Между кабинетом мистера Свансона и кабинетом мистера Фелтзига располагалась отделанная кафелем уборная. Элен вошла в нее, сняла очки, встала на колени перед унитазом, словно охваченная религиозным экстазом, и согнулась над ним. Ее вывернуло наружу, она изрыгнула из себя все: шампанское, цыпленка по-киевски, спаржу, картофель-фри, кофе "эспрессо", мартини и, наконец, что-то белое и тягучее, похожее на шнурок. Она издавала животные звуки, содрогаясь, кашляя и захлебываясь тем, что из нее выходило… и не могла остановиться.
Господи, она пробыла не менее получаса в приступах кашля, рвоты и судорог, извергая из себя остатки ланча… и все не могла остановиться.
Она слышала, как Сьюзи Керрэр колотит в дверь, но смогла лишь простонать:
– Все в порядке, все в порядке. Я сейчас выхожу. Со мной все в порядке.
Она стояла на коленях, прижавшись лбом к ободу унитаза, и судорожно всхлипывала. "Малыш. Не вини себя". Так он написал. Она глубоко вздохнула. "Дело не в тебе, дело во мне". Во рту все распухло и горело. "Спасибо тебе. Ты пыталась". Ее снова начало тошнить, но в желудке у нее больше ничего не было. Ничего. "Ты пыталась. Гарри".
Ухватившись за поручень для полотенца, она заставила себя встать на ноги. Это ей почти удалось, но в последний момент поручень оторвался от кафельной стены. Она пошатнулась, но не упала и так и осталась стоять с вешалкой для полотенец. Потом она перевела на нее взгляд, выпустила из рук и та с грохотом упала на пол.
Она умыла лицо холодной водой. Зубной щетки у нее не было, поэтому она просто потерла зубы и десна пальцем, а затем ополоснула рот. Она взглянула на себя в зеркало. Не очень-то радостное зрелище.
Через некоторое время Элен вышла, машинально огляделась по сторонам и вернулась в свой кабинет. Она надела шубу, шляпу, перчатки и направилась к выходу. В приемной за столом сидела Сьюзен Керрэр, спрятав в ладони лицо. Ее плечи сотрясались от рыданий. Элен знала, что должна была что-нибудь сказать ей, но не могла это сделать. Она не могла дотронуться до Сьюзи, не могла даже похлопать ее по плечу. Она просто прошла мимо и вышла вон…
На улице кипела жизнь. Пригибаясь и задыхаясь в порывах ветра, двигались прохожие. Сновали машины, слышались гудки, визг тормозов, крики и брань. Все так же высились здания, полыхала реклама. Объявления о специальных распродажах. Скидках. Все как всегда. Как будто ничего и не произошло.
Она двинулась к дому, потом подняла голову и высунула язык – падавшие снежинки опускались на него и тут же таяли. Она не делала этого много лет. Проходившая мимо пожилая женщина посмотрела на нее, улыбнулась и кивнула.
Несколько раз ее обдали брызгами проносившиеся мимо такси. Потом она столкнулась с посыльным, державшим в руках большую коробку. Но она продолжала двигаться, стараясь не думать ни о чем, кроме падающего снега и гула зимнего Манхэттэна – звуков жизни и надежды.
А потом она пришла домой. Поднялась в свою квартиру, заперла дверь на два замка и повесила цепочку. Рокко ее уже не встречал. Безумный попугай изрекал какие-то непристойности. Элен Майли была одна-одинешенька. Только бы пережить эту ночь. Она решила что никому не будет звонить: ни Пегги Палмер, ни Ричарду Фэю, ни Джоу Родсу, ни Чарльзу Леффертсу – никому. Она сама, сама со всем справится.
25
Через несколько недель после самоубийства Гарри Теннанта Элен Майли шла по Парк-авеню, наслаждаясь солнечной морозной погодой, когда вдруг взгляд ее остановился на часовне Святого Варфоломея. На мгновение ей захотелось войти и помолиться за Гарри.
Она перестала регулярно посещать церковь после того, как умерла ее мать. Теперь она наведывалась туда два раза в год – на Пасху и Рождество. Да и то было вызвано скорее желанием увидеть зрелище, чем искренним религиозным чувством. Войти в церковь теперь, когда ей что-то потребовалось, показалось ей бессовестным и недостойным – все равно что атеисту кричать "Господи!" при виде направленного на него дула.
