Снова поколебавшись, Чарльз тихо ответил:
- Поначалу это было просто влечение. Жажда плоти. Мне хотелось обладать тобой. Но я совершил ту же самую ошибку, что и мой отец.
- Как так?
- Он влюбился в красавицу англичанку. Я влюбился в красавицу американку. Я не думал, что наш роман зайдет так далеко, Ники. Потом, когда я всерьез привязался к тебе, я решил, что как-нибудь смогу все уладить: и отношения с тобой, и членство в группе моего отца, и наш брак.
- Но потом ты передумал?
- Нет, не совсем так.
- Тогда почему же ты решил исчезнуть бесследно три года тому назад?
- Не из-за тебя, хотя ты начала становиться определенной помехой. Я начал подозревать, что мне "на хвост" сели иностранные разведслужбы и собираются меня убрать.
- Какие?
- ЦРУ. И "Моссад".
- Но почему я стала помехой?
- Как я тебе уже сказал, мой отец погиб в восемьдесят первом году. Второй человек после него, который занял этот пост после его смерти, очень сильно полагался на меня, куда значительнее, чем мой отец, и в самых разных случаях. Меня и в самом деле глубоко затянуло это дело, гораздо больше, чем мне хотелось бы, хотя я искренне верил в правоту отца. И тем не менее…
- Тебе хотелось вести привычную жизнь в Лондоне, так?
Чарльз кивнул.
- Да. К восемьдесят шестому году, вскоре после того, как мы были помолвлены, я понял, что ничего не получится. Ты оказалась слишком серьезной помехой. А еще я понял, что поступаю с тобой нечестно, мне не хотелось подвергать тебя опасности. Итак, все это, вкупе с моими опасениями насчет спецслужб, убедило меня в том, что я должен исчезнуть. Что я и сделал.
- И твоя мать ничего не знала?!
- Ничего. Отец не хотел, чтобы она знала. Не хотел этого и я.
- Зачем же ты мне все это рассказываешь?
- Потому что не вижу причин, по которым тебе не следовало бы это знать.
- Ты прикажешь своим, чтобы меня убрали?
- Не говори глупостей, Ники.
- Я ведь могу выдать тебя.
- Ну и что? Теперь это уже не имеет никакого значения.
- Почему же?
- Сегодня я уезжаю на Ближний Восток. И больше не вернусь в Европу. Останусь жить там до конца своих дней.
- Почему?
- Здесь становится слишком опасно. Есть и другие причины, о которых я умолчу.
- Ты едешь в Ливан?
- Я не могу сказать тебе, куда я еду, ты же прекрасно понимаешь.
Неожиданно раздался стук в дверь. Чарльз посмотрел на нее и произнес:
- Войдите.
На пороге стоял Пьер, тот самый человек, который обыскивал ее номер в Мадриде.
- Машина ждет внизу, - сообщил он.
Чарльз кивнул и поднялся. Повернувшись к Ники, он сказал:
- Мне пора. В Ле-Бурже меня ждет самолет.
Ники тоже поднялась.
- Я ни о чем не стану рассказывать твоей матери, даже о том, что мы сегодня виделись.
Чарльз кивнул.
- Не надо, не говори. Она и так страдает.
Ники почувствовала, как волна гнева поднимается в ней, но сдержалась.
- Она на днях горько плакала о тебе, - воскликнула Ники.
- Я люблю ее, но… - Чарльз не договорил, взял свой дипломат и вышел в прихожую. Ники последовала за ним.
Открыв входную дверь, Пьер подхватил два чемодана и заторопился вниз по короткому лестничному пролету на улицу.
Когда Ники и Чарльз спустились на первый этаж, он повернулся к ней и уточнил:
- На этот раз я говорю "прощай", Ники.
Она кивнула.
- Если ты думал, что я собиралась делать о тебе материал, так вот уж нет. Говорю это на всякий случай.
- Знаю. Ты слишком любишь мою мать. Ты никогда не поступила бы с ней жестоко.
Они стояли на тротуаре.
- Как тесен мир, - вдруг произнес Чарльз. - Я о том, как ты налетела на меня в Бельвилле.
