- Но мы не станем называть свои киски так же небрежно, как парни свои члены, - настаивает Харлоу.
- А это разве плохо? - спрашивает Миа. - Может, нам стоит быть с ними чуть небрежнее?
Харлоу выглядит оскорбленной.
- Ну, например… лазейка, - Лондон обеими руками показывает себе между ног и оглядывает всех в поисках поддержки. - Типа это моя "лазейка".
- Может, лучше что-нибудь другое, не рифмующееся с одноглазой змейкой? - предлагаю я.
- Ой, - весь энтузиазм Лондон тут же испаряется. - Это так странно. Я даже не сообразила. Честно говоря, давно не думала об одноглазых змейках.
- Как новый дом? - спрашиваю я Миа, меняя тему. Затем застегиваю сумку и ставлю ее рядом со столом.
Она пожимает плечами и блаженно улыбается.
- Безумно красивый. Вчера получили ключи.
- И ночевали там? - уточняю я.
Она кивает.
- Там еще ни мебели, ни электричества. Внутри холод собачий, и Ансель голым нарезал несколько кругов по дому, прежде чем атаковать меня прямо на деревянном полу гостиной, - она хватается за поясницу и морщится. - Я в свои двадцать три старовата для секса на полу? Как-то надеялась на бóльшую долговечность.
- Что ж, это объясняет, почему ты согнулась в три погибели, - замечаю я.
Лондон вздыхает.
- Я бы занялась сейчас сексом хоть на отвесных скалах.
Я даю ей пять, но она тут же хватает меня за руку и сильно шлепает по ладони.
- Погоди-ка. Я забираю назад свои пять. У тебя вчера был мега-трах. И еще сегодня.
- В последний раз такое у меня было почти год назад! - не соглашаюсь я. - И я еду в Л-А, где буду три дня без мега- и даже просто траха. Так что давай-ка все же пять.
Лондон вяло касается моей ладони, а при упоминании о Л-А мы вчетвером погружаемся в молчание. Эта тишина говорит, что они закончили надо мной издеваться. Но раз все остаются на своих местах, мне понятно, что они никуда не уйдут, пока наконец не услышат подробности.
Поэтому я рассказываю, что могу.
Рассказываю, как я его рисовала и как после этого ослабла напряженность. Что мои чувства начали расти в геометрической прогрессии, едва я их просто признала. Выкладываю о том вечере обнимашек у него дома, о вечеринке в Лос-Анджелесе и о баре после нее. Об откровенном признании Оливера, что он в меня влюблен.
Давление у меня внутри так сильно нарастает, что трудно сделать глубокий вдох.
Харлоу прижимает руку к своей груди.
- Он так и сказал?
Я киваю, покусывая ноготь, и отвечаю:
- Так и сказал.
- И не занялась с ним сексом в ту же ночь? - уточняет Миа.
- Тем более в отеле, - добавляет Харлоу, в ужасе от моей упущенной возможности.
Это становится уже чересчур, я чувствую, как сильно сказалась на моей жизни эта многомесячная тоска по Оливеру.
- Это слишком важно для меня, - говорю я.
И мои глаза неожиданно наполняются слезами.
Оттолкнув удивленную Харлоу, я несусь в ванную и закрываю за собой дверь.
- Что… - я слышу, как говорит Лондон.
А Харлоу тихо бормочет:
- Понятно.
Я слышу ее тихий стук в дверь, пока ополаскиваю лицо прохладной водой и вытираю мягким полотенцем.
Дыши.
Это просто все и сразу, - говорю я себе. - Дыши.
- Лола?
- Просто дай мне пару минут.
Не знаю, откуда у меня этот мрачный страх. Кровь то холодная от ужаса, то горячая от восторга, - это чередование просто сводит с ума. Все хорошо. Мы в порядке. Тогда почему у меня такое чувство, будто я в руке пытаюсь удержать ураган?
Я расчесываю волосы и снова собираю их в аккуратный хвост. Подкрашиваюсь. Уставившись на себя, я стараюсь не волноваться, что отражающаяся в зеркале женщина непременно все испортит.
- Лола, - шепчет Харлоу через дверь. - Лола. Это ничего, что ощущается так интенсивно. Оливер никуда не денется.
* * *
Машина останавливается у Four Seasons в Беверли Хиллз, водитель достает из багажника мою скромную небольшую сумку и любезно улыбается, когда я ему оставляю в качестве чаевых единственную жалкую десятку, что была у меня из наличных.
