На глаза Ники набежали слезы, судорогой свело горло, и она отвернулась, чтобы сдержаться: чем страшнее происходящее, тем рассудительнее ей надлежит быть.
Кли заметил ее состояние и слегка обнял.
- Мы живем в паршивом мире, Ник, и ты это знаешь не хуже других.
- Ох, Кли, с некоторыми вещами все же трудно смириться.
- Согласен.
Она чуть улыбнулась, а затем произнесла бодро:
- Что ж, наша работа - смотреть, чтобы рассказать об увиденном всему миру. Где Йойо?
- Недавно он разговаривал с Арчем. Певец Хоу Цзеян и пара других лидеров обратились к ребятам через громкоговорители с просьбой в организованном порядке покинуть площадь.
Внезапно на Тяньаньмэнь погас свет, и Кли замолк.
- Что теперь будет? - спросила Ники.
- Худшее, полагаю, - мрачно отозвался Кли. - Эти фонари не сами погасли, их кто-то вырубил.
Через мгновение из громкоговорителей раздалось потрескивание, затем несколько слов, произнесенных кем-то, громкость увеличилась и заиграла музыка.
- Да ведь это "Интернационал"! - воскликнул Кли. - Бог мой, хотел бы я знать, что еще сделают эти ребята.
- Уйдут, надеюсь, - ответила Ники.
Но по мере того, как слова знаменитого революционного гимна рабочих разносились над площадью, Ники поняла, что этого не произойдет. Даже при тусклом свете утра можно было видеть, что студенты просто сидят и слушают музыку, неподвижные, непоколебимые, гордые своей решимостью. Когда запись кончилась, ее запустили опять, и она была повторена еще несколько раз в течение последующих двадцати минут.
Ники и Кли время от времени тихонько переговаривались, обмениваясь мнениями с другими журналистами; все соглашались, что атака может начаться в любую секунду, и собирались с духом в преддверии столкновения между студентами и войсками. Прошло еще с полчаса, но ничего не произошло, а затем внезапно, как в театре, напротив здания Всекитайского собрания вспыхнули прожекторы и залили площадь мощнейшим, сверкающим светом.
Почти в тот же миг вновь зазвучали громкоговорители. Один за другим выступили несколько человек, но о чем шла речь, Ники и Кли не поняли. Стоящий рядом английский журналист объяснил:
- Лидеры уговаривают студентов покинуть площадь. Говорят: "Уходите, пока вас не убили".
- Ники, пойду сделаю несколько снимков Цай Лин и этих ребят у громкоговорителей, - сказал Кли.
Минут десять Ники бродила у подножия памятника, с надеждой всматриваясь в толпу. Йойо, Май и других знакомых студентов, не было видно, и она уже начала думать, что они ушли.
Зачитали еще одно обращение, и ненадолго воцарилась тишина, затем, гулко разносясь по площади, зазвучал другой голос.
Ники опять двинулась вокруг памятника. К ее великому удивлению, некоторые из ребят поднимались, слезали с парапета и уходили прочь. У них текли слезы; в мирной борьбе за свободу и независимость они потерпели поражение, военная сила взяла верх, многие, ни в чем не повинные, люди были убиты. "По крайней мере, хоть кто-то спасется", - подумала Ники.
Светало. Лучи солнца рассекали небо, распространяя вокруг себя жуткие отблески. Ники посмотрела на часы. Было уже больше пяти. Она не могла дольше оставаться на площади. Вздохнув, она пошла в сторону проспекта Чанань. Ей надо было вернуться в гостиницу, подготовить материалы для репортажа и съемки, принять душ, переодеться и наложить грим. Они с Арчем решили, что сначала она сделает видеорепортаж, стоя на балконе гостиничного номера, чтобы успеть отослать пленку с утренним курьером. А в восемь пятнадцать выйдет в прямом эфире по телефону для вечернего выпуска новостей.
Ники не успела уйти далеко, как вдруг вспомнила о небольшой дорожной сумке из брезента, которую Йойо хранил в своей палатке. Как-то раз он сказал, что в ней все его имущество. Значит, и паспорт? Забрал ли он сумку?
