- Вполне. - Похоже, Димка зря занялся бизнесом, с такими вывертами лучше оставаться в науке.
- Допустим также, что сложенный веер - мужской ум, а раскрытый - женский. Что тогда? - "теоретик" выразительно замолчал, наслаждаясь превосходством над дремучей "аудиторией".
- Что?
- Сложенный веер сильнее, им можно шарахнуть наотмашь, а раскрытый ни на что не годится, разве только обмахиваться в жару. Усекла разницу?
- Конечно, - невинно улыбнулась она. - Обычно бьет тот, кто слабее умом.
- Ваше высказывание, дорогая сеньора, есть величайшее заблуждение, - назидательно заметил Елисеев. - И это доказывается одной левой.
- Докажи.
- Слышала что-нибудь про Астролобова? Нет? Так вот, этот феномен в математике, которого никто не осмелился бы назвать слабоумным, был монстр, а не человек. К тому же запросто мог дать в морду, горяч был на руку, как раньше говорилось. А ты говоришь: бьет тот, кто слабее умом.
- Любой выдающийся интеллект - отклонение от нормы с максимальной приближенностью к шизофрении. Я говорю о нормальных людях, а не о тех, кто одной рукой выводит гениальные формулы, а другой - сгоряча поколачивает народ, - она вдруг припомнила Димкину тираду насчет "белых ворон", которым для полного счастья не хватает сильных эмоций. Помнится, тогда ее эта горячность еще покоробила, показалось, Елисеев завидует. - А вообще, давай лучше не будем обсуждать чужие умы, не то вместо спора еще поссоримся. Я вот о чем хотела спросить: как тебе курица?
- Нет, - опечалился друг детства, - невысокого вы мнения о мужских мыслительных аппаратах, сеньора, в частности о моем. Неужели, зная тебя сто лет…
- Не хами, Елисеев!
- Зная в буквальном смысле с пеленок, - подкорректировал Димка годы знакомства, - я поверю, что тебя интересует мое мнение о несчастной зажаренной птичке? Кстати, ты передержала бедолагу в духовке.
- Надеялась, явишься вовремя, - отрезала хозяйка.
- Все равно получилось вкусно, я сожрал почти всю. Сейчас лопну. Так что ты хотела сказать, Маня? Только честно.
- Помнишь, ты как-то говорил, что знаешь типов, готовых выложить немалую сумму, чтобы снова пережить какое-нибудь сильное чувство. Помнишь?
- Хочешь познакомиться? Легко! Только Тебе с ними будет скучно. Это в общем-то довольно примитивный народ. В эмоциональном смысле, конечно, - поправился он, - с мозгами-то у них все в порядке, любой позавидует. Просто, женщинам с такими никакого кайфа, одна головная боль. Зацепиться не за что, все осталось там, - он неопределенно махнул рукой за плечо, - позади. Когда ребятки были белыми и пушистыми, верили в добро, а от предчувствия счастья замирали, точно гончая перед выстрелом. Сейчас - это обожравшиеся матерые псы, которые урчат над куском мяса с костью и время от времени с умилением вспоминают свой щенячий восторг. Иногда они непрочь от того восторга тоже урвать кусочек, да только кишка тонка, хоть и забита разной собачьей дрянью, он внимательно посмотрел на Марию. - Хочешь такого? Пожалуйста, хоть сегодня, - потом, не отрываясь цепким, чуть захмелевшим взглядом, прикинул что-то в уме, усмехнулся, потянулся за бутылкой, плеснул в бокалы и спросил с неприятным прищуром: - Головокружение от успехов? А не боишься сломать себе шейку? Попадаются такие экземпля-я-яры… - и замолчал. Как хороший актер, мастерство которого определяет выразительность паузы.
- Забудь. Торт будешь?
- Буду, только позже. Я еще не наелся.
- Тогда ешь. Я сейчас. - Она вышла из гостиной, добросовестно посчитала в кухне до тридцати, успокоилась, глотнула холодной водички, разрезала любимый Димкин "Наполеон", на который сдуру угрохала уйму времени, и поволокла на блюде тому, кто заслуживал не десерт, а хорошего пинка под зад со своим "сложенным веером".
На столе, рядом с хозяйским бокалом лежал бархатный синий футляр, в комнате было пусто.