Я вздрагиваю, когда посыльный одновременно со мной тянется к сумке, после чего мы оба хором извиняемся. Его улыбка сочувственная, и он кивает в сторону роскошного входа в отель. Должно быть, я выгляжу, будто коматозник: толком не выспавшаяся предыдущей ночью, я дрыхла, как насосавшийся молока младенец всю дорогу от Сан-Диего. Но даже с приходом сумерек и наличием манящей кровати в моем номере, к сожалению, я знаю, что буду на ногах еще несколько часов.
Номер уже оплачен, и с ключом в руке я поднимаюсь наверх. Роскошный люкс оформлен в нейтральных тонах с яркими цветами в вазе на столе. Огромная двуспальная кровать занимает максимум пространства спальни, а сквозь приоткрытые французские двери, ведущие на балкон, виден горизонт Лос-Анджелеса.
Он очень красивый, а грядущие дни обещают быть захватывающими, но у меня сосет под ложечкой. Как бы отчаянно это ни звучало, но мне не нравится идея несколько дней быть вдали от Оливера. У нас все только началось, и еще не время даже для коротких расставаний.
Беру телефон, чтобы ему позвонить, и вижу два пропущенных звонка от моего редактора, три от Бенни и один от Оливера.
Первым я прослушиваю сообщение Оливера, пока иду в ванную, попутно раздеваясь. Мне нужен душ, еда в номер и полноценный сон.
"Привет, лапочка. Уже соскучился. Надеюсь, дорога была легкой. Сегодня собираюсь поужинать с нашими. Тебя там будет не хватать. Позже тоже, - он понижает голос: - Не хочу сегодня спать один в своей постели. Хочу там тебя и верхом на мне. Лола, я спятил. Позвони, когда приедешь, и мы с тобой поиграем. Я люблю тебя".
Я слушаю запись снова и снова, пока не включаю воду и с улыбкой не вспоминаю каждое его прикосновение, забыв о других сообщениях, мигающих красным на экране телефона.
* * *
Машина забирает меня у входа в отель на следующий день в девять утра, и по дороге через центр Л-А я глазею в окно. Вчера после душа я перезвонила Оливеру, и мы разговаривали три часа, пока не охрипли от усталости. Внезапно мне хочется иметь его и наше фото - чтобы смотреть на него вместо однообразия зданий, тротуаров и габаритных огней машин впереди.
Но когда я достаю телефон, чтобы посмотреть, какие у меня вообще есть фотки, на экране мигает уведомление о еще одном звонке Бенни.
- Блин, - еле выдыхаю я, большим пальцем чувствуя, что телефон был поставлен на беззвучный режим с момента приезда из Сан-Диего. - Блин, блинский блин! - я забыла, что он звонил. И даже не прослушала его сообщения.
"Лола, это Бенни, перезвони".
"Лола, милая, я только что разговаривал с Эриком. Он ждет, когда ему пришлешь рукопись".
Мой редактор? Что?
"Привет, Лола, это Эрик. Набери мне. Как успехи с "Майским Жуком"? Нужно вычитать, что уже есть, и обсудить, понадобится ли тебе дополнительное время".
- Дополнительное время? - вслух повторяю я. Водитель тут же смотрит на меня в зеркало заднего вида. А я трясущимися руками открываю приложение с календарем.
Я не могла перепутать сроки.
Просто не возможно, чтобы я перепутала сроки.
Ищу и быстро моргаю. Я вроде бы знаю о сроках по книге на следующей неделе - все время себе напоминаю, что пора доделать - но в календаре ничего нет. Прокручиваю вперед на одну неделю, две, три… Ничего. Пролистываю назад эту неделю, предыдущую. Тоже ничего.
Водитель подъезжает к офисам студии, и, рассеянно поблагодарив, я выхожу из машины. Руки становятся влажными от пота. Со страхом где-то в животе открываю календарь на две недели назад. С пометкой на среду там красуются слова:
Сдать "Майского Жука" Эрику.
Это было две недели назад.
У меня готово всего семнадцать панно для следующей книги, а срок сдачи был две недели назад. Теперь я понимаю, почему Эрик писал мне на почту, как обычно, перепроверяя. И теперь понятно, почему Бенни нервничал о книге, как о своей собственной. Никогда в жизни я не запарывала дедлайны - даже такие незначительные, как домашние задания по математике.