Она повернулась и быстрым шагом направилась к палаточному городку. Навстречу ей потоком шли студенты. Солдат на площади становилось все больше. Ники вдруг показалось, что они повсюду, и тут, словно бы в подтверждение этого, послышался грохот и лязг танков и бронемашин, надвигавшихся с противоположной стороны каменного мешка.
Военным корреспондентам необязательно быть героями. Они должны добыть сведения и выбраться живыми. Отец не раз повторял ей это. Но сейчас ей нужно было найти Йойо и Май, поэтому она бросилась через разоренный палаточный городок, выкрикивая на бегу: "Йойо! Май!"
Из палаток выглядывали лица - одно, два… и она крикнула:
- Убирайтесь! Танки на площади! - Сообразив, что по-английски ее не понимают, Ники выразительно махнула рукой, в надежде, что призыв все-таки возымеет действие, снова крикнула: - Уходите! Уходите! - И побежала дальше к центру палаточного городка.
Они увидели друг друга одновременно - Ники выскочила из-за одного угла палатки, а Йойо и Май огибали другой. На обоих были куртки, а Йойо нес небольшую дорожную сумку из брезента.
- Забыл сумка, - объяснил он, поднимая ее над головой. - Паспорт.
- Скорее, - коротко бросила Ники. - Войска уже здесь. Все уходят.
Она кинулась назад через палаточный городок.
- Сюда! Быстрей! - выкрикнул Йойо и побежал вперед, указывая дорогу вдоль узкого прохода между рядами палаток, который вывел их на площадь севернее Памятника погибшим.
К ним приближался строй солдат, позади медленно двигались танки и бронемашины, готовые расплющить все, что попадется им на пути.
С криком "За мной!" Ники бросилась в противоположную сторону, к памятнику и выходу на проспект Чанань.
Когда позади она услышала стрельбу, сердце ее оборвалось. Оглянувшись через плечо, она поняла, что Йойо и Май не отстают, и побежала дальше, изо всех сил стараясь оторваться от наступающих солдат и грохочущей техники, зловеще поблескивающей дулами орудий.
Краем глаза Ники заметила еще несколько студентов, которые тоже бежали к памятнику, надеясь найти там укрытие.
- Ники! Ники!
Она оглянулась и с ужасом увидела, что Май лежит на земле. Йойо склонился над ней. Ники бросилась к ним.
- Что случилось?
- Май стреляли! - потрясенно воскликнул Йойо.
Ники опустилась на колени и осмотрела кровоточащее плечо Май. Потом нежно дотронулась до ее лица. Май открыла глаза, моргнула и закрыла их вновь. Ники подсунула руки под ее тело и попыталась приподнять, но девушка застонала, и она поспешно опустила ее обратно на землю. Руки стали влажными. Посмотрев на них, она увидела, что они залиты кровью. Сердце сжалось: Май, наверное, ранили в нескольких местах. Ники вытерла руки о брюки, выпрямилась и осмотрелась.
Танки надвигались стремительно и были уже совсем рядом. Времени не оставалось.
- Быстро, Йойо! Бери Май за ноги, я под руки, и мы отнесем ее за памятник, - распорядилась Ники.
Не успела она это сказать, как ее рывком оттолкнули, почти отбросили в сторону, и раздался голос Кли:
- Скорее, Ник! Шевелись, Йойо! Танки!
Люди в панике с криками разбегались в разные стороны. Тяжело поднявшись, Ники увидела, как Кли с Май на руках выбегал из-под обстрела. Йойо следовал за ними по пятам. Не успели они добраться до безопасного места, как, сверкая пушками и гремя гусеницами, танки и бронемашины пронеслись по тому самому месту, где секундой раньше лежала Май.
Другим повезло меньше.
Их четверка укрылась позади Памятника погибшим, где в этот момент казалось относительно спокойно. Солдат видно не было. Кли положил Май на землю, и Ники опустилась на ступеньки около нее. Когда Кли сел рядом, она проговорила:
- Спасибо, ты спас мне жизнь.
Он взял ее за подбородок, приподнял его и не говоря ни слова, внимательно посмотрел ей в глаза. У него было странное выражение лица, какого она никогда раньше не видела.
