- Подведем итоги. Кузьмина жила одиноко и замкнуто. Никого к себе не водила. В последнее время была задумчива. Однако убийце она дверь открыла. Вывод: знакома с ним.
- Братец идеально подходит под это определение. Попили чайку на кухне. Слово за слово. Разгорелась ссора. И…
- При этом братец заранее запасся пистолетом, взял его с собой.
- Он решил завладеть этими деньгами во что бы то ни стало.
- Возможно. Но руку к убийству мог приложить и кто-нибудь из коллег.
- А им-то зачем убивать Кузьмину?
- Ты что, о деньгах забыл? Да за такие деньги люди могут на многое пойти. В том числе и на убийство.
- Для этого коллеги должны знать о деньгах!
- Верно! А ты представь такую картину: человек собирается открыть свое дело. Естественно, новая фирма требует новых кадров. Она начинает потихоньку говорить с коллегами. Проще ведь взять тех, кого знаешь. Тем более она собиралась открыть медицинский центр широкого профиля. Поэтому могла начать вести переговоры с коллегами. Потихоньку. Согласен с ходом моей мысли?
- Согласен.
- Об этом мы и поговорим с коллегами Кузьминой. И незамедлительно. Но прежде позвони ее брату домой, - велел Губарев.
Витька набрал номер. Подождал. Потом развел руками.
- Никто не подходит.
Губарев тяжело вздохнул, но ничего не сказал.
В больнице были уже в курсе случившегося. На первом этаже при входе в траурной рамке висела большая фотография Кузьминой. Даты жизни и краткий текст, в котором говорилось, каким она была замечательным хирургом и хорошим человеком.
- Да… Любовь Андреевна. Надо же… Нам будет ее очень не хватать. Она была прекрасным специалистом. Настоящим профессионалом своего дела, - сказал главврач Роман Александрович, высокий полный мужчина с пышными усами, и сокрушенно покачал головой: - Прямо не верится, что ее больше нет.
Они с Витькой сидели в кабинете главврача.
Губарев подумал, что не надо говорить о нищете медицины, достаточно побывать в государственной больнице, такой, как эта, и тогда все вопросы отпадут сами собой. Здание требовало капитального ремонта, палаты были битком забиты. Медикаментов не хватало. Тогда как зайдешь в любой офис фирмы средней руки: шик, блеск, евроремонт, кожаные кресла и диваны. А тут…
- Н-да! Вы говорите, что ее убили. Кому это понадобилось? Может быть, идет охота на врачей? Помните, одно время профессоров убивали? Вдруг новый маньяк объявился? - спросил главврач.
Зазвонил телефон.
- Да… Конечно… понимаю… Мы ничего не знаем, вы были ответственны за поставку оборудования. Хорошо. Жду.
Повесив трубку, Роман Александрович повернулся к ним:
- Мы собираемся организовать похороны Кузьминой. Она была человеком одиноким, поэтому мы все берем на себя.
- Сейчас тело находится в морге на экспертизе. Когда его можно будет забрать, мы сообщим вам. У меня к вам вопрос: вы не заметили в последнее время в поведении Кузьминой что-нибудь необычное?
- Вы знаете, об этом вам лучше побеседовать с заведующим отделением, где работала Кузьмина. Сафиулиным Ринатом Эльдаровичем. Я не так уж часто общался с Кузьминой. Он вам больше расскажет о ней.
Снова зазвонил телефон.
- Кто? Да. Это я. Пока никаких результатов. Позвоните на следующей неделе. Что? Нет, ничего не могу сказать. Давайте я сам побеседую с ним. - Прикрыв трубку рукой, Роман Александрович обратился к милиционерам: - Я вам больше не нужен?
- Пока - нет. Скажите, где найти заведующего отделением?
- На третьем этаже. Как подниметесь, сразу направо. Там будет кабинет Сафиулина. Спросите. Вам подскажут, где он.
- Хорошо. Они с Витькой вышли из кабинета и пошли к лифту.
- А зачем нам лифт? Пошли пешком.
