Барбара удивлялась, почему для него таким унижением стала одна-единственная неудавшаяся ночь. В конце концов, даже в книжках пишут, что каждый мужчина может испытать моменты сексуального бессилия. И это вовсе не признак ослабления половой функции.
– Вот не везет, – сказал Дик, подходя к воде. – Медузы.
– Где? Я никогда не видал.
– У вас на севере их и не увидишь. Только здесь.
Дик подвел детей к воде и показал им медуз, гладких, скользких, медлительных и светящихся в темной зеленой воде.
– Ух ты, – сказала Аннетт, поджав губы и отступя на безопасное расстояние от воды.
– Они жалят, – сказал Дик. – Осторожно.
– Трусиха, – сказал Кристиан сестре. – А я вот не боюсь. – Он вошел в воду, схватил медузу и запустил в сестру.
Аннетт завизжала, а Дик схватил Кристиана за руку и вытащил из воды. Барбара шлепнула его по заднице. От злости Кристиан помрачнел и замкнулся. Аннетт, напуганная медузами и разочарованная тропическим вариантом Рождества, заныла и повисла на Барбаре.
С горем пополам они преодолели этот день, и, к облегчению Барбары, Дик ночью даже не пытался приблизиться к ней в постели.
На следующий день все решили остаться в поселке "Маклафлин" и поплавать в бассейне. Кристиан отрабатывал свое сальто, а Аннетт плескалась там, где было помельче, и старалась не замочить волосы. Дик и Барбара наблюдали за ними, сидя в алюминиевых шезлонгах. Им было как-то не по себе вдвоем, и в конце концов Дик попросил разрешения сходить на минуту в контору.
– Да ради Бога, – сказала Барбара, и оба попытались скрыть, что это их очень устраивает.
Весь день она провела, созерцая жен "Маклафлин" возле бассейна, играя в канасту и читая детективы. Ей казалось, что она попала в другое время. Местные дамочки продолжали пользоваться яркой губной помадой, как будто они и не подозревали о существовании других, более бледных тонов. У некоторых была мелкая старомодная завивка, и почти каждая щеголяла в ситцевом купальнике со штанишками наподобие мальчиковых шорт, которые, видимо, предназначались для сокрытия массивных ляжек. Неужели сюда не доходит ни "Вог", ни даже "Глэмор"? Неужели они не ходят в кино? И слыхом не слышали ни о сексуальной революции, ни о купальниках "бикини"? И Дику все это по душе. Ему хорошо здесь, в Пенсаколе. Барбара как будто взглянула на него по-новому.
– Тебе здесь нравится, да? – спросила она его после ужина.
– Конечно. Почему бы нет?
– Здесь все такое старомодное. Прямо-таки пятидесятыми повеяло.
– Значит, я человек пятидесятых, – сказал Дик. – Ты думаешь, что погоня за модной ерундой дает тебе преимущества?
– По крайней мере, это лучше, чем плестись в хвосте.
– Я думаю, что лучше всего твердо знать, кто ты есть. Даже если ты всего лишь "человек пятидесятых", – слова прозвучали с сарказмом и волнением. – А я знаю, кто я и чего хочу.
– А я – нет?
Дик промолчал. Он прошел на кухню и налил себе выпить.
– Ты никогда раньше не пил после ужина, – сказала Барбара, стараясь сгладить пробежавшую между ними тень.
– Я должен тебе сказать, – сказал Дик, неловко усаживаясь на жестком стуле. – Я встретил одну женщину.
– А-а. – Они сидели в этой ужасной гостиной, глядя друг на друга и не зная, кто и что должен теперь сказать.
– Она вдова… С тремя детьми…
– Понятно. И она хочет быть женой и матерью. Она не хочет делать карьеру, – закончила за него Барбара.
– Мне будет лучше в одной семье с женщиной, занимающейся домом и мужем.
– Ты собираешься на ней жениться? – спросила Барбара. Она нисколько не была удивлена. Дик не тот человек, который удовольствовался бы интрижкой. Он такой домашний, и к тому же однолюб.
Дик кивнул. Барбара вдруг осознала, что, когда он в пятьдесят седьмом году женился на ней, она была именно той женщиной, какая ему была нужна. Все дело в том, что с тех пор она изменилась, и та женщина, в которую она превратилась, больше не могла дать ему счастья.
