Я медленно листала страницы, ветерок обдувал мои пальцы. В глаза бросались слова и фразы: "толстая", "его пальцы ласкали мои жирные рыхлые бедра", "голубая мафия приходит на выручку", "мой отец, Плохой Папочка".
Я осторожно закрыла книгу и дернула себя за волосы, прикрывая слуховой аппарат. Я часто так делаю, когда нервничаю. Затем сложила на груди руки.
- Кошмар.
Тодд промолчал. Тамсин сжала губы, не глядя мне в глаза. Малыши бегали вокруг нашей скамейки, визжали и пускали радужные мыльные пузыри.
- Все не так уж и плохо, - наконец произнес Тодд. - Книга вовсе не о тебе.
Но когда я прочла все триста семьдесят две страницы "Больших девочек", я поняла: в некотором роде она обо мне.
Однажды я слышала репортаж о мужчине из Далласа, который съел "боинг". Журналист спросил его: "Как вы умудрились съесть целый самолет?" "По чуть-чуть", - ответил мужчина, судя по голосу вполне нормальный. Мамину книгу я одолела именно так: по чуть-чуть. Три недели читала ее перед сном. Все это время я обедала с Эмбер, а когда мама спрашивала, как дела в школе, неизменно отвечала: "Нормально". Дни текли своим чередом. Тренировки по плаванию, домашние задания, ранний подъем для приведения волос в порядок. Все как обычно, не считая того, что одновременно передо мной разворачивалась другая, тайная жизнь. И она казалась даже более реальной, чем настоящая, которая состояла из школы, домашних заданий, плавания и размышлений родителей: снимать или не снимать летом старый дом на побережье. Я погрузилась в мир книжных страниц.
К середине марта, давясь, я проглотила каждое слово, от посвящения на первой странице ("Моей Джой") до интервью с автором на последней. "Что стало причиной, мотивом создания этой книги?" - "Отчасти хотела переписать свою собственную жизнь, разобрать на части и собрать заново". И что это значит? В книге все правда? Или выдумка? Или части правды взболтаны и перемешаны? Если эта книга - улучшенная версия жизни мамы, то насколько ужасной была жизнь настоящая?
Каждая страница прочно врезалась мне в память. Воспоминания о том, как мамин отец (отец Элли) заставлял ее вставать на весы перед всей семьей, когда она приезжала из школы домой на каникулы. Упоминание о том, что пенис ее парня (Дрю) походил на чахлый корнишон. "Такой же маленький или такой же зеленый?" - задумалась я и отложила книгу, хотя прочла в тот вечер всего семь страниц.
Итак, я выяснила, что моя мать, или Элли, героиня книги, к окончанию школы была увесистее, чем средний игрок в американский футбол. Причем перепробовала больше парней, чем все мои знакомые девчонки, вместе взятые. Возможно, она была нимфоманкой. И если последняя часть книги - правда, или основана на правде, или лишь отчасти правда, мое рождение - несчастный случай.
Конечно, мне мама говорила совсем другое. "Я всегда хотела ребенка, - твердила она, сажая меня на колени или расчесывая волосы. Ее глаза наполнялись слезами. - Я была так рада, когда узнала… и Брюс тоже, хотя это было немного неожиданно. Мы оба очень обрадовались. Я так счастлива, что ты родилась!"
Это не слишком отличается от обычных историй. "Мы ужасно хотели ребенка", - рассказывают родители, которые усыновили малыша либо использовали донорскую сперму или яйцеклетки. "Мы всю жизнь тебя ждали. Мы так обрадовались". Я знаю детей с мамами и папами, с мамами и мамами, с папами и папами, с одинокими разведенными матерями и одинокими матерями, обратившимися за помощью к друзьям-геям или в банк спермы, желая забеременеть, либо усыновившими малыша из Китая или Гватемалы. Во всех историях звучит одно: "Я хотела ребенка, и у меня появился ты".