Сафиулин был на месте. Поджарый мужчина среднего роста с волнистыми седыми волосами. Он жестом предложил им сесть и спросил:
- Вы надолго? Просто у меня скоро операция.
- Нет, - ответил Витька.
- Вы не обратили внимание, были ли в последнее время какие-нибудь странности в поведении Кузьминой? - спросил Губарев.
- Да нет. Все, как всегда. Она вообще-то была довольно замкнутым человеком. И ни с кем близко не общалась. Кроме медсестры, Барановой Людмилы.
- Не говорила ли вам Кузьмина, что она собирается уходить с работы?
- Уходить? - Удивление Сафиулина было неподдельным. - Нет. Во всяком случае, ни о чем таком я не слышал.
- Она что-нибудь говорила вам о своем бывшем супруге - Лактионове Николае Дмитриевиче?
Мы знали, что он - хирург в области пластической медицины. И у него своя клиника. Вот и все. Больше она ничего не рассказывала нам.
- Спасибо за информацию. Баранова сегодня в больнице?
- Да. Сегодня ее дежурство. Она - в коридоре. За своим столом. Если ее там нет, то она в одной из палат.
Баранова находилась в палате. Губарев вызвал ее в коридор.
- Сейчас, одну минуту. Только лекарство двум больным дам.
Через пять минут Баранова освободилась. Маленького роста, пышные рыжие волосы, нос, усыпанный веснушками.
- Пойдемте в комнату старшей медсестры. Там сейчас никого нет, - предложила она.
Комнату нещадно заливало солнце. Позднее осеннее солнце. Баранова взяла длинную палку и поправила шторы. Но все равно оставалась небольшая щель, в которую врывался поток света и слепил майору глаза. Он переставил стул вправо. Ближе к стене.
Она села на стул и глубоко вздохнула:
- Это по поводу Любы, да?
- Вы угадали.
И тут она принялась плакать. Тихо, почти бесшумно. Без всхлипов и причитаний.
- Как вспомню Любу, так не могу от слез удержаться. Извините, - прошептала она.
- Ничего. Мы понимаем.
- Так жалко ее. Ужасно! Она была таким хорошим хирургом. И человеком добрым. Только… это между нами… ее мало ценили. И такое отношение задевало ее. Хотя внешне она не показывала этого. Со стороны она казалась покладистой, мягкой. Но… Люба была гордым человеком, с чувством собственного достоинства. Ей хотелось, чтобы ее ценили, признавали. - Баранова достала из кармана носовой платок и промокнула глаза.
- Она говорила вам, что хочет уйти с работы? - спросил Губарев.
- Да. Все время. Но это не так просто. Если бы было место, она бы ушла.
- А про то, что она хочет открыть собственную фирму, вы знали?
Баранова вскинула на Губарева глаза.
- Нет. Про это она мне ничего не говорила. Для этого ведь нужны деньги. Где Люба могла их взять?
- Что она рассказывала вам о своем бывшем муже? Лактионове?
- Люба говорила о нем с обидой.
- С обидой? - перебил ее Губарев. - Почему?
- Ну… понимаете, Люба считала, что судьба обошлась с ней несправедливо. Она тоже талантливый медик, но реализовать себя полностью не смогла. И она мне неоднократно говорила об этом. А ее муж сделал хорошую карьеру. Имя. Открыл собственную клинику. Люба немножко завидовала ему и говорила, что Коля - любимчик фортуны. Он не упускает своего.
- Людмила Викторовна, говорила ли вам Кузьмина о том, что собирается попросить денег у своего мужа для открытия собственной клиники?
Баранова несколько раз отрицательно качнула головой.
- Название "Велан" вам ни о чем не говорит?
- "Велан"? - она наморщила лоб. - Нет. Впрочем… "Велан" Да, вспомнила: это по-моему, название сибирской деревушки, куда Люба с Лактионовым в студенческие годы ездили отдыхать вместе с молодежной компанией. Велан, Веланы. Деревушка называлась - Веланы. Если я ничего не перепутала. Она так интересно описывала все это! Костры, гитара. Купание в студеной воде. Люба говорила, что они с мужем любили купаться в горных реках, холодных источниках. Она жалела потом об этом, так как считала, что именно по этой причине у нее впоследствии не было детей. Застудилась в молодости.