Я выбегаю из здания и хотя понимаю, что опаздываю на встречу с Остином и Лэнгдоном, но больше ждать не могу. Бенни на мой звонок не отвечает, и я оставляю ему бессвязное сообщение, истерически пытаясь объяснить произошедшее: что я внесла уведомление в календарь и почему-то запомнила, что это будет в марте, а не в феврале, и пусть он позвонит Эрику и все объяснит, и пожалуйста, пусть скажет, что мне нужно еще время, и я никогда больше о таком не попрошу, и все это полностью моя вина.
Приходит сообщение от Оливера: "Удачи сегодня!" - и моя паника возрастает в разы. Я понятия не имею, как собираюсь сегодня сосредоточиться хоть на чем-нибудь, зная, что так мощно облажалась.
- Доброе утро, Лолс! - окликает меня Остин откуда позади, и, оглянувшись, вижу, как он не спеша направляется со стороны многоуровневой парковки по соседству.
Он широко улыбается, и я бросаю телефон в сумку, все еще дрожа.
- Доброе утро.
Когда, приблизившись, он видит мое лицо - а я не сомневаюсь, что выгляжу бледной и тревожной - то хмурится и притворно сварливо смотрит на меня.
- Ты сегодня не выглядишь крутышкой, готовой надрать всем задницы.
- Просто я сейчас поняла, что пропустила…
Остину на самом деле плевать. Он уже проходит мимо, кивком показывая идти за ним.
Оттянув ворот блузки, чтоб хоть немного охладиться и успокоиться, я вслед за ним иду в здание. И черт бы побрал: на моей синей блузке подмышками уже проступили большие следы от пота. И они явно станут еще больше. Моим первым порывом было желание позвонить Оливеру и обо всем рассказать, после чего расслабиться, когда он спокойно уверит, что все нормально, и предложит вариант, как мне поступить.
- Лэнгдон скоро будет, - говорит мне Остин. - О чем ты говорила? Пропустила что-то?
- Ох, - отвечаю я, стараясь идти в ногу с его быстрыми шагами, пока мы идем к лифту. - Мне нужно было кое-что отослать редактору.
Я чувствую, как голова идет кругом, когда вытаскиваю телефон проверить, нет ли звонка от Бенни.
- Упс, нет-нет, никаких гаджетов! - говорит он и указательным пальцем нажимает на кнопку наверху моего телефона. - У нас сегодня миллион дел, - наклонившись ко мне, он добавляет: - И нет ничего более важного, верно?
* * *
Остин ведет меня в конференц-зал и вручает распечатанную копию сценария - как мне показалось на первый взгляд - а это значит, что у меня есть полчаса просмотреть его до приезда Лэнгдона.
- Он застрял в пробке, - говорит Остин, хмуро глядя в свой телефон.
- Я еще даже не читала…
- Не волнуйся, - мягко перебивает меня он. Обходит стол и садится рядом. То, как искренне он поморщился, говорит мне, что он знает, насколько все это для меня тяжело. Просто обычно трудно сказать, на моей ли он стороне. - У нас есть целый день на внимательное изучение. Клянусь, Лола, у тебя будет сколько угодно времени на работу с этим сценарием.
К тому моменту, как приезжает Лэнгдон, и мы втроем рассаживаемся вокруг стола, я исписала блокнот малопонятными и хаотичными заметками про первые сцены. Рукопись передо мной - одна из самых захватывающих вещей в моей жизни, но я не могу как следует погрузиться в процесс. Мое внимание перемещается с "Майского Жука" к Оливеру и обратно - то с облегчением, то с тревогой. Но Лэнгдон с Остином ориентируются в сценарии очень хорошо, так что даже без учета паники из-за дедлайна и одержимости Оливером, который не выходит у меня из головы, я чувствую себя так, будто пытаюсь догнать машину на дороге, когда стараюсь не потерять нить разговора.
Мне просто нужно сосредоточиться. И у меня не получится посмотреть, звонил ли мне Бенни или Эрик. Так что нужно просто пережить этот день.
Просто продержись день.
Просто продержись…
- Ну так что, Лола, - в мою усердную работу по сохранению спокойствия врывается Остин, кончиком ручки почесывая голову. В тихом зале хорошо слышен этот звук. Я провожу ладонями по голым рукам, задаваясь вопросом, зачем так сильно включили кондиционер. - Мы думали о первой сцене, - продолжает он. - Куинн вполне себе может возвращаться и из библиотеки, а не просыпаться у себя в постели.
Я пробегаю взглядом по своему списку вопросов и вижу, что тут у меня нет никаких замечаний. Я на самом деле люблю первую сцену.
- Но в библиотеке не так пугающе, чем когда она просыпается и видит его, - не соглашаюсь я.
