Он взял у официанта пустую тарелку, положил несколько говяжьих шашлычков и добавил сырых овощей и крекеров. Мы поднялись в Зал подписавших, где стоят статуи, в натуральную величину изображающие людей, подписавших Конституцию.
Я прислонилась к стене напротив Бена Франклина и огляделась.
- Знаешь что? Нашу страну основала кучка коротышек.
- Просто стало лучше с питанием, - пояснил Питер, поставив тарелку на журнальный столик у перил и фамильярно хлопнув Джона Уизерспуна по спине. - Вот и весь секрет. К тому же ты на каблуках.
Я указала на Джорджа Вашингтона.
- Он тоже. Слушай, это у Бена Франклина была венерическая болезнь, или я его с кем-то путаю?
- Кэнни, - нравоучительно произнес Питер. - Рядом с нами - великие люди. Литые бронзовые копии великих людей. Обязательно упоминать о венерических болезнях?
Я сощурилась и прочла биографию Бена на маленькой табличке, прикрепленной к спинке его стула. Ни о каких неприличных парижских сувенирах в ней не говорилось. "История не прочь поработать ластиком", - размышляла я, перегибаясь через перила. Наемные танцоры вертелись, как ужи на сковородке. С потолка опускалась эмблема "Студии 54". Лунный человек на ней читал Тору, вместо того чтобы нюхать кокаин.
- Безумная вечеринка, - заметила я.
- Я тут кое о чем подумал. - Питер пристально смотрел на меня из-за парика Джорджа Вашингтона.
Я уселась на стул перед журнальным столиком.
- О вечеринке Джой?
До бат-мицвы нашей дочери еще много месяцев, но жаркие споры уже начались.
- Нет.
Он сел напротив и ласково, почти робко взглянул на меня из-под длинных ресниц.
- Ты умираешь? - поинтересовалась я. - Можно я возьму твой шашлычок?
Питер выдохнул. В уголках его карих глаз собрались морщинки. Лишь на мгновение блеснули зубы - он пытался скрыть улыбку.
- Эти вопросы никак не связаны. Мне искренне тебя жаль, - продолжала я. - Просто есть ужасно хочется. Ноне волнуйся, сделаю все, что положено верной жене. Буду держать за руку, спать у смертного одра, а после набью из тебя чучело. Все, что захочешь.
- Похороны как у викингов, - произнес Питер. - Ты же знаешь, я мечтаю о похоронах, как у викингов. С пылающими стрелами и Уайклефом Жаном, поющим "Many Rivers to Cross".
- Ладно, ладно, - пообещала я. У меня в ноутбуке есть целый файл под названием "Кончина Питера". - Если Уайклеф будет занят, Праса звать?
Питер пожал плечами.
- Можно попробовать.
- Подумай на досуге. Правда, не хотелось бы, чтобы ты являлся ко мне с того света только потому, что я наняла не того гаитянца. Кстати, музыку поставить до или после того, как твое тело сожгут?
- До. - Питер забрал свою тарелку. - Как только тело подожгут, все пойдет прахом. - Он задумчиво пожевал морковку. - Может, меня выставят для прощания в "Аполло", как Джеймса Брауна.
- Сначала выпусти альбом. Впрочем, посмотрим, что можно придумать. У меня есть связи. Так в чем дело? - Я проницательно выгнула бровь. - Мечтаешь о сексе втроем?
- Да не хочу я секса втроем! - загромыхал он.
У Питера очень глубокий голос, его далеко слышно. Три женщины в платьях без бретелек, забредшие в зал в поисках свежего воздуха, уставились на нас. Я сочувственно пожала плечами и беззвучно проговорила: "Простите".
- Я хочу… - Муж понизил голос и направил на меня свой горящий взор.
Несмотря на десять лет брака с разговорами о починке крыши и летнем лагере Джой, я по-прежнему таю от взгляда мужа и мечтаю оказаться с ним наедине… и на самом деле обладать гибкостью румынской гимнастки.
- Я хочу ребенка, - признался Питер.
- Ты хочешь… - Мое сердце заколотилось, а бархатное платье внезапно стало слишком тесным. - Вот как. Не ожидала. Серьезно?
Питер кивнул.
- Я хочу завести общего ребенка.
- Ясно, - протянула я.
Вопрос о ребенке не раз поднимался за время нашего брака. В новостях регулярно говорят о какой-нибудь ведущей ток-шоу или певице кантри, родившей двойняшек или тройняшек "при помощи суррогатной матери". Идиотское выражение. Все равно что сказать: "Я поменяла масло в машине при помощи механика", хотя всего лишь подписала счет. Но если мы решим завести биологически общего ребенка, без посторонней помощи не обойтись. Джой появилась на свет на два месяца раньше срока в результате экстренного кесарева сечения, после чего мне удалили матку. У меня больше нет возможности забеременеть. Разумеется, Питеру это известно. Он постоянно подсовывает мне статьи о суррогатных матерях, но ни на чем не настаивает.