- А еще что-нибудь она говорила о Лактионове? " Его женах?
- Очень мало. О второй жене, не помню, как ее зовут, что она - стерва порядочная. А о последней… - Баранова запнулась.
- Говорите, - подбодрил ее майор.
- Неудобно как-то получается… Люба была хорошим человеком.
- Это ни в коей мере не бросает на нее тень, просто в интересах следствия нам нужно знать все. Тогда нам проще будет найти убийцу.
- Что она не заслужила того счастья, которое у нее есть, - сказала медсестра.
Губарев понял, что за этими словами что-то стоит. Но что - ему надо обдумать на досуге. В другом месте и в другое время. Не сейчас.
- Дело в том, - медсестра теребила носовой платок, - что Люба по-прежнему любила своего бывшего мужа.
Губарев поднял брови.
- Вы уверены?
- Не знаю. Мне так кажется. Она всегда говорила о своей молодости с горечью. Часто повторяла, что хотела бы прожить свою жизнь сначала. Тогда бы она не наломала дров.
Прожить сначала! Майор чуть было не присвистнул, но вовремя спохватился. Под этими словами расписались бы многие. Но - увы! Перекроить свои ошибки и воплотить несделанное не дано никому. И это - жестокий закон жизни.
- Были ли у нее знакомые, друзья? - спросил он.
- У меня сложилось впечатление, что нет. Она была очень одинока.
- Она что-нибудь говорила о своем брате?
- Почти ничего. Она стыдилась его. Он сильно выпивал одно время, даже зашивался.
- Какие-нибудь родные, кроме брата, у нее есть? Родители, племянники?
Родители давно умерли. О двоюродных или троюродных братьях и сестрах она никогда не упоминала. Если они и были, то между собой не общались.
- В каких словах она сказала вам о смерти Лактионова? Припомните, пожалуйста, это очень важно.
- Постараюсь. Я тогда дежурила. Она зашла ко мне в палату и сказала: Колю убили. Я спросила: кто, как? А она ничего не ответила. Потом, когда я позже спросила ее об этом, она пожала плечами и сказала: "Я ничего не знаю и говорить на эту тему не хочу". После были похороны. Когда она вернулась с них, то зашла ко мне и сказала: "Как странно встретиться со своей молодостью. Да еще при таких обстоятельствах".
- Вы хорошо знали Кузьмину, не заметили ли вы что-то необычное в ее поведении за последнее время?
Этот вопрос Губарев должен был задать вначале, но решил выстрелить им напоследок. И сделал он это интуитивно. Сам не зная почему.
- Мне кажется, что она стала более жесткой. Особенно после смерти бывшего мужа. - Баранова уже успокоилась и смотрела на Губарева прямо, не отводя глаз. - Знаете, как это бывает. Я наблюдала людей перед операцией. Они приходят сюда в подавленном настроении. Многие плачут, устраивают истерики. А потом приходит какое-то понимание, мудрость. Они смиряются. Становятся не плаксивыми, а твердыми, смирившимися с обстоятельствами. То же случилось с Любой.
- Как вы думаете - почему?
- Наверное, со смертью мужа оборвалось что-то очень важное для нее. То, с чем она жила долгие годы. Ей нелегко было принять это, но…
В комнату заглянула больная в длинном розовом халате.
- Людмила Викторовна, Правдину рвет после наркоза.
- Сейчас подойду.
- Спасибо, вы нам очень помогли, - сказал Губарев и попрощался.
- Все? - спросил Витька в коридоре. - Или будем беседовать еще?
- Пока нет. Что-то меня настораживает во всем этом. Вить.
- Что именно?
- Поговорим на улице. Не здесь.
На улице Губарев почувствовал приступ голода.
- Есть хочется.
- Ой, не говорите. Живот скрутило.
- Где бы бутерброд схватить на лету?