Вот только если в книге правда, это значит, что мать меня не хотела. Она вообще не хотела ребенка. Я открыла сто семьдесят восьмую страницу и перечитала абзац, который уже успела запомнить: "Я двумя пальцами держала тест, с него еще капала моча. Орел или решка? Одна полоска, пожалуйста, Господи, одна полоска. Если я еще хоть раз лягу с мужчиной, то не раньше, чем вставлю себе две спирали и начну принимать пилюли. Я заставлю его надеть презерватив и вытащить прежде, чем он кончит. Одна полоска, одна полоска, одна полоска, - заклинала я. - Одна полоска - и я спасена; две полоски - и моя жизнь кончена".
- Ч-черт, - прошептала я, сидя нога на ногу на розовой кровати под фальшивыми звездами.
Я с трудом сглотнула, от стыда меня даже подташнивало. Меня обманули. Мне лгали. Сколько бы мать ни внушала, что любит меня, как бы ни заботилась, неприглядная правда состоит в том, что моя бабушка - лесбиянка, дедушка - придурок, а родители вообще не желали моего рождения. Но хуже всего, что это известно каждому читателю книги. Всем одноклассникам, всем знакомым, а может быть, и всем на свете. Известно каждому.
Я сжала кулаки и, топая, спустилась в мамин кабинет, где стащила черный маркер из стаканчика на столе. Вернувшись в кровать, я принялась водить маркером по странице сто семьдесят восемь, по мокрому от мочи тесту на беременность и по причитаниям Элли. Я возила маркером туда-сюда, уничтожая позорные слова, пока чернила не просочились на следующую страницу.
Когда мы вернулись из школы на следующий день после того, как я дочитала книгу, мать отправилась на кухню и стала разгружать посудомоечную машину.
- Тебе пришло письмо, - небрежно бросила она.
- Да ну?
Почта лежала на кухонной стойке. На самом верху стопки красовался огромный блестящий черный конверт с моим именем. Затейливый серебряный шрифт складывался в слова:
Мисс Джой Шапиро Крушелевански
Я уставилась на письмо.
- Что это?
Мать ткнула конверт лопаточкой, отчего тот заскользил по стойке.
- Не знаю, - ответила она.
Конверт был размером со школьную палку. На ощупь казалось, что он сделан из тонкого стекла или пластмассы, а не из бумаги. На обороте тем же серебряным шрифтом был напечатан адрес отправителя. Семья Покитилоу из Сидар-Хилл, Нью-Джерси. "Бар-мицва Тайлера", - сообразила я. Разорвав конверт, я достала кремовый листок с серебряным краем, нечто среднее между дипломом и ресторанным меню.
Черные и серебряные ленточки были продеты вверху приглашения и спускались на текст длинными завитыми хвостиками.
С огромным удовольствием
Бонни и Боб Покитилоу приглашают Вас
на бар-мицву своего сына
Тайлера Бенджамина
в субботу, 21 апреля, в 10 часов утра
в синагоге Шорт-Хиллс, Нью-Джерси,
затем последуют торжественный обед и танцы
в загородном клубе Шорт-Хиллс
- Гм, - кашлянула мама, которая прокралась мне за спину и читала через плечо.
Я быстро отвернулась, схватила огромный конверт и осторожно потрясла его. На стойку посыпались другие листки: маленький конверт с карточкой внутри ("Окажите любезность, ответьте до пятого апреля"), план местности, который поможет добраться до синагоги и загородного клуба, и еще одна маленькая карточка, где я должна отметить, говядину или лососину предпочитаю на обед. На всех частях приглашения стоял адрес сайта бар-мицвы Тайлера. Пока я разглаживала ленточки, мать прочла его вслух:
- Tylersbigbash.com. Надо же. Гм.
Мама опустила голову, и я поняла, что она пытается удержаться от комментариев или от смеха. Она повернулась, сняла с плиты чайник и налила в него воды из-под крана.