- Да, уж.
- Тебя подвезти?
- Нет, спасибо, я лучше пройдусь, - сказала она.
Он чуть заметно улыбнулся.
- Прощай, Ники.
- Прощай, Чарльз.
Пьер уложил багаж и, после того как Чарльз разместился на заднем сиденье, уселся рядом с шофером. Машина медленно покатила прочь по узенькой улочке.
Ники направилась к бульвару де Курсель, не в силах справиться с роем мыслей, гудевших в голове.
Взрывная волна была так сильна, что швырнула ее ничком на тротуар. На долю секунды она потеряла сознание. Когда же она, встав на колени, обернулась, с губ ее слетел сдавленный стон. Машина, в которой ехал Чарльз, взорвалась метрах в тридцати от нее. Ники задохнулась от ужаса и рывком заставила себя подняться. Воздух был полон дыма и запаха гари, по всей улице валялись куски железа, битого стекла и клочья материи.
Со стороны парка Монсо к ней через улицу бежали патрульный полицейский, находившийся в это время на дежурстве, и несколько прохожих.
Вся дрожа, Ники прислонилась к стене дома и закрыла глаза. В этом аду спасения для него не было и быть не могло. Взорвалась именно его машина. Других на улице Жоржа Берже не было.
37
Две женщины сидели на старинной каменной скамье на вершине Горы влюбленных. Был субботний день, солнечный и теплый, и легкий ветерок резвился в кронах деревьев и гнал белые облачка по синему небосводу. Отличный сентябрьский денек.
Но женщины не замечали чудной погоды. Они сидели, обнявшись, соприкасаясь светлыми головками и наслаждаясь мгновениями покоя после долгого и трудного разговора.
Ники слегка отстранилась, заглянула Анне в глаза и закончила:
- Вот так. Я рассказала всю правду, ничего не утаив. Теперь вы знаете все.
Анна кивнула и сжала ее руку, затем вытащила из кармана платок и вытерла глаза.
- Значит, моего мальчика больше нет. - Она скорбно покачала головой. - Ты знаешь, я, наверное, сегодня выплакала все слезы. Ничего не осталось. Я скорбела по Чарльзу три года и вряд ли смогу скорбеть дальше.
- И не надо. Вам нужно смотреть вперед, Анна. Жизнь продолжается - ваша жизнь с Филипом.
- Да, дорогая, ты совершенно права. - Анна улыбнулась. - Минуту назад ты сказала, что теперь я знаю все, и это действительно так, благодаря тебе. Но ты всего не знаешь, Ники. Ты не знаешь того, что знаю я. Думаю, мне следует рассказать тебе о Найефе аль-Кабиле и о том, что произошло сорок один год назад.
- Если только вы и в самом деле хотите этого.
- Да, хочу. И Филипу я расскажу. Потом. Он тоже имеет право знать.
Посмотрев вдаль, спокойно и задумчиво, Анна начала свою исповедь:
- Я помню все, как если бы это случилось вчера. Мельчайшие подробности так же живы в моей памяти, как и тогда. Мой отец, Джулиан Клиффорд, в свое время был видным государственным деятелем, Ники. Он много общался с великим Уинстоном Черчиллем, особенно во время второй мировой войны. Они были политическими союзниками. Мой отец помогал созданию государства Израиль в сорок восьмом году. Мы с ним были в то время очень близки. Он был вдовец - моя мать умерла во время войны. Так или иначе отец взял меня с собой в Палестину, это было в сорок седьмом. Ему нравилось возить меня с собой за границу, ведь он подолгу не бывал дома. В сорок восьмом году я встретила Найефа. Он был потомком древнего и знатного палестинского рода в секторе Газа. Его семья владела землей и апельсиновыми плантациями. Их очень уважали в тех местах. Найеф был на несколько лет старше меня, и мы полюбили друг друга.
Анна замолчала.
Ники посмотрела на нее, но ничего не сказала, поняв, что она собирается с духом.