- Митька, ты где? - ответа не было. - Елисеев, кончай дурачиться! Я знаю, ты не ушел. Где ты? - молчание. Она подошла к окну, отдернула штору. С балкона молча пялился ненормальный гость и трясся от холода, изображая метеорологический пофигизм. Хозяйка сделала скупой жест, из которого сразу становилось понятным ее мнение о человеке через стекло, распахнула балконную дверь и для проформы вежливо поинтересовалась: - Что ищем? Потерянные мозги?
- Прощение, - проклацал зубами "искатель".
- Ветром сдуло. У меня тут северная сторона.
- Тогда я еще немножко подышу. Пока ты меня не простишь.
- За что?
- Перечислю, когда простишь.
- Так много грехов?
Обессиленный грешник молча кивнул.
- Ладно, считай, что простила. Заходи, а то сейчас будем клацать дуэтом, соседей пугать. - Дмитрий пулей влетел в гостиную и плюхнулся в кресло, прижавшись с наслаждением к теплой мягкой обивке. - Садись за стол, "Наполеон" будешь есть. Даром, что ли, вчера угрохала на него весь вечер? Я бы, конечно, налила тебе чай, но, если хочешь, могу что-нибудь и покрепче, - добавила она, сжалившись над посиневшим от холода дуралеем.
- С-спасибо.
Хозяйка подошла к бару, достала большой пузатый бокал и початую бутылку коньяка, которым изредка разбавляла кофе, заполнила наполовину, секунду подумала, плеснула еще, сунула под нос бестолковому гостю.
- Пей. Как машину-то поведешь, умник?
- Водилу в-вызову, - Димка залпом выпил коньяк и, не закусив, тут же заканючил: - Мань, ну не злись. Я, конечно, хамло, эгоист, ревнивый, как все мужики, но я вынянчил тебя, можно сказать, своими руками. Как ты думаешь, могу я спокойно смотреть, что вокруг тебя будут вертеться придурки типа этого Козела? Да еще сам их подсовывать буду? Я ж тебе все равно, что мать, пойми! Ну отец, - осекся он, поняв, что с родственными связями переборщил. - Прости, Машка! Не хотел тебя обидеть, честное слово.
- Успокойся. Я не в обиде.
- Правда?
- Ты пионер или бизнесмен, Елисеев? Прекрати вести себя, как школьник. Я уже не учительница, отыгрались. Лучше скажи, что это? - кивнула она на футляр.
- Подарок.
- Ты уже сделал один.
- Тот - квартире, а этот - хозяйке. Ты бы лучше посмотрела, чем воспитывать.
Она щелкнула футлярной застежкой. На белом атласе мерцало жемчужное ожерелье. Крупные, идеально ровные, черные жемчужины с маленьким бриллиантом на золотом замке искушали, совращали, вытесняли все мысли, кроме одной: быстрее нацепить на себя эту роскошь. В свое время молодая адвокатша немало послонялась с раскрытым ртом по римским ювелирным бутикам, иногда сама что-нибудь покупала, иногда дарил влюбленный в жену адвокат. И знала толк в таких украшениях. Димкино было действительно ценным.
- Ты с ума сошел!
- Почему?
- Деньги девать некуда?
- Есть. Это мой взнос в совместное предприятие.
- Я говорила: пей лучше вино, оно не так ударяет в голову.
- А ты лучше послушай, что я скажу, - Елисеев долил себе чаю, обнял ладонями горячую чашку и, наслаждаясь теплом, доложился: - Я, правда, сначала просто хотел сделать тебе подарок. А кому мне еще дарить, скажи? Шлюхам, которые пытаются меня захомутать? Я им по мере надобности плачу, вот и все.
- Не интересно.
- Согласен, извини. Слушай, Машка, - весело изумился вдруг старый приятель, - может, ты ведьма? Я в жизни никому не сказал "прости", а перед тобой постоянно извиняюсь. Причем за такую ерунду, которую другой, вообще, не заметил бы. Как тебе это удается, признайся?
- Что?
- Дергать людей за веревочки.
- Митенька, я догадываюсь, что твоя мысль, которой ты хотел со мной поделиться, не бесконечна, но неужели она так коротка?
