Услышать тебя - Вильям Козлов

"Жил человек на белом свете, встретил красивую девушку, влюбился, потом женился на ней... Обычная история. Но вот беда, через несколько лет прошла любовь, и что делать? Разводиться? Или искать другую любовь?.. Герой романа Вильяма Козлова Сергей Волков - серьезный, мужественный человек, но когда с ним случилось такое, он растерялся. И очень серьезно задумался над своей жизнью. Кто же виноват в том, что семья распалась: он сам или жена? А может быть, дело в чем-то другом? Конечно, это роман не только о любви, но и о становлении настоящего характера. Человек в жизни что-то находит, что-то теряет, но если он настоящий человек, то не плывет по течению жизни, а сам смело и решительно прокладывает в ней свою верную тропу. Такой человек не может быть равнодушным. И он не терпит равнодушных. Он все в жизни принимает близко к сердцу и, не задумываясь, вступает в любой конфликт, если убежден в своей правоте. Потому что этот человек и есть творец нашей жизни."

Вильям Козлов

Часть первая

СОЛОВЕЙ

НА

РАССВЕТЕ

В разлуке есть высокое значенье:

Как ни люби, хоть день один, хоть век,

Любовь есть сон, а сон - одно мгновенье,

И рано ль, поздно ль пробужденье,

А должен наконец проснуться человек...

Тютчев

1

Улица тянулась вдоль оврага, за которым сразу начинались огороды. А дальше за ними поблескивала синью река. Овраг зарос чертополохом и бурьяном, жидкие тополя и липы - их совсем недавно посадили - покачивались на ветру. Толстенная одинокая береза шумела там, где кончался овраг. Отсюда улица снова приобретала нормальный вид: булыжная мостовая и два порядка деревянных и каменных домов.

Был полдень, и на тихой окраинной улице пустынно. У заборов приземистых стандартных домов в пыльных ямах рылись куры, тощий пес, повернувшись задом к дороге, лениво грыз кость. Возле него на корточках сидела девчонка и прутиком чертила на земле маленьких человечков. Потрепанный школьный портфель пускал зайчики никелированным замком.

Мимо по мостовой прогрохотала полуторка - девчонка даже головы не подняла. Человечки у нее получались тоненькие, будто сделанные из спичек, зато головы у них были непропорционально большие и круглые.

Внезапно девчонка насторожилась, отбросила прутик и выпрямилась. Пес с подозрением взглянул на нее и снова принялся за кость. Послышался негромкий треск, из-за крутого поворота появился мотоциклист. Темные волосы растрепал ветер, светлая куртка на груди распахнута, виден на ремешке фотоаппарат.

Высокая тоненькая девчонка стояла у дороги, и ее темно-серые глаза пристально смотрели на приближающегося мотоциклиста. Худенькая шея напряглась, на щеках выступил румянец. Взгляд метнулся на окна дома, потом на собаку и снова впился в мотоциклиста. В этой напряженной растерянности было что-то трогательное и вместе с тем женски-взрослое, хотя девчонке на вид не больше четырнадцати.

Еще какое-то мгновение она медлила, глаза ее от волнения расширились, затем она стремглав бросилась наперерез мотоциклисту. Ветром занесло ее волосы в сторону, короткое платье захлестнуло тонкие исцарапанные ноги.

Мотоциклист резко затормозил и, свернув на обочину, остановился.

- Сумасшедшая! - сердито сказал он. - Жизнь надоела?

- Прокати, Сережа? - попросила девчонка, не спуская с него сияющих глаз.

- Ей-богу, ты ненормальная, Наташка, - пробурчал мотоциклист. - Через полтора часа отходит поезд, а я еще не обедал...

- Я тебя провожу, - быстро сказала она.

- Не смеши! - Он внимательно посмотрел на нее, в глазах его зажегся интерес. - Я тебя лучше сфотографирую. .. Фотоэтюд на четвертой колонке: "Здравствуй, лето!" Где твой портфель?

- Ну его, - разочарованно ответила девчонка.

Парень соскочил с мотоцикла, поставил его на под­ножку и огляделся. Заметив старую липу, один сук ко­торой нагнулся почти до земли, кивнул на нее:

- Ты сядешь на сук и будешь смотреть на речку.." И улыбайся, ладно?