- Мы очень любили друг друга, Ники, - продолжила свой рассказ Анна. - Это была первая любовь для нас обоих, ты знаешь, что это такое. Мы не видели никого и ничего, кроме друг друга. Он был такой красивый, такой обаятельный молодой человек, не очень высокий, белокурый, с красивыми зелеными глазами, чистыми и невинными. Он был очень добр, нежен и предан, и мы стали неразлучны. В мае сорок восьмого, когда мне едва исполнилось семнадцать, я поняла, что беременна.
Анна снова замолчала и пристально посмотрела на Ники.
- В те времена все было по-другому. Я ничего не могла поделать, даже если б захотела, чего у меня и в мыслях не было. Естественно, я ужасно испугалась. Мы рассказали все моему отцу, Найеф сказал, что любит меня, и попросил моей руки. Я тоже призналась, что люблю Найефа. Но мы не услышали от него ничего хорошего. Отец был в ужасе и ярости. Он тут же отвез меня домой, в Англию. Сердце мое было разбито. Я смогла увидеть Найефа только спустя семь лет.
- О, Анна, дорогая, как это печально. Вы были так молоды, почти ребенок.
- Мы оба были детьми. И неопытны в житейских делах. У моего отца был старинный и дорогой друг, Генри Деверо, британский промышленник. Генри знал и любил меня с детства. Он был вдовцом, детей у него не было, и по просьбе моего отца он согласился на мне жениться. Наша свадьба состоялась в сентябре. Можешь представить мой ужас, когда меня, ждущую ребенка, разлучили с Найефом и выдали за человека чужого, которого я знала только как друга отца. Горе мое было огромно, но мне ничего не оставалось, как повиноваться родительской воле. Генри к тому времени знал, что у него рак лимфатических узлов и долго ему не прожить. Семьи у него не было, только дальний брат. Он всегда нежно относился ко мне и был счастлив на мне жениться. Ему нравилась мысль о том, что ему будет о ком заботиться и что он сможет прожить последние годы жизни в обществе юной супруги. Должна сказать, что он был добр ко мне и очень любил Чарльза. Но с ним я не была счастлива. Да и о каком счастье можно говорить? Наш брак был насмешкой. Но теперь, оглядываясь назад, я должна сказать, что я и не старалась что-то изменить. Генри казался мне стариком. Как, впрочем, оно и было, он годился мне в отцы.
- И само собой разумеется, вы тосковали по Найефу, - проговорила Ники, вновь касаясь руки Анны.
- О да, как я по нему тосковала! Но ничего не могла поделать. И все же у меня был очаровательный ребенок - Чарльз. Сын Найефа. Я обожала сына до самоотречения, и он помог мне залечить сердечную рану. В конце концов я привыкла - ведь ко всему привыкаешь. Чарльз родился в феврале сорок девятого, но лишь когда ему исполнилось шесть лет, я решила, что он должен узнать своего настоящего отца. К тому времени все стало намного проще, ибо Генри и мой отец умерли. И вот в пятьдесят пятом году я отвезла Чарльза на юг Франции, в Ниццу, где он и встретился с Найефом.
- И с того времени он постоянно виделся с отцом на протяжении многих лет. Чарльз говорил мне об этом в Париже.
Анна кивнула.
- Они виделись очень часто. Я поведала ему, что это большая тайна, что никто не должен знать о Найефе, так как боялась моего брата Джеффри. Надо сказать, что Чарльз оказался очень смышленым мальчиком. Он умел хранить секреты. Он любил Найефа, и Найеф любил его. Я не знала о том, чем он ему забивает голову. - Анна промолчала и, вздохнув, добавила: - Но в любом случае я ничего не могла бы с этим поделать. Когда Чарльзу исполнилось восемнадцать, он стал жить, как ему хочется, он ведь был очень самостоятельный, независимый. Но, по правде говоря, Ники, я и не подозревала, как сильна их взаимная привязанность, во что превратились их отношения, не знала до сегодняшнего разговора с тобой. Чарльз был очень скрытным. Я полагаю, должен был молчать.
- А вы восстановили свои отношения с Найефом?
- Нет. Впрочем, это не совсем так. Мы встречались с ним пару лет, наш роман возобновился там же, где мы расстались. Только это было уже совсем не то - прошлого не воскресишь. Мы расстались по обоюдному согласию. Он жил в Ливане, а я здесь, в Пулленбруке, и к тому времени он увлекся политикой и с головой ушел в свои планы. Я думаю, он уже тогда затеял свое дело.