У Элен Майли были весьма прохладные отношения с Богом; практически они не были знакомы. Она употребляла в своей речи выражения вроде: "Боже мой!", "Бога ради!", "О, Господи!", но все это было между прочим, как говорим мы все. Однажды она даже сказала: "Твою в бога мать!", когда у нее порвался шнурок, но больше она себе такого не позволяла.
Тем не менее она верила в Бога. Точнее сказать в некое Высшее Существо. Потому что, если не верить, то как иначе понять, для чего это все? Все теряло смысл, превращалось в ничто: ее жизнь, работа, квартира, друзья, мужчины, уборка по субботам, и у нее не хватало сил, чтобы признать это.
Поэтому, как и большинство из нас, она рисовала себе туманный образ "Кого-то Там Наверху" – огромного парня, похожего на Чарльтона Хестона, с ватной бородой, который гладит по головкам маленьких детей. Этот Парень, возможно обладающий какой-то, никому непонятной Божественной придурковатостью совершал разные вещи или позволял им происходить без собственного вмешательства. Он допустил… Или заставил Гарри Л.Теннанта покончить жизнь самоубийством. Но если пытаться отыскать в Его действиях логику или смысл, то можно свихнуться. Разве не так?
Такова была глубина религиозного чувства Элен Майли и почти такая же, как у большинства ее знакомых. Впрочем, все это было не так уж важно. Гораздо важнее была необходимость работать, зарабатывать себе на жизнь. Одиночество, хамство официантов и их постоянные попытки обсчитать ее при каждом удобном случае. И все же когда происходит нечто подобное тому, что произошло с Гарри – когда человек, сидя в своей квартире в Гарлеме, проглатывает целую бутылку таблеток и, запив ее стаканом теплой воды из-под крана, ложится спать, чтобы никогда уже не проснуться – поневоле задумываешься. Ненадолго.
Вот и Элен ненадолго погрузилась в эти размышления, не забыв однако свернуть на Мэдисон-авеню, чтобы обойти Центральный вокзал. По дороге он зашла в аптеку купить сигарет и в магазин женского белья выбрать себе колготки, но так ни одни не выбрала.
Поднимаясь на Мюррей-Хилл, она была вынуждена слегка наклониться вперед и, ей пришло в голову, что неподалеку отсюда, на Тридцать восьмой улице живет Джоу Родс. После того письма она дважды звонила ему, но телефон не отвечал. Она послала ему записку, но не получила ответа. Элен решила купить ему маленькую бутылочку "Гранд Марнье" в винном магазине. Тогда можно будет к нему зайти. Если его не окажется дома, она оставит "Гранд Марнье" себе – в хозяйстве пригодится.
Она позвонила и дверь открыла пожилая женщина – не сморщенная старуха, но и не среднего возраста, а именно пожилая женщина. Элен Майли и это не потрясло и даже не удивило. Она сразу поняла, что перед ней жена Джоу Родса. Элен улыбнулась, подумав, про себя: она давно знала об этом – знала, но не признавалась самой себе. С ней так часто бывает – она знала что-нибудь, но не признавалась себе в этом.
– Мисс Родс? – спросила она.
– Да.
– Я знакомая Джоу. Меня зовут Элен Майли. Я зашла навестить его, но если…
– О, черт, – ответила женщина, распахивая дверь. – Входите.
Она была крупной, полной, широкоплечей. Гораздо выше Джоу. На верхней губе у нее росли черные усики – не очень заметные, но все же. Кожа у нее была мягкой, розовой и бархатистой – такая встречается у некоторых пожилых женщин. У Элен невольно возникло желание читать книги в таком переплете. В одной и той же руке она держала сигару и стакан с мартини, что не так уж и просто. На ней было надето нечто вроде пижамы – что-то неряшливое в персидском духе.
– Садись, – сказала она низким и грубым, чуть ли не мужским голосом.
– Я пью мартини. А ты?