- А потом прокатишь? - спросила Наташа.

- До рынка, - пообещал Сергей. Он озабоченно вы­бирал точку для съемки. Машинально расстегнул чехол и достал фотоаппарат. Тем временем девчонка сходила за портфелем и подошла к липе.

- Забраться на нее? - спросила она.

Вместо ответа Сергей легко подхватил ее на руки и, посадив на толстый сук, подал портфель. Девочка стыд­ливо натянула на костлявые коленки платье.

Он заставил ее вертеться на суку, то в одну, то в дру­гую сторону поворачивать голову. Подошел и своей рас­ческой поправил ей волосы. Нагибался, присаживался на корточки, не отрываясь от видоискателя, и щелкал, щел­кал. ..

- В воскресенье, - убирая фотоаппарат, пробормо­тал он.

- Вернешься из командировки? - взглянула на него Наташа.

- Увидишь свой снимок в газете, - улыбнулся он. - Увековечил я тебя, Наташка! Вся область будет на тебя смотреть...

- Ты меня уже один раз увековечил... - ответила она.

- Когда? - удивился Сергей.

- Я еще была в пятом классе... В школьной библио­теке. Марина Ивановна с книжкой, и мы вокруг... Ты еще фамилию одной девочки перепутал...

- Наверное, была трудная фамилия?

- Да нет, легкая. Вместо "Аксенова" ты написал "Асеева"...

- Не обиделась? - весело посмотрел на нее Сергей.

- Она себя вообще в газете не узнала...

- Поехали, - сказал Сергей, направляясь к мото­циклу. -Вечно ты мне одни гадости говоришь...

- Никто себя не узнал, - продолжала Наташа.-- Даже Марина Ивановна... Зато книжка хорошо полу­чилась. Только заглавие кверху ногами...

Она забралась на заднее седло "ИЖа", крепко об­хватила Сергея тоненькими руками и от удовольствия даже прикрыла глаза.

"ИЖ" взревел, выскочил на мостовую и, спугнув стайку воробьев, помчался по улице Ботвина. Старый пес проводил его взглядом, выпустив кость, обнюхал бро­шенный на тропинку старенький портфель и сладко зев­нул, широко распахнув зубастую пасть и вывалив длин­ный язык.

* * *

- Только отец пообедал, теперь ты, потом Генка из школы прибежит... - ворчала мать, накрывая на стол. - И каждому нужно подогреть, что у меня, сто рук?..

- Ты не видела, куда я положил зубную щетку? - спросил Сергей. Он запихивал в сумку бритвенный при­бор, кассеты с пленкой.

- О чем ты думаешь? - покачала головой мать.- Только что положил в боковой кармашек щетку вместе с мыльницей.

- О чем я думаю? - усмехнулся Сергей, он уже уселся за стол и, отщипывая хлеб, уткнулся в томик сти­хов Блока. - Все о ней, о Прекрасной Незнакомке.

- Ешь, щи остынут, - сказала мать. - И что за ма­нера читать за обедом?

- Я толкую про Прекрасную Незнакомку, а ты про кислые щи...

- Осенью двадцать четыре стукнет... Женился бы хоть, что ли?

- Это не для меня, мать, - притворно вздохнул Сер­гей. - Все время в командировках, ну какая жена со мной будет жить?

- Мишка Тарасов полгода в море, а жена ждет...

- Ждет? - хмыкнул Сергей. - А я вчера возле ее дома инженера из вагонного депо видел. Длинный такой, с усиками.

- Я не видела, - отрезала мать.

Пообедав, Сергей похлопал себя по карманам, про­верил, на месте ли паспорт, удостоверение, командиро­вочные, взял сумку.

- Нашел работу, - сказала мать. - По неделям не бываешь дома...

- И то ворчишь, - сказал сын. - А что было бы, если б я все время сидел дома?

- Когда вернешься-то?

Уже на пороге Сергей ответил:

- В воскресенье, а может, в понедельник... Скажи Генке, чтобы не вздумал кататься на мотоцикле. Запро­сто шею свернет.

Повернулся и ушел.