- Хочешь чаю?
Я отрицательно покачала головой, подошла к холодильнику и достала сок. Мать включила газ и поставила чайник на плиту. Зашипели капельки воды на дне.
- Апрель у тебя вроде свободен, - заметила мама.
Я медленно пила сок и размышляла. Бонни Покитилоу - двоюродная сестра Брюса. У нее бледная кожа в веснушках и кудрявые волосы вроде моих, только очень темные, почти черные. На Песах мы встречаемся в доме бабушки Одри. Еще они с мужем и сыном бывали на моих днях рождения, которые бабушка Одри отмечала, когда я была маленькой. Вообще-то у нас с Тайлером мало общего. В прошлый Песах он весь вечер просидел в гостиной бабушки Одри, читая "Гарри Поттера" и пересматривая старые рукопашные бои на карманном компьютере.
Интересно, кто будет из знакомых? Мать, словно прочитав мои мысли, произнесла:
- Там будет Брюс с… мм… Эмили и детьми и твоя бабушка Одри. Если хочешь, я тебя подброшу.
Я залезла на стул у стойки для завтрака. Не нужны мне ее одолжения, хватит.
Мать добавила в чай мед и насыпала на желтую тарелку немного крекеров.
- Тебя, наверное, посадят за детский стол, с Тайлером, его друзьями и сестрой, мм…
- Рут, - напомнила я.
Я дала понять, что моя семья, моя биологическая семья, родственники с отцовской стороны - не ее дело. Но либо мать не заметила моего косого взгляда, либо решила его проигнорировать.
- Рут. Точно. Наверное, будет весело, - совершенно безучастным тоном добавила она.
Я пожала плечами и сложила части приглашения аккуратной стопкой.
Мама посмотрела на меня.
- Знаешь, твои приглашения будут немного менее… - Она умолкла, и я поняла, что она тщательно подбирает следующее слово. - Замысловатыми, чем у Тайлера, - закончила она.
Я снова пожала плечами.
- Тайлер - чудак тот еще.
- Ладно, дело твое. Только не забудь предупредить.
Ее голос оставался безразличным, но по лицу было ясно, что мама довольна, словно я успешно прошла некий экзамен. Вот бы сообщить ей, что я хочу принять предложение, что больше всего на свете мечтаю стать частью нормальной семьи Брюса!
Я собралась с духом. Сейчас она что-нибудь скажет или спросит, что я думаю. Но мать, как ни странно, сдержалась и унесла чай в кабинет. Через минуту я услышала знакомый стрекот клавиатуры.
Я посмотрела на приглашение, вложила в огромный конверт все листки, кроме карточки для ответа, и опустила конверт в мусорное ведро: там мама точно его увидит. Карточку я сунула в задний карман джинсов. После ужина, когда мать смотрела очередное реалити-шоу, а отец редактировал какую-то статью для медицинского журнала, я достала карточку и аккуратно написала: "Мисс Джой Шапиро Крушелевански с удовольствием приедет". Затем я спрятала карточку под стопку нижнего белья в верхнем ящике комода, подумав при этом: "Может, да. А может, и нет".
7
- Отлично! - воскликнула я, когда мы вышли из мини-вэна. Я изо всех сил старалась говорить не испуганно и не отчаянно, а радостно и бодро. - Кто начнет?
Стояло солнечное мартовское утро. Небо было ясным и синим, теплый воздух пах жимолостью. Деревья выпускали почки, тропа вдоль ручья почти подсохла. Я запланировала семейный поход: две мили туда, две мили обратно, посередине остановимся и покормим уток. Потом съездим в Манаюнк и там поедим. По дороге обсудим бат-мицву Джой.