- Чарльз сказал, что его отец был политиком умеренного толка. Вы верите этому?
- Всецело. Найеф был не из тех, кто прощает насилие или прибегает к нему. Он всегда считал, что мира можно достичь другими средствами.
- Он женился? У него были еще дети?
- Нет, он так и не женился. И детей у него больше не было - по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Возможно, это одна из причин, по которой Чарльз так дорог ему. Он был его единственным сыном, и он предъявил на него свои права, разве нет?
- Да, так, - согласилась Ники и осторожно добавила: - А Чарльз позволил ему это сделать. У него ведь был выбор.
Анна тяжело вздохнула.
- Во всем виновата одна я, Ники, - проговорила она. - Не влюбись я в Найефа молоденькой девушкой, ничего бы не случилось…
- Но и Чарльза у вас тогда тоже бы не было.
- Это правда. - Анна заставила себя улыбнуться. - Что ж, дорогая, пора возвращаться домой. Вам с Кли скоро ехать в аэропорт. А нам с Филипом надо вам кое-что сказать. А еще я хотела показать тебе одну вещь.
Они встали. Вдали под ясным небом сверкал всеми окнами великолепный Дом эпохи Тюдоров - древний, неизменный, вечный. Вместе они сошли вниз по склону и направились к нему, держась за руку.
Некоторое время спустя они вошли в библиотеку, где разговаривали Филип и Кли.
- А вот и вы! - воскликнул Филип. - Я уже собирался идти вас искать. Инес скоро принесет чай. Я уверен, вы не откажетесь выпить по чашечке.
- Спасибо, с огромным удовольствием, - ответила Ники.
Анна лишь кивнула, подошла к письменному столу и вытащила из ящика конверт.
Ники улыбнулась Кли. Как хорошо, что он здесь с ней. Он так мило всех развлекал за обедом. Он не только добрый и чуткий, но еще и удивительно рассудительный, все умеет расставить по своим местам. Ники была счастлива, что Анна так хорошо приняла его и чувствовала себя спокойно в его обществе.
Кли подвел Ники к одному из больших мягких диванов возле камина, и они уселись рядом. Анна передала Ники конверт.
- Я думаю, тебе надо прочесть это письмо, Ники. Оно пришло в прошлый четверг утром.
Ники приняла конверт и, увидев почерк Чарльза, вздрогнула. Письмо пришло в Пулленбрук за день до его смерти. Уняв невольную дрожь, Ники посмотрела на конверт внимательнее. На штемпеле стояла дата: вторник, 5 сентября. Отправлено из Парижа. Вытащив письмо, она стала медленно читать.
Париж
Вечер понедельника 4 сентября 1989 года
Дорогая мама!
Три года назад я заставил тебя поверить в то, что покончил жизнь самоубийством. Я не мог поведать тебе мою тайну, ибо если уж мое самоубийство должно было казаться правдоподобным, то прежде всего в него должна была поверить ты. Это было жестоко по отношению к тебе, я знаю, но у меня не было никаких сомнений в том, что моей жизни угрожает опасность. Я должен был исчезнуть бесследно и принять новый облик лишь для того, чтобы выжить. За мной охотились разведслужбы разных стран. Дело в том, что втайне от тебя я давно служил делу своего отца и состоял активным членом его организации с 1979 года.
Мой отец, которого я очень любил, был человеком умеренных взглядов, что тебе доподлинно известно. То же самое относится и ко мне. К сожалению, в группе, основанной им и названной "Возвращение", некоторые изменили его принципам. В ней есть фракция, исповедующая насилие. Я не могу и не буду с этим мириться. Я много раз выступал против насилия в течение прошедшего года и ясно выражал свои взгляды, в результате чего, как мне стало известно, моя жизнь вновь в опасности - на этот раз мне угрожают члены моей же собственной организации. На прошлой неделе они пытались разделаться со мной, взорвав самолет в мадридском аэропорту.