– Значит, нам нужно развестись, – сказала Барбара.
– Это было бы лучше всего, – сказал Дик.
– Мне нанять адвоката? Я представления не имею, как это делается. – Пока она может обсуждать это с ним спокойно, все будет в порядке. Надо делать вид, что это происходит с кем-то посторонним.
– Я хотел бы время от времени видеться с детьми, – сказал Дик осторожно.
– Я же не стерва.
– Нет, конечно. Я знаю, – сказал Дик. – И я хочу их поддерживать материально. Ты же понимаешь.
– Я полагаю, все это могут устроить адвокаты, – сказала Барбара. Она вдруг почувствовала страшную усталость. Ей ужасно захотелось спать. – Я очень устала.
– Я лягу здесь, на диване, – сказал Дик. Он оставался джентльменом до самого конца.
– Я любила тебя, – сказала Барбара. – Правда. Я хочу, чтобы ты это знал.
– Я тоже, – сказал Дик. – Я любил тебя больше всего на свете. Но что-то произошло…
– Разные вещи случаются, – сказала Барбара и прошла в спальню, которую еще прошлой ночью она делила с Диком. Дик последовал за ней и попытался обнять ее. В этом жесте не было желания, только сострадание.
– Пожалуйста, не надо, – попросила Барбара. Она не могла вынести еще и его жалость. – Это черт знает что, а не канун Рождества.
На следующий день они устроили праздник. Аннетт получила в подарок детский набор косметики, несколько книжек и свитер. Кристиану досталась спортивная рубашка "Никс" и годовая подписка на журнал "Спортс иллюстрейтед". Дику Барбара подарила кожаный ремень от Гуччи, который купила для него в Нью-Йорке, а он вручил ей флакон "Мисс Диор".
Двадцать шестого числа, на восемь дней раньше запланированного срока, Барбара с детьми сели в самолет на Нью-Йорк. Дети, казалось, ни на йоту не огорчились переменой в планах: Аннетт уже заскучала по своим подружкам, а Кристиан так и не смог преодолеть разочарования от несостоявшегося купания в океане. Ветер, который мог бы отогнать медуз от берега, так и не поднялся.
На прощание Дик крепко обнял и расцеловал детей и, не зная, как себя вести, чмокнул Барбару в щеку. Проверяя, надежно ли пристегнуты дети, Барбара подумала, что скорое завершение визита принесло всем только облегчение. И ничего более печального нельзя было сказать о кончине семейной жизни.
5
В апреле 1968 года суд города Хуареса, штат Мексика, расторг брак Барбары Друтен и Ричарда Розера. Все хлопоты взял на себя Дик, и Барбара обнаружила, что получить развод можно без каких-либо усилий с ее стороны.
Формальный разрыв состоялся через такое длительное время после психологического, что, подписывая бумаги, Барбара почти ничего не почувствовала. Зато дети с момента возвращения из Пенсаколы вели себя беспокойно. Аннетт отказалась встречаться с отцом и его новой женой, когда они приезжали в Нью-Йорк, а Кристиан подарил свою майку "Никс" сыну директора школы, под тем предлогом, что она не подходит ему по размеру. По ночам детей душили кошмары, от которых они спасались в постели у Барбары. В начале весны Барбара советовалась на этот счет с детским психологом, и тот сказал, что не стоит огорчаться, что Аннетт и Кристиан ведут себя естественно и что вскоре все пройдет. Барбара убедила себя, что психолог прав.
– Жаль, что у вас с Диком так все получилось, – сказала Барбаре ее мать, когда она как-то привезла ей внуков на выходные. – Но не стану притворяться, что меня это удивило.
– Я боялась, ты будешь сердиться, – сказала Барбара. – Все-таки это первый развод у нас в роду.
– Я только об одном хочу спросить тебя, ты уверена, в самом деле уверена, что приняла правильное решение? – Мать хотела знать правду, а Барбара и не пыталась ничего скрывать.
– А что мне было делать? У меня не было выбора. Дик знал, кто ему нужен, и это – не я. А если я – то такая, какой я была в пятьдесят седьмом году. А я уже совсем другая.