- Зачем же на лету? Можно в кафе зайти.
- И оставить там кучу денег?
- Не все же с грабительскими ценами.
- Ну, если ты найдешь такую закусочную… Когда они ехали на трамвае, мимо окон проплыло кафе "Кросс". Вид у него было непрезентабельный.
- Наверное, цены в этой забегаловке умеренные, - заметил Витька.
- Проверим. Сходим на остановке.
Им пришлось немного пройти назад, прежде чем перед ними возникло кафе "Кросс".
- Если не хватит денег, стреляю у тебя, - предупредил Губарев. - Ты втравил меня в эту затею, тебе и расхлебывать.
- Согласен.
Кафе "Кросс" навевало мысли о столовой среднего пошиба советских времен.
Даже пахло здесь не очень аппетитно: чем-то кислым и пережаренным.
- Амбре! - потянул носом майор.
- Значит, бабок хватит.
Внутреннее убранство кафе было простым, без затей. Квадратные темно-серые столы. Такого же цвета стулья. Белые занавески. Губарев сел за столик. Витька пошел за меню.
- Выбирайте, - принес он меню Губареву.
- Посмотрим. Где тут, кстати, раздеться? Не можем же мы сидеть в кожаных куртках.
Осмотрев зал, Витька скептически хмыкнул:
- Вешалок нет.
- Н-да! Куда ты меня привел?
- Но вы же не девушка, чтобы я перед вами в лепешку расшибался, - обиделся Витька. - У нас с вами задача - поесть, а не на интерьеры глазеть.
- Правда твоя! И что тут нам предлагают? Губарев бегло просмотрел меню.
- Я беру пельмени с грибами. Хочу горячего. И бутылочку пива.
Витька внимательно изучал меню.
- Чего копаешься?
- Изучаю спрос.
- Изучай, изучай! - Майор снял куртку и повесил ее на спинку стула, стоявшего рядом.
- Выбрал! Жареная картошка и котлета по-киевски, - сказал Витька.
Губарев сделал знак официанту. Тот подошел к ним.
Они сделали заказ.
Пельмени были аппетитными, горячими.
- Пусть немного остынут. А то рот обжигает. Губарев откинулся на спинку стула и налил в стакан пива.
- Что вам не понравилось в поведении Кузьминой? - спросил Витька.
- Все! - выдохнул Губарев.
- Что именно?
- Во-первых, вся эта история с "Веланом". Чего ради Лактионов дал такие деньги своей бывшей жене, с которой достаточно редко общался?
- Ну, он же не насовсем дал. А на время. Кредит.
- Все равно.
- Захотел поддержать ее?
- Ой, Вить, оставь, кто в наше время такой благотворительностью занимается? Это просто смешно!
- И что вы думаете по этому поводу?
- Пока - ничего. Может быть, это - шантаж?
- Шантаж. - Кусок котлеты чуть не выпал из Витькиного рта. - Какой шантаж?
- Вдруг Кузьмина знала какой-то факт из его жизни, который он хотел бы скрыть?
- Почему же она раньше молчала?
- В то время она не думала о том, чтобы открыть собственную клинику.
- А в один прекрасный момент надумала?
- Так оно и бывает. Судьбоносные решения всегда зреют долго. А затем в один миг - раз, и все! Созрело!
- Ну? - Витька расширил глаза.
- Лактионов платит ей пятьдесят тысяч. За молчание. А потом решает взять эти деньги обратно. Или изменились обстоятельства. Случилось нечто, о чем мы не знаем. Кузьмина заартачилась. Вспомни, что Баранова сказала о ней, как о гордом, честолюбивом человеке, который переживал, что не сумел реализовать себя в полной мере. Она завидовала бывшему мужу, который организовал свое дело, раскрутился, стал известным. Между ними произошел конфликт. И она убивает его. Потом раскаивается в этом, но назад ничего не вернешь. Она ожесточается… - Губарев замолчал.
- А что дальше? Кто ее убил?
- Кто-то третий. Кто знал о "Велане". О том, что на счет этой фирмы переведены большие деньги…
- Ее брат?