Дочь хлопнула дверцей машины и приняла привычную позу: подбородок прижат к груди, плечи подняты к ушам. Ее длинные ноги были затянуты в тесные джинсы. Сверху Джой накинула флисовую куртку в тон ярко-голубой флисовой полоске на волосах. На правом запястье был намотан поводок Френчель. Левая рука - в кармане, наверное, вместе с флисовой шапкой, которую я заставила взять. (Еще я просила захватить шарф, но Джой так глянула, словно я предложила надеть рейтузы. Так что я просто намотала еще один на собственную шею.)
Питер рылся в бардачке в поисках энергетического батончика, силясь понять, куда тот подевался. Джой тем временем побрела по тропе. Голова опущена, кулаки сжаты. Можно подумать, в конце пути ее ждут ворота с надписью "ARBEIT MACHT FREI", а не прилавок, за которым летом продают спортивные напитки и мороженое. Я с трудом сдержала желание догнать дочь и не отставать, пока она не объяснит, что происходит.
- Джой! - крикнула я. Дочь не обернулась. - Джой!
Находясь в десяти ярдах от меня, она на миг остановилась и вздохнула словно всем телом, но движение замедлила.
- Джой. - Я запыхалась. - Притормози. Бат-мицва. Идеи.
Дочь пожала плечами.
- Что ж, думаю, без бат-мицвы я не останусь.
Я проглотила с полдюжины ответов, немедленно пришедших мне на ум.
- Разумеется, - весело сказала я дочери в спину. - У тебя будет бат-мицва. Участь хуже смерти, я знаю. Но придется потерпеть. Мы тут с отцом посоветовались… Как насчет службы в субботу утром? А потом устроим обед.
Джой снова пожала плечами и презрительно посмотрела на мой походный наряд: тренировочные штаны, кроссовки, футболка с длинным рукавом, поверх еще одна, с треугольным вырезом. Разве плохо? Судя по лицу дочери - да. "Возможно, из-за двух шарфов", - подумала я.
- Если вы уже решили, при чем тут я? - произнесла Джой.
Я замерла, застыла на влажной тропинке. Я представила, как хватаю ее флисовые плечи и резко встряхиваю. Черт возьми, Джой это заслужила. В прошлом году весной, до того как привычные джинсы стали ей тесны, а оценки и поведение испортились, она охотно проводила дни со мной и Питером. Гуляла, каталась на велосипеде, бродила по антикварным магазинам в Ланкастере. Сегодняшний маршрут мы прошли до этого раз десять: с моей сестрой, с Самантой, с мамой - и Джой никогда не возражала, никогда себя так не вела. Я бросила на Питера отчаянный взгляд, уже ставший привычным: "Я не могу с ней говорить, твоя очередь". Возможно, он так терпелив, потому что старше или потому что мужчина. Или потому что она ему не родная. Ужасно стыдно, но иногда мне кажется, что дело в этом. Он меньше вложил в нее и может сохранять хладнокровие.
- Какие выберешь цвета? - поинтересовался Питер у Джой, без труда догнав нас. - Ты по-прежнему любишь розовый?
- Я никогда не любила розовый, - ледяным тоном отрезала Джой.
Питер покосился на меня. Я пожала плечами. В восемь лет она совершенно точно обожала розовый. Как-то мы целый день провели в малярном магазине. Потом нанесли три выбранных оттенка на стену ее спальни и изучили их при утреннем, дневном и вечернем освещении, пытаясь определить идеальный розовый.
- А сувениры? - продолжал Питер. - Можно поставить фотокиоск, как у Тамсин и Тодда.
- Как хотите.
- Раковины с монограммой? - вмешалась я, не в силах справиться с раздражением. - Фальшивая позолота? Может, мне вставить себе силикон? Для тебя - все, что угодно, милая…
- Да кто тебе вставит силикон? - точно таким же тоном ответила Джой.
- Я показывал фотографии со своей бар-мицвы? - спросил Питер.
Его лицо и голос были совершенно спокойными, словно велась сердечная беседа.