За эти годы на Ближнем Востоке погибло слишком много людей. Этому должен быть положен конец. Палестинцы и израильтяне должны научиться жить вместе. Терроризм - зло. Его надо объявить вне закона раз и навсегда.
В моем распоряжении мало времени, всего несколько недель, быть может, пара месяцев. Прежде погибну, я должен что-то сделать для того, чтобы помочь безвинно страдающим. Как арабам, так и евреям. Десять лет я занимался финансовыми делами нашей организации и делал это совсем неплохо, даже по моему собственному мнению. В настоящее время принадлежащие группе средства оцениваются в триста миллионов долларов США. Деньги эти находятся на номерном счете в одном из цюрихских банков. Я хочу, чтобы эти деньги несли Ближнему Востоку благо, а не разрушение и смерть. Один лишь я знаю номер счета и название банка - Международный банк Цюриха. А номер счета ты узнаешь, если вспомнишь мою любимую детскую игрушку. Номер заключен в ее названии. Я хочу, чтобы вы с Филипом поехали в Цюрих в тот же день, как получите это письмо. Снимите все деньги с этого счета и переведите в другой цюрихский банк на другой счет. Номер его придумайте сами.
Мне хотелось бы, чтобы вы с Филипом использовали эти деньги для помощи детям Ближнего Востока, дабы облегчить их страдания. Деньги эти должны помогать всем детям независимо от их расы, веры или цвета кожи.
Я знаю, мама, что ты меня никогда не простишь, но я надеюсь, что когда-нибудь ты помянешь меня добрым словом. Я всегда любил тебя.
Чарльз
- Можно Кли прочтет его?
- Да-да, конечно, пожалуйста.
Ознакомившись с письмом, Кли отдал его Ники, и она некоторое время сидела молча, держа его в руках. Наконец она сказала:
- Вы вспомнили его любимую детскую игрушку, Анна?
- Конечно, вспомнила. Это деревянная лошадка. Она и сейчас наверху в детской. Чарльз назвал ее Лиска. Если взять буквы ее имени и дать каждой порядковый номер согласно алфавиту, считая, что А - это 1, то получится 131019121.
- Вы ездили в Цюрих? - спросила Ники.
- О да, в тот же день я поехала в Лондон, вечером мы с Филипом вылетели в Швейцарию и в пятницу утром уже были в банке.
- Номер оказался правильным?
- Да.
- Мы сняли деньги, получили чек на триста миллионов долларов и отправились в другой банк, где открыли новый счет, - пояснил Филип. - Мы хотим создать фонд, чтобы с его помощью строить на Ближнем Востоке больницы, столовые и школы для детей, как хотел Чарльз. Вы можете быть уверены, что так и будет.
Ники повернулась к Анне.
- Это был акт искупления со стороны Чарльза, не так ли?
- Думаю, да.
- Вы сможете его простить?
- Возможно… со временем.
После чая Ники и Кли поднялись наверх в серо-голубую спальню, где провели прошлую ночь.
Собирая свои немногочисленные вещи, Ники сказала:
- Спасибо, что приехал со мной. Ты был просто замечательный.
- Теперь ты действительно рада, что поехала, правда, Ник?
Она застегнула молнию на сумке и переставила ее с кровати на пол.
- Правда. И спасибо, что ты заставил меня это сделать. А то я в последнее мгновение спасовала.
Кли поднялся со стула и, приблизившись к Ники, положил руки ей на плечи.
- Чтобы Ники Уэллс спасовала? Никогда!
Она улыбнулась.
- Но это так. Именно ты дал мне силы встретиться с Анной и сказать ей, что Чарльза больше нет.
- Ты смогла это сделать благодаря ей, я имею в виду ваши взаимоотношения, то, что она для тебя значила и до сих пор значит, и то, какая она замечательная женщина, - сказал Кли и добавил с легким сожалением: - Одному Богу ведомо, когда мы доберемся до Прованса. Все время что-то мешает. Работа, приезд Йойо, а теперь вот это.
- О Провансе беспокоиться не стоит, - промурлыкала Ники, глядя ему в глаза. - Для поездок на ферму у нас целая жизнь впереди.