- Возможно!
- Такая моль! - поморщился Витька.
- Запах денег может из моли сделать тигра.
- Я не спорю.
- Дозванивайся до брата. Не дозвонишься - поезжай к нему домой. Срочно.
Но брат Кузьминой исчез. Как сквозь землю провалился. Соседи его не видели. Поджав губы, они сказали, что "за ним не следили". Что он делает и чем занимается, их абсолютно не интересует.
- Елки-палки! - воскликнул Губарев, присвистнув, когда узнал об этом. - Похоже, что братец убил сестренку и дал деру. Унес ноги. И где его теперь искать, ума не приложу!
С тех пор началась ее странная жизнь. Она спала до часу или двух часов дня. Вставала, бесцельно ходила по комнате, смотрела телевизор. В основном сериалы. А вечерами и до самой ночи сидела в Интернете. Она бесцельно лазила по Сети, читая все подряд. Но информация не задерживалась в ее памяти, а проходила сквозь нее, мимо. Да она и не старалась ничего запомнить или удержать в голове. Интернет нужен был ей для того, чтобы возникало ощущение жизни. Пусть иллюзорной, ненастоящей, но все-таки жизни. Или ее подобия. Анна Семеновна пробовала возражать против такого бесцельного времяпрепровождения, но Надя вставила замок в свою комнату и на все вопросы или возгласы старушки просто не обращала внимания. Одно время она пыталась научиться рисовать на компьютере. Но поняла, что это не так просто, как кажется на первый взгляд. Ей хотелось создавать собственные миры, рисовать фантастические пейзажи. Картинки складывались у нее в голове. Но для начала надо было освоить элементарную технику, купить книги, проштудировать их. Все это требовало усилий, времени. И Надя оставила эту попытку - стать компьютерным художником. Она похудела. Одежда болталась на ней, как на вешалке. Но на это, как и на многое другое, она уже не обращала никакого внимания.
Пару раз ее захлестывала жгучая волна ненависти. Когда это случилось в первый раз, она рванула в "Ваш шанс", обманула охранника, сказав, что пришла записываться на консультацию, улучила момент, когда секретарша куда-то отошла, ворвалась в кабинет к Лактионову и стала кричать, что он загубил ей жизнь и что она убьет его. Но Надю быстро выпроводили из клиники, опасаясь, что ее вопли могут услышать другие пациенты. Во второй раз ее остановила в приемной секретарша. Она каким-то боевым приемом уложила Надю на пол, а затем вызвала охранника.
Больше Надя не появлялась в клинике и не делала никаких попыток досадить Лактионову или выплеснуть на него свою обиду. Это было бесполезно. Но обида никуда не ушла, она свернулась клубочком на дне души, притаилась, ожидая своего часа.
Так прошло несколько недель. Однажды Надя, сидя в своей комнате, услышала сдавленный крик. Она вышла на кухню и увидела там упавшую на пол Анну Семеновну. Она лежала, схватившись за сердце, и хрипела. Одна тапочка свалилась с ноги и валялась около двери. Губы ее были синими, дыхание прерывистым. Надя споткнулась о тапку у двери и остановилась как вкопанная. Только сейчас до нее дошла картина случившегося.
- Бабушка! - кинулась она к ней - Бабушка! Что с тобой?
- "Скорую", вызови "Скорую". Сердце…
Надя кинулась к телефону. "Скорая" приехала через пятнадцать минут.
Приехавший врач, молодой парень, внимательно осмотрев Анну Семеновну, кратко бросил:
- В больницу!
- Как в больницу?
- Так. Необходима срочная госпитализация. Вы ее родственница?
- Да.
- Работаете?
- Нет.
Он пристально вгляделся в нее.
- Вы здоровы?
Надя вздрогнула, как от удара.
- Да.
- Тогда будете приезжать к ней. Навещать.
- Когда?
- Когда это будет возможным.
- Куда вы ее госпитализируете?
- Звоните по этому телефону. Вам все скажут. - И врач, что-то написав на листке бумаги, протянул его девушке.