- Не язви старшим, - строго одернул Елисеев. - Так вот, я собирался вручить тебе эту "гальку", - небрежно кивнул на футляр, - тяпнуть по рюмке за новоселье и разбежаться. Но вы, дорогая сеньора, заикнулись про "альбиносов", и я сделал стойку. Сразу просек, к чему ты клонишь. Сначала твоя идея, мягко говоря, не показалась удачной, потому что наш депутат - наивный ребенок в сравнении с теми, кого мы оба имеем в виду. Этих запросто вокруг пальца не обведешь, да и пап, которые охотно помогали бы загонять свое чадо в ловушку, у них, к сожалению, нет. Они сами кого угодно и куда надо загонят, глазом никто моргнуть не успеет. Но потом, на балконе, я остыл, поразмышлял и пришел к выводу, что на этом можно построить бизнес и здорово раскрутиться. Когда один позарез нуждается в том, что способен дать другой, всегда возникает основа для деловых отношений. Словом, если делать ставку на желание одного быть одураченным, уникальную способность другой пудрить мозги и на здравый смысл третьего, дело может выгореть.
- Значит, в бизнесе, которым ты предлагаешь заняться, задействованы трое, так?
- Именно.
- И среди них один - потенциальный дурак, другой - мошенник и только третий - порядочный, здравомыслящий человек? Елисеев, как ты думаешь, на какой минуте развалится такой бизнес?
- Заоблачная ты моя, на этом строятся отношения большей части деловых людей. Только они почему-то живут не на развалинах, все больше на виллах да в коттеджах. Не знаю ни одного, кто бы бедствовал.
- У тебя все?
- В общих чертах - да.
- Тогда я скажу - нет.
- Почему?
- Мне не нравятся эти черты.
- Ну что ж, - вздохнул Дмитрий, поднимаясь из-за стола, - не буду тебя уговаривать. Но могу поспорить на что угодно: ты все равно не успокоишься, пока не сыграешь такую же шутку, как с этим Козелом, еще с кем-нибудь.
А потом еще. И еще. Потому что сама испытываешь драйв. Кто умеет так заводить мужика, подчинять его своей воле, заставляет слепнуть, глохнуть, глупеть и при этом считать, что родился в рубашке, - не остановится на одном. Ты, Машка, даже не подозреваешь, какой силой владеешь. Я плевать хотел на мистику и прочую ерунду, но сидят в тебе ангел с чертом. Может, они сидят в каждом, не знаю. Да только в других они борются, а в тебе пируют. Иногда мне кажется, что я слышу, как они чокаются друг с другом, - и вышел. Не попрощавшись. Нет, ему точно лучше бы заниматься формулами, чем общаться с людьми!
* * *
Приближалось тридцать первое декабря. Елки, смолистый запах, сверкающие гирлянды, шампанское, мандарины, радостно опустошающий свои карманы народ - суета, толкотня, предпраздничная горячка. Сколько бы ни было человечеству тысячелетий, оно всегда в эти дни становится точно ребенок - неуправляемый, наивный, шальной.
- С кем собираешься встречать Новый год, Машенька? - спросил Тимофей Иванович, с наслаждением прихлебывая горячий чаек. Продавец-консультант доживал в "Ясоне" последние дни и поэтому особенно смаковал каждый, превращая заурядное чаепитие в чайную церемонию, обставленную задушевными монологами. Чаевничали, естественно, в каморке эксперта.
- С друзьями?
- Да. - Бедный старик наверняка искренне огорчится, если узнает, что "Машенька" в новогоднюю ночь будет в одиночестве подпирать собой стену, молча вперившись в телевизор. По правде сказать, у нее это особой печали не вызывало, но, впрочем, и особую радость не доставляло тоже.
- Хорошо, - одобрил старший Козел. - Хуже всего - одиночество. Особенно в такой праздник. - Подобно большинству прилично поживших на свете людей, Тимофей Иванович примерял на других то, в чем расхаживал сам. Нынешняя "одежда" казалась ему самой лучшей, и он простодушно считал, что так "одеваться" должен бы каждый. - А я с детьми буду, посидим по-семейному. Честно говоря, не помню, когда мы собирались на Новый год все вместе. Это ведь домашний праздник, - пояснял, как оправдывался. - Когда есть родные, не годится быть одному, правда?