Эванджелин Друтен позволила себе заметить:
– По-моему, ты изменилась в лучшую сторону.
С годами Барбара все больше начинала ценить свою мать. В свои шестьдесят семь лет она выглядела моложе, чем была в пятьдесят четыре. Просто поразительно, как она изменилась после смерти мужа. Она превратилась из провинциальной светской дамочки, зависимой и пассивной, в активную и деятельную женщину. Иногда Барбара задавала себе вопрос, не подумывает ли ее мать о новом замужестве, тут же пробовала отнести этот вопрос к себе и гадала, как на ней самой отразится жизнь в разводе.
– Что бы ты сказала, если бы я предложила детям провести каникулы со мной?
– Я спрошу, – ответила Барбара. Ей не хотелось решать это за них. Она и без того чувствовала себя виноватой из-за развода.
Дети пришли в восторг, когда им предложили провести лето в Полинге. Это было что-то совершенно новое и потому интересное!
– Тебе надо какое-то время побыть одной, – сказала мать, – заняться собой, своей собственной жизнью.
Возвращаясь на машине в Нью-Йорк, Барбара вспоминала свой давний разговор с матерью осенью пятьдесят девятого года, когда она отправлялась к Дику в Монтаук. Тогда мать тоже посоветовала ей заняться собой, и семью удалось снова склеить. Теперь же, когда брак был позади, этот совет казался ей еще более своевременным. Ей надо стать эгоисткой, уделять время и внимание себе, думать о своей жизни, о своем будущем.
Квартира на Грэмерси-парк угнетала Барбару. Она хранила слишком много воспоминаний, и плохих и хороших. Они таились там в каждом углу и нападали на нее из неожиданных мест и в неожиданный момент. Она поняла, что сейчас главным в жизни, по крайней мере для нее, является дом, в котором она живет. И Барбара приняла первое важное решение – сменить квартиру.
Она еще не трогала денег, которые получила в наследство от свекра. Они по-прежнему лежали на счету в банке, обрастая процентами. Время от времени Барбару посещала мысль, что недурно бы поместить их в какое-то прибыльное дело, но она не знала, как это сделать и к кому обратиться за советом. Сейчас она была рада, что не сделала этого. Теперь у нее было на что их потратить.
За восемьдесят тысяч она купила шестикомнатную квартиру на Восточной 77-й улице между Парк-авеню и Мэдисон-сквер.
Едва заполучив новую квартиру, Барбара приняла второе важное решение: все, до последней мелочи, вещи, приобретенные за годы замужества, она пожертвовала комиссионному магазину для бедных.
Следующие шесть месяцев Барбара носилась по магазинам, пытаясь таким образом побороть депрессию. Она купила новую кровать, новые ковры и шторы, новые скатерти и посуду, новые диваны, столы, стулья и зеркала, раскладные кровати для детских комнат, чтобы оставлять у себя ночевать припозднившихся гостей. Все свободное время она проводила в "Блумингдейл", "Портхольте" и прочих знаменитых супермаркетах. Не было дня, чтобы она не купила что-нибудь новое, и каждый вечер дома ее ждали все новые и новые свертки, которые ей надлежало распаковать. Все новые и новые приобретения. Как ни забавно, но именно деньги Алекса Розера позволили ей купить для себя свободу от его сына, думала она. В каком-то смысле купить себе новое "я".
Понемногу прошли и депрессия, и угрызения совести, и приступы отчаяния. Постепенно она начинала чувствовать себя сильней и уверенней. Больше всего Барбара сожалела о собственной пассивности. Ведь она еще задолго до Дика знала, что их браку пришел конец, и все же ничего не предприняла со своей стороны. Она позволила себе плыть по течению, пока обстоятельства не сделали развод необходимостью. Теперь, оглядываясь назад, она сокрушалась: как у нее недостало смелости сделать первый шаг?
Десятилетие подходило к концу, и Барбара осознала вдруг, что кое-что в ней самой изменилось в корне: из пассивной она стала активной.
Барбара не могла оторвать глаз от искусанных ногтей Леона Крэвата. Это было как гипноз. Заметив ее взгляд, он сделал над собой усилие, чтобы не убрать рук.
– Стенли Бэрман, – сказал он, – знаете такого?
– Слышала.