- Надо доставить Май в больницу, - наконец сказал он, снял фотоаппарат, повесил его Ники на шею и добавил: - Присмотри за ним, ради меня. Думаю, я сделал несколько удачных снимков.
Кли нагнулся и поднял Май на руки.
Подойдя к воротам Небесного спокойствия, они остановились и оглянулись на площадь.
Богини демократии больше не было, танки повалили ее и разбили вдребезги, а палаточный городок сровняли с землей. Ники молила Бога о том, чтобы остававшиеся там студенты успели выбраться прежде, Чем это произошло.
Она шла за Йойо и Кли. Безмерная тоска терзала ее сердце.
Проспект Чанань был запружен солдатами и военной техникой; в лужах крови валялись убитые и умирающие, потрясенные жители пытались как-то помочь им.
Ники и Йойо расчищали путь Кли.
Они уже почти добрались до отеля "Пекин", когда Йойо крикнул:
- Смотри! Красный крест на тридцать восьмом автобусе. Медицинский машина. Взять Май в больница Сиехэ.
Кли кивнул и понес раненую девушку к автобусу, молясь, чтобы врачи спасли ее.
Ники стояла посреди номера, стараясь сосредоточиться на том, что ей предстоит сказать. В Китае воскресенье, восемь пятнадцать утра. В Нью-Йорке еще суббота, семь пятнадцать вечера.
Она держала в руке телефонную трубку и ровно, без пауз говорила в нее "с телевизионной скоростью", как она выражалась. Сенсационный репортаж о событиях, свидетелем которых она была на площади Тяньаньмэнь, подходил к концу.
- Покойный Мао Цзэдун как-то сказал, что винтовка рождает власть. Сегодня Народно-освободительная армия обратила оружие против студентов и гражданского населения. Против невинных людей. Против безоружных людей. Это была настоящая кровавая бойня. И развязана она была по приказу престарелых вождей, отчаянно цепляющихся за свою власть. По-видимому, Мао Цзэдун был прав. По крайней мере, в отношении Китая.
Короткая пауза и заключительные слова:
- Ники Уэллс с пожеланием спокойной ночи из Пекина.
На другом конце провода она услышала голос Майка Фаулера, ведущего студии Эй-ти-эн:
- Спасибо, Ники, за замечательный репортаж из Пекина. А теперь сообщения из Западной Европы…
Ники щелкнула выключателем и взглянула на Арча, который сидел на столе, прижав к уху трубку.
Он улыбнулся, несколько раз кивнул и поднял кулак с задранным вверх большим пальцем. Значит, она свою работу сделала как надо.
Продюсер разговаривал с Джо Спейтом, редактором из аппаратной Эй-ти-эн в Нью-Йорке.
- Спасибо, Джо, - широко улыбнувшись, сказал Арч, - мы вышлем пленку через час. Вы должны получить ее завтра ночью. Хорошо. Чао. - Он повесил трубку и подошел к Ники. - Им понравилось. Ты была просто великолепна!
- Это лучший из твоих пекинских репортажей, - подтвердил Джимми. - Но фильм, который мы только что сняли, еще лучше.
- Присоединяюсь, - согласился Люк.
- Спасибо, мальчики. - Ники улыбнулась. Их похвала значила для нее очень много, потому что она знала - они всегда говорят правду и не постесняются ее огорчить, если она вдруг не дотянет до своего привычного уровня.
В дверь постучали, Люк открыл, и вошел Кли. Лицо у него было страшное, изможденное, осунувшееся. Прежде, чем он начал говорить, Ники уже поняла, что он хочет сообщить. Ей подсказали это его темные глаза, на этот раз казавшиеся опустошенными.
- Май умерла, - мрачно проговорил он. - Ее не удалось спасти. Врачи сделали все, но она потеряла слишком много крови.
- Бедная девочка, - пробормотал Джимми.
Люк тяжело опустился на стул. Арч с потерянным видом стоял у стола.
Неверным шагом Ники приблизилась к Кли.
- Ты выглядишь ужасно. Присядь, давай я сварю тебе кофе.