Мать подошла к окну и проводила его взглядом до угла, сняла со спинки стула синий в полоску выходной костюм сына, ногтем стерла с лацкана крошечное ко­ричневое пятнышко. Достала из кармана тонкий шелковый платок. Чужой, пахнет духами. В другом кармане два смятых синих билета. С кем-то вчера ходил в кино. Скрытный, никогда ничего не расскажет. Ни разу мать не видела Сергея ни с одной девушкой - видно,

стес­няется домой приводить... Квартира у них небольшая, а народу много. Сергей старший из трех сыновей. За ним Генка. В шестой перешел. Младшему, Валерке, семь лет. Всех мать любит одинаково, но почему-то за старшего беспокоится больше других. Кажется, на глазах вырос, а не понимает она его. Пожаловаться грех: не обидит, не накричит, не грубый, но и не скажешь, что ласковый. Когда рассердится, светлые продолговатые глазищи за­горятся, острые скулы так и заходят на щеках, а через полчаса уже все забыл, снова смеется, шутит. А когда Сергей смеется, невозможно на него сердиться. Улыбка широкая, добрая, смех заразительный. Когда он дома, младшие братья от него ни на шаг не отходят... А раз­говаривать с ним не просто. Даже отец заметил. Говорит с родителями будто с усмешкой. Да и ей надо бы с ним помягче. С Генкой и Валеркой все ясно, а этот и малень­кий был не такой. Бывало, задумается (о чем, спраши­вается, думать-то малолетке?) - как заснет, не дозо­вешься. И глаза какие-то диковатые делаются. Вроде бы на тебя смотрит, а ничего не видит...

Мать понюхала пиджак и поморщилась: курит. А до­ма ни разу не достал папиросы. Генку - глаза его бес­стыжие- и того уже два раза за сараем накрыла с папи­роской в зубах. Отодрала ремнем, вроде бы бросил...

Она встала и включила электроутюг. Надо костюм от­парить. Приедет, побежит на свидание, а брюки мятые... И рубашку надо выстирать.

Затопали в коридоре, распахнулась дверь. И прямо с порога:

- Мам, обедать!

Это Генка. Рубаха на плече порвана, правая щека горит: подрался, наверное. Этот ни над чем не задумы­вается. Поест и опять на улицу...

- Иди руки вымой... Рубаху-то где располосовал?

- Зацепился... Сергей уехал? Мам, можно я почищу мотоцикл? Честное слово, заводить не буду!

- Сказал, что голову тебе открутит, если хоть паль­цем дотронешься, и я еще ремнем

всыплю. Долго ли на нем шею свернуть?...

* * *

В общем вагоне душно. Остро пахнет паровозным дымом. На столиках бутылки из-под пива и лимонада. Лица у пассажиров дремотные. И негромкий разговор тя­гуч и однообразен. Всем надоела езда, дребезжание бу­тылок, вагонный скрип и мелькание телеграфных стол­бов за окнами. Сергей Волков лишь заглянул в вагон и снова вернулся в тамбур. Но и здесь стояли люди, ку­рили, покашливали. Он открыл дверь, поднял железную заслонку и уселся на ступеньку. Теперь горячий ветер шумно обдувал со всех сторон.

Громыхая на рельсах, вагон раскачивался, постаны­вал, какой-то сиплый свист вырывался из-под колес. Те­леграфные провода, вспыхивая на солнце, то взмывали вверх, выше деревьев, - это когда поезд несся под ук­лон,- то, погаснув, опускались к самой насыпи, когда начинался подъем. Перед глазами сменялись привычные картины: тронутые ядреной желтизной хлебные поля, зе­леные пригорки с низкими елками, путевые разъезды с будками и пристройками, а затем все закрывал подсту­пивший к самому полотну густой лес. И сразу станови­лось прохладнее, пахло смолой, хвоей, горьким осиновым листом. В высокой сочной траве чернели опущенные на землю толевые крыши бывших стогов. А над ними тор­чали высокие серые жерди. Сено зимой съели коровы и козы, а от некогда статного причесанного стога остался лишь серый остов.

Остановка в Сердце (почему так назвали эту малень­кую, ничем не примечательную станцию?), затем Таборы, следующая Кунья. В Кунье Сергею сходить. А оттуда он поедет в город Белый. Где-то он читал, что в этих краях охотился Ленин.