– Я принесла вот это, – ответила Элен, протягивая ей маленькую бутылочку "Гранд Марнье"
Миссис Родс взяла бутылку, внимательно рассмотрела ее и кивнула.
– У него очередной коньячный период? – насмешливо поинтересовалась она. – Ты конечно это не будешь?
– О нет. Это для вас. Я бы предпочла виски, слегка разбавленный водой.
– Очень хорошо, – одобрительно кивнула миссис Родс. – Меня зовут Марта.
Элен села, надела очки и закурила сигарету. Она чувствовала себя прекрасно. Она не испытывала никакого смущения и ничего такого. Она была рада этой встрече. Ей с первого взгляда понравилась жена Джоу, и она инстинктивно чувствовала, что тоже нравится той.
Марта принесла виски – большой стакан, подала его Элен и уселась в кресло, широко расставив свои полные, облаченные в шелк ноги.
– Он пошел на выставку, – сказала она. – В какую-то галерею на Лексингтон-авеню. Вероятно, вернется не скоро.
Элен кивнула и сделала глоток. Виски был крепким, почти не разбавленным.
– Я была в Канзас-сити, – пояснила миссис Родс. – Моя младшая дочь рожала второго ребенка, и я была при ней. Потом приехал Джоу и мы вместе вернулись назад.
– Сколько у вас дочерей, миссис Родс.
– Марта.
– Марта.
– Трое.
– И ни одного сына?
Марта закинула голову назад и уставилась в потолок.
– Ты имеешь в виду сына, который погиб во время второй мировой войны, направив свой пылающий бомбардировщик, начиненный грузом бомб, на немецкий военный завод и тем самым приблизив окончательную победу над фашизмом по меньшей мере на год? И у Джоу есть его награды?
– Да, – кивнула Элен. – Этого сына я и имею в виду.
Они обменялись понимающими улыбками.
– Извините, – промолвила Марта. – Ни каких сыновей. Только дочери.
Она открыла жестяную коробочку и выбрала себе голландскую сигару посуше. Элен поднялась с дивана, зажгла спичку и дала ей прикурить.
– Спасибо.
– Да.
– Что было на этот раз? Каменный домик в Ирландии? Из которого видно, как волны разбиваются о прибрежные скалы. Женщины с темными морщинистыми ликами как грецкий орех, приносят самогон, который они варят в своих прокопченных кухнях, и пудинг из клевера. Рыбаки, выходящие в море в своих утлых скорлупках на промысел трески. Это?
– М-м… Нет, – ответила Элен, задумчиво глядя на тлеющий кончик ее сигары. – Сначала была Франция. Ривьера. На границе с Испанией. А потом она превратилась в Италию. Он забыл.
Марта вздохнула.
– Бог ты мой. В прошлом году сюда заявилась молодая особа, совсем девочка. Рыжие волосы до пояса. Настоящая красавица. Пришла с целой охапкой шуб. Это она собиралась провести восхитительный месяц на его даче под Москвой. Он сказал ей, что они только и будут, что пить водку да смотреть, как местные жители собирают урожай диких блинов – основную статью дохода в этих местах.
– Марта, а он случайно не того… Не впал в маразм?
– В маразм?.. Ах ты глупышка. Ты разве не знаешь, что все мужчины маразматики с рождения?
– Я не знала, – робко пробормотала Элен.
– Шуты гороховые, – сказала Марта, качая своей большой головой. – Нужно издать закон, обязывающий всех мужчин носить шутовской наряд – накладные носы, дурацкие колпаки и широкие штаны.
Она встала и потянулась, широко разведя в стороны руки. Пожилая, но еще сильная и полная жизни женщина. Эти усы. Эти сигары.
Она вышла на кухню и вернулась со свежими коктейлями для себя и для Элен. Они сделали по глотку, расслабились, вытянули ноги и снова уставились в потолок.
– Наверное, вы правы, Марта, – наконец промолвила Элен. – Я знаю одного кретина, который считает себя самим Мистером Оргазмом. Конечно, акробат из него неплохой, но ведь этот псих хочет сделать на этом карьеру. Думает, что проживет всю жизнь в жарких постелях, да еще собирается сколотить себе на этом неплохой капиталец.