Кли подошел к ней вплотную и стер слезы, которые текли по щекам незамечаемые ею.
- Знаешь, Ник, хорошо, если ты поплачешь, - сказал он.
Она глубоко вздохнула.
- А Йойо?
- Он невредим, но убит горем.
Ники кивнула.
- Где он?
- В больнице Сиехэ. Договаривается перевезти тело Май домой, к ее родителям - они живут на окраине Пекина.
Ники не могла говорить, слова словно испарились. Кли обнял ее, подвел к дивану. Они присели, и он очень тихо проговорил:
- Мы, журналисты, ежедневно видим горе, войну, смерть. Такая уж у нас работа. Мы становимся стойкими, думаем, что неуязвимы. На самом деле это не так. Все уязвимы. Даже ты, Ники.
Часть вторая
Влюбленные
Приди ко мне и будь моей,
И мы изведаем все наслажденья…
Кристофер Марло
6
Это был край Сезанна, край Ван Гога. Так сказал ей Кли, а он знал, что говорит.
Все краски с палитр этих живописцев были здесь в тот день - краски земли и неба Прованса: богатейшие оттенки красного, коричневого, желтого, обожженной глины, апельсина, абрикоса и спелого персика, розы и трепетно оранжевых ноготков, широчайшая гамма оттенков синего, голубого и зеленого, сочных и ярких, как глазурованная эмаль. Все это великолепие излучало золотистое свечение и казалось насквозь пропитанным щедрым провансальским солнцем.
С первых минут своего пребывания в Провансе Ники была очарована его красотами и старым сельским домом, принадлежавшим Кли. Не было дня, чтобы у нее не перехватило дыхание от удивления и восторга. Природа этого сказочного уголка на юго-востоке Франции предстала перед ней во всем многообразии.
И потому в этот солнечный день, сидя в тени платана подле бассейна, окаймленного белым камнем-плитняком, попивая свежий лимонный сок и мечтая, она готова была смеяться над собой. Подумать только, ведь она поначалу не хотела ехать сюда и только теперь поняла, что ни на что не променяла бы эту краткую передышку в цепи нескончаемых репортажей о катастрофах.
Она была благодарна Кли за то, что он великодушно предложил ей пожить в его доме. Это было его заветное местечко. Она знала, что очень немногие удостаиваются чести быть приглашенными сюда. Но в конце концов, подумалось ей, Кли искренне беспокоится о ее благополучии; этот знак внимания был лишь одним из многих проявлений его заботы.
Мысль отправить ее в Прованс зародилась еще три недели назад в Гонконге, когда они с Кли заканчивали ужин в отеле "Мандарин". Вдруг ни с того ни с сего, будто почувствовав, что она выбилась из сил, Кли сказал:
- Отправляйся-ка ты, Ник, на мою ферму в южной Франции. Мне доставляет истинное удовольствие бывать там, я уверен, что, оказавшись в этом спокойном месте, ты сможешь на время выкинуть все из головы.
Поначалу она отказалась наотрез. В ту минуту Франция не очень-то ее привлекала, хотя в прошлом она обожала эту страну и чувствовала себя там как дома. Вот уже несколько лет, как страна эта отождествлялась для нее с душевными муками.
Три года прошло с тех пор, когда она ездила на мыс Антиб со своим женихом Чарльзом Деверо, человеком страстно любимым ею, за которого она собиралась выйти замуж. И вот безо всякого предупреждения или даже намека на размолвку он порвал с ней самым жестоким образом. Между ними не произошло никаких объяснений; разрыв произошел спустя пару месяцев после их сказочного путешествия на Лазурный берег.
С тех пор о Чарльзе Деверо не было ни слуху ни духу.
Ей не хотелось бередить старые раны и отправляться туда, где они провели вместе последние дни. В иные мгновения она вновь терзалась мыслями о нем, дрожа от праведного гнева. И старалась заглушить ярость работой, гоня прочь непрошеные воспоминания.