По крайней мере, не настаивал до того момента.
- Мне пятьдесят четыре года, - напомнил он.
Я отвернулась и вслух прочла табличку Джеймса Макгенри:
- "Врач, военный советник и политик". И щеголь, как я погляжу.
Питер не обратил внимания.
- Я старею. Джой взрослеет. Еще не поздно. У тебя могут быть жизнеспособные яйцеклетки.
Я захлопала ресницами.
- Право слово, в жизни не слышала ничего романтичнее.
Питер взял меня за руку. Его лицо было таким открытым, полным надежды, знакомым и родным, что у меня голова закружилась от сожаления. Ну почему я родила своего единственного ребенка от придурка бывшего, а не от любимого мужа?
- Ты когда-нибудь об этом думала? - поинтересовался Питер.
У меня защипало глаза.
- Ну… - Я покачала головой и с трудом сглотнула. - Сам знаешь. Иногда.
Конечно думала. Мечтала об общем ребенке, серьезном малыше с лицом Питера и его тонким юмором, похожим на вспышки молний в летнем небе. Идеальном мальчике под стать моей идеальной девочке. Но это все равно что мечтать петь в "Сайпримс", или победить в марафоне, или (в моем случае) участвовать в нем. Лениво грезить о несбыточном, лежа в гамаке, стоя в пробке или перед шлагбаумом.
- Мы и так счастливы, - добавила я. - Мы вместе. У нас есть Джой. И мы нужны ей.
- Джой растет, - мягко возразил Питер. - Пора ее отпустить.
Я высвободила руку и отвернулась. Формально Питер прав. В случае с любой обычной двенадцатилеткой я бы безоговорочно согласилась. Но Джой - совсем другое дело. Ей нужно особое внимание, поскольку у нее проблемы со слухом и чтением. Из-за моего прошлого.
- У нас все замечательно, но ничего не меняется, - настаивал муж. - Мы живем в одном и том же доме, видим одних и тех же людей, ездим на море в Джерси каждое лето…
- Тебе там нравится!
- Все хорошо, - подтвердил он. - Но может быть еще лучше. Не бойся нового.
- Опять он о сексе втроем, - пробормотала я себе под нос.
- Давай хотя бы попробуем. Узнаем, что к чему.
Питер вытянул из бумажника визитную карточку и протянул мне. "Доктор Стэнли Невиль, репродуктивный эндокринолог, кабинет на Спрюс-стрит".
- В том же здании, - уныло заметила я, - что и врач, лечащий мой недавно обнаруженный артрит.
- Он может сделать УЗИ твоих яичников.
- Давно мечтала, - ответила я и вернула карточку.
Я подумала о нашей идеальной жизни. Втроем мы в безопасности, защищены от мира. Мой сад пышно расцвел за десять лет трудов. Розы увили кирпичные стены, гортензии выпустили голубые и сиреневые цветы размером с детскую головку. Дом стал в точности таким, о каком я всегда мечтала. В прошлом месяце семь лет поисков наконец увенчались великолепными золотисто-зелеными старинными напольными часами. Теперь они стоят над лестницей и мелодично отбивают время. Все идеально, не считая небольших проблем с успеваемостью Джой. Да и те, несомненно, вполне исправимы.
Питер коснулся моего плеча.
- Что бы ни случилось, выйдет у нас или нет, нам и так хорошо. Я счастлив, ты знаешь.
Я кивнула. Внизу из кухни потянулась вереница официантов и официанток в гимнастических костюмах и бикини. Они несли салатные тарелки. Мои глаза по-прежнему щипало, а в горле застрял комок. Но я не собиралась реветь посреди Конституционного центра, поскольку представляла, какие слухи распустит Шари, если узнает.
- Хорошо, - согласилась я.
- Кэндейс, - нежно прошептал Питер. - Пожалуйста, не надо так переживать.
- Я не переживаю, - соврала я.
Муж протянул мне свою тарелку, но, как ни странно, я совсем не хотела есть. Так что я поставила ее на стол и вслед за Питером спустилась по лестнице. Луна за окном высоко в небе заливала лужайку серебристым светом.
2
Тодд плюхнулся на кровать и уставился на меня.
- И чем вы там занимались? - спросил он.
Я вытащила заколки-невидимки из волос и молча улыбнулась. Кудри рассыпались по плечам.
- Мы твои лучшие друзья, - умолял Тодд. - Джеймс - наш двоюродный брат. Мы можем многое о нем рассказать. По-моему, он просто красавчик.