Джой пожала плечами, но чуть менее враждебно, чем прежде.
- Вечеринка была в загородном клубе Паунд-Ридж, - сообщил Питер. - Я выбрал тему "Звездные войны". Перед обедом подали Звезду смерти из нарезанной печенки.
На лице Джой мелькнул слабый намек на улыбку.
- Не может быть.
- Может. Ты видела снимки моего дедушки? К девяноста годам он стал копией Йоды. Дедушка был мудрым. - Питер печально покачал головой.
Я благодарно посмотрела на мужа. Разумеется, он выдумывал. "Звездные войны" вышли уже после бар-мицвы Питера; старших Крушелевански эксцентричными не назовешь, а его дедушка Ирв ни капли не походил на Йоду.
- В качестве сувениров гости получили надувные световые мечи, - фантазировал Питер.
- Даже девочки? - удивилась Джой.
- Гм, - прогудел Питер. - Не помню, может, им досталось что-нибудь другое. - Он шел и размахивал руками. Долговязый и худой, в брюках хаки и толстовке. - Может, парик принцессы Леи?
- Ха! - воскликнула Джой.
- Помню, что киддуш прочел дядя Герман, после чего велел всем моим друзьям встать и посмотреть под сиденьями. Оказалось, он прилепил по доллару к каждому стулу за детским столом…
- В те дни это были большие деньги, - пояснила я, чем, разумеется, заработала очередную гримасу Джой.
- Он дал нам, - продолжил Питер, - самый важный совет: "Тот зарабатывает деньги, кто не просиживает задницу".
Я засмеялась. Джой чуть улыбнулась.
- Я знакома с дядей Германом? - спросила она.
- Он отправился в великий небесный борщковый пояс, - вздохнул Питер.
- Но он был на бар-мицве твоего отца, и это важно. Семья… воспоминания… - рассуждала я.
Джой что-то еле слышно пробормотала. Кажется, "о господи".
- Так ты уже выбрала тему? - поинтересовался Питер.
- Как насчет "Бриолина"? - предложила Джой.
- Еще чего не хватало! - выпалила я. Муж и дочь уставились на меня. Я пожала плечами. - О чем, собственно, "Бриолин"? Подростковая преступность. Незапланированная беременность. Группировки. Курение!
- Курение, - задумчиво повторил Питер голосом, полным фальшивой скорби.
Я взглядом молила его о помощи. Муж многозначительно кивнул. Но я слишком давно его знала и поняла: он изо всех сил старается не рассмеяться.
- А у тебя что было? "Звуки музыки"? - Джой скривила губы. (Разумеется, она терпеть не может мой любимый мюзикл, отказывается смотреть его вместе со мной и не раз называла его "фильмом про нацистов".) - Йодль и тому подобное?
- У меня не было вечеринки, - коротко ответила я.
Вот бы сказать ей: "У меня не было вечеринки, потому что мой отец был психом". Психом, скрягой и лицемером. Единственный сын обеспеченных родителей, свою бар-мицву он справлял с размахом. Несколько сотен гостей, торжественный ужин в синагоге. Все было заснято на восьмимиллиметровую пленку. Но в восьмидесятые, когда его дети подросли, бар- и бат-мицвы стали справлять с невиданным размахом. Перед моим тринадцатым днем рождения мы посетили четыре праздника кузенов, один роскошнее другого. (Мне особенно запомнился цирковой, с настоящими акробатами на ходулях и пожирателями огня.) Во время долгого обратного пути в Пенсильванию мать молча сидела рядом с отцом, пока тот горько жаловался на хвастовство, дороговизну, поверхностность и показное потребление. По его словам, мамина сестра и ее муж - незадачливый бухгалтер по имени Фил - воспользовались религиозным поводом, чтобы выкинуть кучу денег на ветер и показать друзьям и родственникам, что могут потратить тысячи долларов. И Бог тут ни при чем.