- Конечно. Раньше я тоже никогда не уходила из дома в новогоднюю ночь, - вздохнула, поддакнув, Мария, - когда родители были живы. Мама пекла "Наполеон", папа пел под гитару и… - дальше сочинять помешал телефонный звонок. Сочинительница извинилась и включила мобильник. - Да?
- Привет, сеньора! Ты никуда не собираешься отвалить на Новый год?
- Собираюсь.
- Куда?
- На Марс.
- А почему не на Луну? - развеселился Елисеев.
- Не люблю проторенные дороги.
- Предлагаю на пару махнуть в Питер.
- Я там что-то забыла?
- Помнишь, я обещал тебя познакомить с Антоном? Скульптором?
- И что?
- Послезавтра у него открывается персональная выставка. Если завтра рванем, успеем. Раньше предупредить не мог, извини. Ты же знаешь, меня не было в Москве две недели, только вчера прилетел.
- Я с сороками не общаюсь, они мне на хвосте ничего не приносят.
- Не язви! Короче, завтра вечером, часиков в десять заеду. Будь готова. Потусуемся среди богемы, встретим в граде Петра Новый год, прошвырнемся по Невскому. Заскочим в Эрмитаж, поглазеем на шедевры мировой культуры. Я сто лет там не был, а ты?
- В Эрмитаж не заскакивают, но ходят.
- Не придирайся к словам! И вообще, мы с тобой, дорогая, народ трудовой, нам положено расслабляться. К тому же Новый год - праздник семейный, а мы почти что семья. Слушаю, - переключился вдруг Елисеев на кого-то другого. - Секунду, у меня параллельный. Мань, вечером перезвоню. Но учти, билеты уже заказаны, пока! - интересно, у всех деловых людей так стремительно едет крыша?
Дальше пронесся ураган. Вечерний звонок - короткие переговоры с вялым сопротивлением - Ленинградский вокзал - "Красная стрела" - стук вагонных колес. Опомнилась утром, когда вывалилась на чуть припорошенный снегом перрон. Холодно, сыро, туманно, сверху то ли снег мельчит, то ли дождь колется. Никогда коренная москвичка не разделяла восторгов по северной столице. Вокруг деловито сновали с чемоданами пассажиры, суетились носильщики, над головами плыл равнодушный механический голос - вокзал переваривал содержимое, безразлично приняв в шевелящуюся утробу еще пару залетных птиц, сдуру прилетевших сюда поглазеть на то, чем дома могли бы наслаждаться в избытке.
- А в ЦДХ на Крымском валу сейчас отличная выставка, - вяло доложился елисеевский хвост, телепаясь к выходу следом. - Интересно, какого черта я здесь забыла?
- Там ты чужая, а здесь будешь своя, - резонно заметил Дмитрий, даже не оглянувшись. - Не канючь! Сейчас приедем к Антохе, передохнем чуток, где-нибудь перекусим и поскачем на выставку. Познакомишься с нашим гением.
А вечерком заявимся с тобой на халявный фуршет. Как тебе такая программа?
- Никак.
- Не выспалась, - ухмыльнулся бодрый, как пионерский горн, Елисеев и уверенно двинул в обход длинной очереди к такси. Видно, решил, что московский устав самый правильный, по нему запросто можно жить и в Питере.
Решение оказалось верным, потому что уже через пять минут они катили по Невскому в сторону дома, где ждали тепло, вожделенный горячий душ и мягкий диван, к которому полусонная гостья рвалась больше, чем к выставке хваленого гения.
- Ну вот, - озадачился Дмитрий, тщетно названивая в закрытую хозяйскую дверь, - Антоха, кажется, смылся, - почесал затылок, постучал по кнопкам мобильного телефона. - Привет, это я… Да, мы уже здесь… Понял, пока, - наклонился, пошарил рукой под ковриком у порога, усмехнулся и выудил ключ. - Видала? Как в прошлом веке, оставляют ключи под половиком. Что с них взять? Питерские лохи: пока гром не грянет, не перекрестятся, - привычно вставил в замочную скважину ключ, повернул дважды, распахнул дверь. За порог хлынула вода. - Ого, да тут целый потоп!