Поезд стал замедлять ход. Вагон дернулся раз, дру­гой. Сергея прижало к железным поручням. Оставив по­зади узенькую извилистую речку с крутыми песчаными берегами, поезд остановился.

Выйдя на пустынный перрон, Сергей по привычке взглянул на небо: еще можно вовсю снимать. Поправив на плече узкий ремень фотоаппарата, он зашагал вдоль путей. Стало немного прохладнее. Тени от телеграфных столбов упали на блестящие рельсы. Солнце клонилось к березовой роще. Ослепительно сверкала речка. Сергей прибавил шагу: надо успеть сделать несколько пейзаж­ных фотоэтюдов.

Когда он миновал последний дом, откуда-то вымахнула большая собака и побежала на него. Сергей остановился. Когда собака вот так молча бежит и не лает, становится не по себе. Пес был худой, с густой серебри­стой шерстью на спине, и морда у него очень серьезная. Он вплотную подбежал к Сергею и остановился, глядя в глаза. Сергей улыбнулся и протянул руку. Пес пока­зал внушительные белые клыки и шевельнул хвостом. Сергей, однако, погладил его по голове, - почувствовал, что пес не укусит.

- У меня с собой ничего нет... - вздохнул Сергей. - Могу только сфотографировать, - и похлопал ладонью по фотоаппарату.

Когда он двинулся дальше, пес проводил его задум­чивым взглядом, а потом, опустив острую морду к земле, потрусил следом.

2

Лиля Земельская останавливалась возле каждого свободного автомата и упорно набирала один и тот же номер. Длинные редкие гудки. Но она чувство­вала, что он дома и не берет трубку. Она обратила на это внимание, когда первый раз пришла к нему на квар­тиру. Телефон звонил, звонил, а он, не обращая на него внимания, разговаривал с ней, улыбался. Помнится, ей надоели эти бесконечные гудки и она хотела снять труб­ку, но он мягко отвел ее руку. Кто же, интересно, сейчас сидит у него на низкой широкой тахте, застланной крас­ным с черными полосами пледом? ..

Лиля решила взять его на измор: набрала номер и положила трубку на подставку. Мимо по широкой улице Горького шелестели "Москвичи", "Победы", автобусы, троллейбусы. Проплывая рядом, как в аквариуме, ма­шины пускали в глаза ослепительные солнечные зайчики. Из бежевой "Победы", остановившейся перед светофо­ром, на нее пристально посмотрел спортивного вида муж­чина в квадратных черных очках. Дали зеленый свет, и машина мягко и бесшумно проплыла мимо.

Оставив трубку на полке, Лиля вышла из душной нагревшейся будки, с потоком прохожих дошла до Ма­нежной площади, свернула на Моховую. У здания фил­фака не выдержала и еще раз забежала в будку теле­фона-автомата. Долго рылась в сумочке, отыскивая пят­надцатикопеечную монету. Опустила - и снова длинные гудки. Раздраженно стукнула кулаком по аппарату и, опять не повесив трубку, стремительно вышла из будки. В коридоре возле двери деканата факультета журна­листики толпились студенты. Было накурено и шумно.

- Куда тебя распределили, Лилька? - подскочила к ней Галя Вольская.

Лиля пожала плечами: она еще не знала, куда ее по­шлют на практику. Сейчас скажут...

- Что же ты стоишь? - возмутилась Галя. - Иди скорее к декану, уже, наверное, все хорошие города рас­хватали.

- Мне все равно, - сказала Лиля. И это было дей­ствительно так. Какое имеет значение, куда ее напра­вят на производственную практику? И кто на свете зна­ет, где человеку хорошо, а где плохо?

Ей предложили Петрозаводск, и она тут же согласи­лась. Декан - он привык, что студенты не сразу согла­шаются,- улыбнулся и сказал, что, мол, рядом с Пет­розаводском Кижи, а это чего-нибудь да стоит... Уже на улице ее догнала однокурсница, Таня Кошкина.

- Правда, что ты едешь в Петрозаводск? - спро­сила она.

- Петрозаводск... - сказала Лиля. - Там, навер­ное, заводов много?