– Вот именно, детка. Фантазии. Все они с фантазиями. И преимущественно с сексуальными.
– Сексуальные фантазии, – мечтательно произнесла Элен. – Да. Это верно.
– Ты когда-нибудь была знакома с проституткой? То есть у тебя не было подруги проститутки? Она бы рассказала тебе о своей работе и о том, что просят ее делать эти шуты.
– Нет, таких близких отношений с проститутками у меня никогда не было.
– Ты бы не поверила своим ушам. Они бы тебе рассказали, что им приходится разыгрывать. А вот тебе когда-нибудь доводилось слышать, чтобы женщина заставляла своего любовника переодеваться в карапуза и вбегать в спальню с обручем? Разумеется нет. Потому что женщины – реалистки, а они – мечтатели.
Начало смеркаться, но Марта и не думала включать свет. Элен тоже не приходило это в голову. Они просто сидели, посасывали коктейли, перемалывали косточки мужчинам и чувствовали себя великолепно.
– Насчет Джоу, – начала Марта, – иногда ему случается приврать…
– Совсем чуть-чуть, – возразила Элен.
– Совсем чуть-чуть, – согласилась Марта. – Только потому, что жизнь не оправдывает его ожиданий. Ему приходится улучшать действительность, приближать ее к своей… к своей…
– К своей мечте?
– Ну… да. К своей мечте. Но понимаешь, в нем совершенно нет злобы.
– Злобы? – вскричала Элен. – В Джоу? Как вы можете так говорить? Он самый милый, самый добрый человек, который когда-либо существовал на этом свете.
– А я и не говорила, что он зол. Я сказала, что в нем нет злобы, Элен, ты просто меня не слушаешь.
Элен ответила улыбкой на этот упрек. Она и вправду была уже слегка навеселе. Стаканы были высокие, а коктейли крепкие.
– Он очень хороший, – заверила она Марту. – Джоу…
– Конечно, хороший, – пророкотала миссис Родс, закуривая следующую сигару. – Мой Йо-Йо – святой. В точности, как ты сказала – самый милый, самый добрый человек на свете. Но хлопот с ним не оберешься.
– Вы любите его?
– Что ты сказала? Я не расслышала.
– Я спросила – вы любите его. Вы любите Джоу?
– Люблю ли я его? Это хороший вопрос…
– А вот я его люблю, – вызывающе заявила Элен.
Марта Родс наградила ее долгим взглядом.
– Нет, ты его не любишь, – мягко промолвила она. – Он тебе просто очень симпатичен. И это хорошо. Мне это нравится. Но это не любовь. Все юные нежные особы испытывают к Джоу страшную симпатию. Он очень обаятелен. Этого нельзя отрицать. Но любить его? Элен, он тебя трахал?
Элен дважды моргнула.
– Нет.
– Разумеется нет. Он никогда бы этого не сделал. Это бы все испортило. Он бы проснулся и начал переживать. К тому же он уже нем может. Но меня… – она глубоко выдохнула, и ее могучая грудь поднялась под персидским шелком, – меня он трахал. Поэтому я имею право любить его. Ты – нет.
Она не спеша направилась на кухню за новой порцией спиртного, двигаясь с царственным величием и высоко поднятой головой, Элен поняла, что не в состоянии соревноваться с этой женщиной в количестве выпитого.
Миссис Родс вернулась с напитками, бумажной тарелкой и вазочкой фисташковых орехов. Обе погрузились в сосредоточенное разгрызание орехов и сплевывали скорлупу на бумажную тарелку.
– Видишь ли, – не прекращая жевать, заметила Марта, – когда мы только познакомились с Джоу, много-много лет назад, когда мы начали спать друг с другом, когда мы были так молоды, что считали себя первооткрывателями всего, тогда, да тогда я любила Джоу, действительно любила его. Видела бы ты его тогда – остроумный, обаятельный, почти такой же красивый, как Джон Бэрримор. Ты когда-нибудь видела фотографии Коула Портера или Ноэля Коварда на юге Франции в середине двадцатых годов? Так одевался Джоу в теплую погоду. Белый летний костюм. Норфолкский пиджак. Это тот, что с поясом. Он носил ротанговую трость и широкополую шляпу, надетую набекрень. Как Джимми Уолкер. Боже, какими элегантными были мужчины в те времена. Если, конечно, имели деньги. А у Джо были деньги. Потому что за одеждой, остроумием и обаянием скрывался очень умный, талантливый и трудолюбивый человек. О, детка, работал он очень много и очень много зарабатывал. Он просто заваливал меня деньгами. Я тратила их как хотела – духи, наряды, путешествия. Однажды зимним вечером мы отправились покататься в двухместном закрытом экипаже по Центральному парку. Обычно их называют кэбами, но на самом деле это экипаж. И мы трахались в нем под цоканье копыт. У тебя когда-нибудь было такое?