- Я просто не уверен в расположенности зрителей к Рэйзору, стоящему в спальне восемнадцатилетней девушки, - замечает Лэнгдон.
Я уставилась на них обоих.
- Особенно если учесть, что Куинн пятнадцать.
Остин поднимает взгляд на Лэнгдона, и я замечаю его едва заметное покачивание головы.
- Давайте сначала сосредоточимся на этой сцене и решим, библиотека ли или спальня.
- Зрители и не должны быть расположенными к Рэйзору в начале, - мне что, действительно нужно это объяснять? Я чувствую, как мой прежний стресс сменяется новым, будто кто-то подлил масло в огонь. - Он изуродован шрамами, у него острые, как ножи, зубы. Он не похож на героя, потому что в начале истории он и не такой.
Остин пускается в объяснения о том, как важно зрительское доверие и верное первое впечатление, и использует столько профессионального сленга, что через несколько минут мой мозг начинает отвлекаться и вместо происходящего думать –
об Оливере в его кабинете,
как он сказал мне быть тихой,
как он будто бы знал, что при мысли об отъезде на эти три дня я была близка к панике,
насколько сильно он уже меня любит и как доверяет, что я его правильно пойму,
и как сильно он мне нужен прямо сейчас, с направленным на меня взглядом и помогающий мне справиться со всем этим, шаг за шагом.
- …так что вопрос на самом деле в том, чтобы буквально схватить их за шкирку и орать в лицо, что они обязаны полюбить Рэйзора, - продолжает Остин, - причем независимо от того, что тот делает. И да, прямо в первой сцене. Это потом поможет им простить его за последующие действия.
Я киваю, а в голове каша. В том, о чем он говорит, вроде бы есть смысл.
Но при этом и ни капли нет.
И, блядь, я понимаю, что пропустила бóльшую часть его пояснений, но я не могу не начать спорить.
- Просто я считаю…
Тяжело вздохнув, Лэнгдон раздраженно смотрит в сторону Остина.
- У нас на это нет времени.
- Нет-нет, - отмахнувшись от Лэнгдона и обаятельно улыбаясь, говорит Остин. - Пусть говорит.
Я с трудом нахожу слова, несколько долгих мучительных секунд внезапно пытаясь вспомнить, о какой именно сцене мы вообще говорим.
- М-м…
- Начало… - терпеливо подсказывает Остин.
Несколько раз кивнув, я продолжаю:
- Я предпочитаю, чтобы все осталось, как в книге.
Лэнгдон насмешливо бормочет себе под нос:
- Ну вот и сюрприз.
Я резко поворачиваюсь к нему.
- Прошу прощения? - мое сердце бьется так сильно, что я начинаю дрожать. - Разве это не адаптация книги? Я не одну неделю редактировала эту сцену, чтобы все было правильно.
Лэнгдон саркастически улыбается.
- Сколько тебе лет? - наклоняясь вперед и облокачиваясь на локти, спрашивает он.
Я сажусь.
На панно изображена девушка с канистрой бензина, держащая в руках спичку.
- Двадцать три.
- Двадцать три, и ты написала книгу, которая кому-то понравилась. Ну а теперь ты все стала понимать в Голливуде, - щелкнув пальцами, он откидывается на спинку кресла. - Честно говоря, не понимаю, зачем я здесь.
Температура моей крови превысила кипение. Что он сейчас сказал?
- Я тоже не понимаю, зачем, - наконец выдаю я подрагивающим голосом. - Тебе сорок пять, и ты написал только один адаптированный сценарий для крупного фильма, собравшего в прокате меньше одиннадцати миллионов. Наш бюджет в десять раз больше.
Лэнгдон делает глубокий вдох, от чего становится похожим на дракона, который вот-вот изрыгнет пламя.
- Я занимаюсь инди-фильмами, и это перспективная ниша, которая позволяет мне…
Остин пытается засмеяться, но получается резкий вопль.
- Лэнгдон, остановись. Не звезди. Лола просто говорит, как чувствует. Это все для нее в новинку, - он поворачивается ко мне и успокаивающе говорит: - Что-то из этого - и да, я понимаю, насколько это трудно - ты должна доверить нам. Мне. Лэнгдону. Доверить процесс. Как думаешь, сможешь? - он кивает и улыбается, будто я уже согласилась.
Я же потрясенно смотрю на него.
- Превосходно, - заявляет он. - Мы самую-самую малость изменим первую сцену, и бах! На экранах появится созданный тобой мир!