Тамсин, лежавшая на полу в спальном мешке, скривилась и шумно перевернула страницу книги. Тодд до сих пор был в костюме, а его сестра избавилась от платья, как только закрылась дверь моей спальни. В ночной рубашке "Властелин колец" и пижамных штанах она казалась намного счастливее. Тамсин смыла весь макияж, который мать заставила ее нанести, и веснушки на ее носу вновь засияли в полную силу.
- Ничем мы не занимались, - отмахнулась я.
В этот момент Френчель, моя собака, запрыгнула на кровать.
По правде говоря, я три раза танцевала с Джеймсом, пятнадцатилетним двоюродным братом Тодда и Тамсин. Джеймс предложил мне отпить из своего бокала, в котором оказался виски с лимонным соком (с виски ему помог старший брат), и я согласилась. А потом он позвал меня в темный зрительный зал, где обычно крутят мультимедийную презентацию "Заря свободы", и прижал к обитой тканью стене. Мы стояли в темноте, на нем - рубашка и галстук, на мне - его пиджак, и целовались, совсем как в фильме или, по крайней мере, в музыкальном клипе. Я немного испугалась, когда Джеймс начал о меня тереться. Потом он положил руку мне на грудь, и я убрала, он не стал класть обратно, и я расслабилась. В зале было так темно, что я могла представить на его месте кого угодно. Сначала я вообразила, что он - певец Дастин Талл. Мне понравилось. Потом - Дункан Бродки, моя школьная любовь. Тогда мне еще больше понравилось. Необычно было стоять в темноте и чувствовать, как тонкие губы Джеймса вжимаются в мои так сильно, что чувствуется выпуклость зубов.
- Ты такая красотка, - пробормотал он мне на ухо.
Это было самое приятное, и я поверила в его искренность.
Думаю, в этом платье я и впрямь хороша.
Джеймс снова ухватил меня за грудь и сильно ущипнул. Я отпихнула его и насмешливо, почти надменно сказала:
- И не надейся.
Получилось совсем как у Тэрин Таппинг - звезды телесериала "Только для девочек". Вот уж кто настоящая красотка! Она всегда отшивает парней, которые заходят слишком далеко. Я выбрала самые подходящие слова и тон, и Джеймс немедленно отступил. Я думала, он разозлится, но он, похоже, ничего другого и не ожидал, словно именно так и должны вести себя красотки.
- Колись, колись! - настаивал Тодд.
Я покраснела, вспоминая руки и губы Джеймса и то, как уважительно он посмотрел на меня, но рассказывать ничего не стала, тем более что Тамсин еще ни разу не целовалась. К тому же, если я поделюсь с ними, Тодд немедленно всем растреплет. Например, своей матери.
Френчель свернулась клубочком, потом растянулась и мерно засопела. Лестница заскрипела под медленными шагами матери. Я перекатилась и зарылась лицом в подушку. Как обычно, мама на мгновение остановилась, восхищаясь часами.
- Ш-ш-ш, - прошептала я. - Это мать.
Тишину нарушала лишь Тамсин - она то вынимала зубную пластинку изо рта, то вставляла обратно. Наконец мать направилась к себе в спальню. Я перекатилась на спину, уставилась в потолок и завела свою любимую шарманку:
- Десять причин, по которым я терпеть не могу свою мать.
- Началось, - пробормотала Тамсин.
- Пардон, - сказал Тодд и направился с пижамой в ванную.
Я проигнорировала обоих.
- Первое: ее сиськи.
- Нормальные сиськи, - возразила Тамсин, не отрывая глаз от "Мира призраков", подаренного мной на Хануку и заменившего предыдущий экземпляр, который она зачитала до дыр.
Вернулся Тодд, босой, в льняной полосатой пижаме, пахнущий кремом от прыщей и мятной зубной пастой. Темно-коричневые волосы были зачесаны назад, губы, нос и дуги бровей в точности повторяли сестринские. Хотя Тодд пока не интересуется девочками и относится к ним только как к друзьям, это, наверное, последний раз, когда ему позволили ночевать в одной комнате с нами. ("Я уже мужчина", - сказал он, скорчив гримасу.) Дело в том, что завтра у Мармеров званый завтрак. Еду привезут в шесть утра, и миссис Мармер решила, что нужно дать близнецам как следует выспаться, невзирая на опасность совместной ночевки.
- Просто они… ну, ты знаешь, - Тамсин повернулась на бок. - Они большие.
Я вздохнула. Тодд и Тамсин - мои лучшие друзья с детского сада. Мы познакомились в тот день, когда Мэтью Свотнер начал дразнить меня из-за слухового аппарата и обзывать Робозавром. Близнецы забрались ко мне в песочницу и велели Мэтью убираться. У Тамсин были косички с красными лентами, у Тодда - красная бейсболка. Тодд дал мне поносить бейсболку, а Тамсин повязала на руку одну из ленточек. За обедом они сели по обе стороны от меня и сверкали глазами на Мэтью и всех, кто только осмеливался посмотреть в нашу сторону. "Твои личные "Плоды ислама"", - сказала мать, когда впервые их увидела. До сих пор не знаю, что она имела в виду. Ясно одно: Тамсин и Тодд так и не поняли, какое чудовище моя мать.