Слова с изумленным присвистом послужили командой. Пустая лестничная площадка мигом заполнилась разъяренными людьми. Судя по крепости и тематике выражений, какими интеллигентные петербуржцы награждали ничего не соображавших приезжих, это были соседи. Особенно старалась одна, лет семидесяти. Мелкая, щуплая, в сером пуховом платке, второпях накинутом на худые плечи, с неожиданно молодым звучным голосом и лицом, как печеное яблоко, она гневно потрясала кулачками перед елисеевским носом, грозя судом за нанесенный ущерб. Однако москвича голыми, тем более мокрыми, руками взять оказалось непросто. Он мгновенно оценил ситуацию, щелкнул выключателем за дверью в прихожей, возопил "за мной, господа!" и бесстрашно рванул вперед, осветив яркой люстрой проход, словно горьковский Данко - горящим сердцем. Его малодушная спутница трусливо затаилась от петербуржского гнева между замызганным окном и трубой, по недомыслию названной мусоропроводом.
Соседняя дверь приоткрылась, в щель просунулась светловолосая головка с гладкой прической и, пожелав доброго (хм) дня, робко прошелестела.
- Что случилось?
- В квартире вода. Кажется, затопило соседей внизу.
- Кошмар, это уже второй раз за полгода. Бедный Антоша, теперь они точно его разорвут.
- Антона нет. Но я подозреваю, что сейчас пострадает безвинный.
- А вы к Тошке?
- Теперь уже не уверена.
- И его, конечно, нет дома?
- Конечно, - улыбнулась Мария.
- Может, зайдете ко мне? Вы, наверное, с дороги, устали, - приметило сердобольное создание дорожные сумки. - Хотите чаю? Я как раз собиралась пить, только что заварила.
- Спасибо. Боюсь, сейчас мне будет не до чаепитий.
Первым за порог вывалился Елисеев и, бережно поддерживая "пуховый платок" под локоток, с почтением внимал каждому слову.
- Ничего, бывает. Я сию же минуту перезвоню диспетчеру. Вы, Митя, постарайтесь быстрее вычерпать воду, - при звуках миролюбивого голоса Мария потеряла дар речи. - А вы, дорогая, чем стоять с разинутым ртом, помогли бы лучше вашему другу навести порядок в квартире, - укорила старушка бездельницу, торчащую столбом у ржавой трубы. Потом перевела взгляд на того, кто рядом, и добавила с мягкой улыбкой: - Сейчас все уладим, Митенька, не волнуйтесь.
- Спасибо огромное, Ольга Иванна! И спасибо вдвойне за автограф, - расшаркался "Митенька", приложив руку куда-то к желудку. - Моя бабушка будет счастлива, она вас боготворит! Впрочем, как и я, - добавил он со смущенной улыбкой. - А вы не беспокойтесь, дорогая Ольга Иванна, я сейчас же свяжусь с Антоном.
- Да-да, - величаво кивнула та, - будьте любезны, милый, - и поплыла по лестнице вниз, держа спину, как балерина.
Тут же, стуча короткими фразами, точно горох, высыпались за порог остальные. Из их реплик и восклицаний стало ясно, что в доме давно пора делать капитальный ремонт, но деньги на него разворованы, что к власти пришли жулики и лимита, а настоящие питерцы вымерли еще в блокаду, что в ванной прорвало трубу и как пострадавшим жильцам содрать с ДЭЗа деньги, известно одному только черту. Несмотря на бурю эмоций, питерские прощались с московскими радушно, шутливо выражая надежду, что следующий приезд москвичей окажется не таким подмоченным.
- Елисеев, - ахнула, не сдержавшись, Мария, когда скатился вниз последний буян, - признавайся, что ты с ними сделал? Заколдовал?
- Тайна сия велика есть, - заважничал Дмитрий и повернул голову влево. Две пары глаз столкнулись друг с другом, а третья отчетливо вдруг поняла, как пробивает током. Мгновенно. Наповал. Беспощадно.
- Может, я смогу чем-нибудь помочь? - пролепетала в дверную щель елисеевская погибель.
- Тащите ведра с тряпками, - скомандовала Мария, осознав, что судьбе противиться глупо. - Кстати, нам не мешало бы познакомиться. Я - Мария, это - Дмитрий. А вас как зовут?