- Послушай, Лилька, давай поменяемся, а? Я поеду в Петрозаводск, а ты в мой город? Ребята там были в прошлом году на практике и рассказывают просто чу­деса: всем дали ставки, относятся великолепно, печатай­ся сколько хочешь. Они заработали уйму денег... Город небольшой, с речкой, забыла, как она называется. Ну, по ней еще из варяг в греки плавали... И весь зеленый. Яблони, вишни... Даже тупица Лешка Ионин опублико­вал шесть материалов и получил "четверку" за прак­тику.

- Чего же ты не хочешь ехать в такой замечатель­ный город? - спросила Лиля.

- Димка едет в Петрозаводск!

- Ну и что?

- Что с тобой? - внимательно посмотрела на нее по­друга. - Какие-то глаза у тебя... странные.

- Оставь мои глаза в покое, - сказала Лиля.- Скажи лучше, как ты относишься к Роберту?

- Я его и видела-то всего два-три раза с тобой...

- Что ты думаешь об этом человеке? Только честно,

Таня раскрыла лакированную черную сумку, достала платок, развернула его, свернула и снова положила на место. Щелкнув замком и не глядя на Лилю, сказала:

- Плюнь ты на него... Лилька, ты ведь самая кра­сивая в нашей группе! Стоит ли переживать из-за ка­кого-то. .. Неприятный, наглый тип! Я, как в первый раз увидела его с тобой на вечере, не могла понять: где у тебя глаза были?

- Мы с ним в одной школе учились, - сказала Лиля. - Когда я приехала в Москву, он был для меня самым близким человеком... А потом... потом...

Таня обняла подругу за плечи.

- Если ты захочешь, любой парень будет твой.. ,Мне бы такие глаза, как у тебя! Поезжай, Лиля, на прак­тику и забудь думать о нем. Спорим, вернешься - самой будет смешно, что плакала из-за него!

Лиля платком вытерла слезы. Достала зеркальце, черный карандаш, старательно подвела глаза.

- Что ты там говорила про Петрозаводск? - спро­сила она, успокоившись.

- Моего Димку туда направили. Я хотела бы поехать с ним.

- Ну и поезжай, - сказала Лиля.

Таня обхватила ее за шею, стала целовать.

- Лилечка, ты меня спасла! Я ведь хотела сделать так, чтобы Дима думал, что это случайность,

- А декан? Мне ведь уже направление выписали.

- С деканом я договорилась. Пошли, он переофор­мит наши документы!

- Что ж, пусть будет город с речкой, - сказала Лиля, и впервые в это утро на ее полных губах появи­лась улыбка.

* * *

Лиля все-таки дозвонилась до Роберта. Разговаривал он по телефону лениво, сквозь зубы, отвечал однослож­но: "да", "нет", "ты все выдумываешь", "знаешь, доро­гая, мне это надоело". Но пообещал приехать на Риж­ский вокзал проводить.

Появился он за пять минут до отхода поезда. Лиля уже вошла в вагон и стояла у окна. На перрон поднима­лись пассажиры и провожающие. Лиля подумала, что он не придет, и тут в толпе заметила его длинное с бачками лицо. Лиля очень хотела, чтобы он пришел, а увидев, почувствовала разочарование: к чему эта теперь уже бес­смысленная встреча?..

Роберт не спешил. Остановился на перроне, прищу­рив глаза, окинул взглядом длинный состав, взглянул на часы и направился вдоль вагонов. Лиля застучала в стек­ло. Он увидел ее, но в вагон не вошел, остановился у окна. Напрягая все силы, Лиля попыталась опустить стекло, но у нее ничего не вышло. Поймав ее взгляд, с места поднялся молодой лейтенант и помог. И вот Лиля и Роберт лицом к лицу, Глаза у него темные, на тонких губах равнодушная, будто приклеенная улыбка.

- Уезжаешь? - спросил он.

- Говорят, это очень красивый город, весь в зелени, речка...-сказала Лиля, понимая, что говорит совсем не то.

- Будешь на пляж ходить, - усмехнулся Роберт.

- А что ты будешь летом делать?

- Я? - Он проводил взглядом высокую блондин­ку.- Не знаю. Поеду в Андижан к старикам... - Он вдруг озабоченно взглянул на нее. - Ты не писала своим, что я завалил сессию? Слава богу, а то ни копейки не дадут, а у меня мысль махнуть в Ялту... Море, Ореаыда, белые корабли...

- Шикарные девочки... - подсказала Лиля.