- Ее сиськи попросту нелепы, - продолжала я. - Знаете, какой у нее размер лифчика? Девяносто "джи".
- "Джи"? - повторил Тодд. - Разве такие бывают?
- Бывают. Ей приходится покупать их в интернет-магазинах, потому что в обычных такие не продают.
- Ух ты! - отозвалась Тамсин, но уважительно, а не испуганно. Не то что я, когда увидела этикетку на мамином бюстгальтере.
- И она всегда носит одежду, в которой видны ее сиськи! - Я покачала головой. - Хотя, наверное, она не виновата. В смысле, разве такие можно скрыть?
Я уставилась в потолок, помолчала и сообщила друзьям самое худшее:
- И теперь у меня растут такие же.
- Везет тебе! - Тамсин оторвалась от книги и печально взглянула на собственную грудь. - Парням нравятся большие сиськи.
- Поэтому наша мама и купила свои, - подтвердил Тодд.
- Она считает, что в шестнадцать мне тоже можно будет вставить силикон, - усмехнулась Тамсин. - Ну-ну.
Я покраснела, снова вспомнив Джеймса. Судя по всему, моя грудь его не смутила.
- У Эмбер Гросс нет больших сисек, - возразила я. - У Эмбер Гросс, считай, вообще нет сисек.
- Да, но она же Эмбер Гросс.
Звучит глупо, но я прекрасно поняла, что Тамсин имеет в виду. Несмотря на свою фамилию, казалось бы верный повод для издевок, Эмбер Гросс - самая популярная девочка в нашем классе. У нее каштановые волосы, прямые и блестящие, как атласное покрывало, и сверкающая улыбка. Можно подумать, у нее на зубах бриллиантовые скобки. Еще ни один прыщ не осмелился осквернить ее кожу. У нее маленькое идеальное тело и ладно сидящая идеальная одежда. Она встречается с Мартином Бейкером, который играет в младшей школьной футбольной команде, хотя учится лишь в седьмом классе. Но самое классное то, что Эмбер может общаться с кем угодно: родителями, учителями или парнями, и все ее высказывания - в точности то, что надо.
Я же - анти-Эмбер, девочка, незаметная в толпе. Та, что на школьных фотографиях стоит в заднем ряду, сутулится и смотрит в сторону. Та, что смеется и кивает шуткам, которых толком не слышит, в надежде, что они достаточно хороши. Я никогда не знаю, какие слова уместны. А если что-нибудь и придумаю, в половине случаев меня просят говорить громче или повторить. Дело в том, что у меня настолько тихий, скрипучий и странный голос, что люди не слышат или не понимают меня.
Я привыкла считать себя особенной, в хорошем смысле, как вечно твердит мать. Помню, в три или четыре года в кабинете логопеда мать держала меня пальцами за подбородок, осторожно двигала мое лицо, а я смотрела на ее губы в зеркале. "Следи за мной, Джой". Я родилась недоношенной, с небольшой потерей слуха в одном ухе и средней - в другом, так что поздно заговорила. В детском саду я расстраивалась, когда люди меня не понимали, визжала, кидалась игрушками, бросалась на пол и колотила руками и ногами. Мать ходила со мной в сад каждый день. Никогда не злилась, не теряла терпение. Ждала, пока я перестану плакать. Потом вытирала лицо, давала яблочный сок в бутылочке и вела к мольбертам или в уголок сказок, где сажала на колени и читала вслух. Дома мы упражнялись перед зеркалом, глаза в глаза, ее пальцы - на моем подбородке. "Ты отлично справляешься! У тебя получается! Скажи "ммм"". Она прижимала одну мою руку к горлу, и я чувствовала вибрацию звука, а другую - к губам, и руку обдувал воздух из носа. "Скажи "ммм". Скажи "ммм". Скажи "мама"".
В обед мы вместе уходили домой, и, если день выдавался сложным для меня, я получала подарок. Мы направлялись в художественную лавку за акварелью, или за новыми пуговицами, или в "Ритас" за шербетом, если было тепло. Мать обнимала меня, внушала, что гордится мной, что я особенная. И уйма времени понадобилась, чтобы я поняла: ничего подобного. Особенного во мне только проблемы со слухом, странный голос и то, что я дочь женщины, когда-то написавшей книгу.
- Можно теперь мне? - Тамсин заложила "Мир призраков" пальцем.
- Я дошла только до второго пункта. Второго! - возмутилась я. - Меня тошнит от нее и от отца.