Да, конечно, Кли не мог знать ни о чем подобном и продолжал настаивать. Уезжая из Гонконга в Париж, он бросил мимоходом:
- Боюсь, что сам я не смогу поехать туда, Ники, но за тобой отлично присмотрит моя экономка. Прошу тебя, поезжай, - на лице его сверкнула ослепительная мальчишеская улыбка. - Она избалует тебя до безобразия, и я не сомневаюсь, что ты будешь без ума от нее. Амелия просто чудо. Послушай, ферма расположена в чудесном краю, краю художников, его рисовали Сезанн и Ван Гог. Ты там прекрасно отдохнешь, я уверен. Поезжай без разговоров. Тебе надо заняться собой, урвать недельку-другую и расслабиться после ужаса Пекина. Подумай немного о себе.
Тронутая заботой, она немного смягчилась и обещала подумать, а вернувшись в Нью-Йорк, так и сделала. Мысль о сельском доме во Франции и возможности отрешиться ненадолго от забот посещала ее, к удивлению, все чаще и чаще.
В те редкие перерывы, что выдавались между съемками и монтажом фильма о событиях на площади Тяньаньмэнь и их последствиях, Ники размышляла, ехать ей или не ехать. Она никак не могла решиться, купить билет на самолет, сложить чемодан и пуститься в путь.
Ее сомнения развеял Арч. Когда фильм лежал в жестяной коробке, он признался ей, что выглядит она ужасно, хуже, чем когда-либо.
- Ты выработалась, - сказал он. - До конца года крупных дел не предвидится, так что хороший отдых тебе не помешает. Пользуйся случаем, Ник. Надо отдохнуть, ей-богу.
Когда же она забормотала что-то о том, что может случиться нечто важное, Арч расхохотался и пообещал, что он доставит ее самолетом откуда и куда угодно, если только где-нибудь начнется война.
Она рассмеялась в ответ, но все же возразила:
- Но я-то знаю, что мои дела не так плохи, Арч. Признайся, ты преувеличиваешь.
Его ответ был краток и точен:
- Ты выглядишь из рук вон, Ники, ни больше ни меньше.
Она взглянула на себя в зеркало и вынуждена была признать, что Арч прав. А в результате тщательного исследования пришла к выводу, что Арч даже приукрасил истинное положение вещей. Она определенно выглядела нездоровой. Лицо было необычайно бледно, измождено; под глазами - круги; волосы висят безжизненно, как пакля. И что еще хуже, глаза, всегда ясные, голубые, теперь тусклы, словно выцвели, если только такое вообще возможно.
Ники знала, что искусная косметика может скрыть некоторые недостатки от глаза камеры и она сумеет и дальше прятать явные признаки переутомления под изощренным гримом. Но приходилось признать, что глупо отказываться от отдыха, особенно принимая во внимание то, что телекомпания задолжала ей столько выходных. Она и в самом деле чувствовала себя измученной и опустошенной; теперь, по-видимому, это становилось заметно и окружающим. Итак, отложив зеркальце, она позвонила Кли, находившемуся в ту минуту у себя в агентстве в Париже, и сообщила, что не прочь принять приглашение, если, конечно, оно еще в силе. Кли был в восторге.
- Молодчина, Ник! - воскликнул он с такой радостью, что, казалось, шнур телефона слегка задрожал. - Завтра я лечу в Москву снимать Горбачева для "Пари матч", но Жан-Клод устроит, чтобы тебя встретили в Марселе, а потом отвезли на ферму. От тебя лишь потребуется добраться до Марселя через Париж или Ниццу. Только дай Жан-Клоду знать о дне и времени приезда заранее. Я позвоню из Москвы, чтобы узнать, как ты устроилась.
Через двое суток она уже пересекала Атлантику на борту французского "Конкорда", а еще через три часа сорок пять минут самолет приземлился в Париже. Переночевав в своей любимой гостинице "Афинская площадь", Ники на следующее утро вылетела из аэропорта Орли в Марсель.
Жан-Клод, управляющий конторой агентства Кли, предупредил, что шофер транспортной компании, услугами которой пользовалось фотоагентство, встретит ее в аэропорту.
- Вы легко узнаете его. Он будет держать картонку, на ней крупными буквами будет выведено ваше имя, - сказал он ей по телефону.