– Нет, – с завистью откликнулась Элен, – никогда. Зато, – просияла она, – я была знакома с одним человеком – он уже умер – но когда он был жив, водил меня в маленький итальянский ресторанчик и научил, как есть пирожные "Тортони". Для этого нужно заказать "Тортони" и большую чашку черного кофе. Затем ложкой осторожно переносить начинку с орешками на поверхность кофе. Мороженое тает, а орешки остаются плавать. Боже, это так здорово! Меня научил этому Гарри Л.Теннант.
– Послушай, – сказала Марта, – помню, когда мы с Джоу были в Париже… О… это было давным-давно. Мы ездили в Фоли Берже. Потом мы вернулись в гостиницу и ему вздумалось выпить шампанское из моей туфельки с открытым носком. По-моему, это вообще были первые туфельки с открытыми носками. Как бы там не было, я ему сказала, что он не сможет выпить шампанское из моей туфельки, поскольку они с открытыми носками. Но он начал настаивать. Он лег на диван и открыл рот, а я стала вливать шампанское в туфлю, и оно лилось ему прямо в рот через отверстие в носке.
– А знаете, – перебила Элен, – я однажды ездила с парнем в Огайо. Мы занимались этим в его общежитии, он был сверху. А кровать была складывающаяся – ну, знаете, такая штуковина на колесиках, которая складывается посередине, чтобы ее можно было задвинуть в шкаф или просто убрать с дороги. Ну так вот, мы трахались на этой идиотской кровати, и вдруг защелка сломалась и кровать начинает складываться. Я тоже начинаю складываться пополам, голова и ноги поднимаются и он начинает складываться тоже, только в обратную сторону – позвоночник начинает выгибаться. Парень орет, а не могу удержаться от смеха. Бог мой, это было нечто. Как мы только выбрались из этой чертовой штуковины! Попали как в медвежий капкан.
– А я, – продолжила Марта, – была однажды с очень известным человеком, не стану говорить тебе его имени: скажу только, что его инициалы Дж.Б. Ну вот, я пришла к нему в его номер, и он тут же захотел меня трахнуть. Он даже не хотел терять времени на то, чтобы мы раздевались. Он швырнул меня на кровать и сжал в объятиях. На мне была нитка жемчуга, она тут же разорвалась и жемчужины рассыпались по полу. А дальше только он пытался подойти ко мне, как поскальзывался на этих жемчужинах. Он напоминал человека, бегущего на месте. То перебирал ногами и не мог сделать ни шага. Я хохотала, а он орал как ненормальный. Наконец он сдался и плюхнулся на кровать рядом со мной. Он рассказал мне, что него отец был убит при штурме Са-Хуан-Хилл.
– А я… – начала было Элен и умолкла. Обе вдруг погрустнели, и с улыбками замерли в сгущающихся сумерках.
Но вскоре они встряхнулись и снова начали потягивать виски, как и положено дамам.
– Скажи, – нарушила наконец молчание Элен, – что произошло после того как вы с Джоу занимались этим в экипаже в Центральном Парке?
– Ну, после этого он сделал мне предложение – за чаем в "Плаве", куда мы поехали после того, как он меня трахнул.
– И вы сразу согласились? – сгорая от любопытства спросила Элен.
– Нет, не сразу. Я не давала ответ почти три месяца. К тому времени мои чувства к Джоу изменились. Я по-прежнему очень любила его. Но я успела уже узнать его получше. Я узнала о его невозможных фантазиях и его неспособности – полной неспособности любить одну женщину. Для Джоу женщины