Трельяж оказался самым обычным: почти такой же стоял в маминой спальне в Кириллове. Впрочем, некоторое отличие было: в застекленном шкафчике внизу, под крыльями зеркал, горел свет.
Варя склонилась и разглядела маленькую лампочку с белой кнопочкой, торчавшей, словно кончик карандаша.
"Ага, поняла: толкаешь "карандашик" дверцей, и свет выключается, откроешь – включается", – догадалась она.
Поиграла дверцей, принялась пересматривать безделушки на подзеркальнике: фигурки из камня, фотопортрет в рамке: похоже, родители Маргариты Святославовны. А вот и конфетница: хрустальная, с медным ободком. Среди помад, заколок, квитанций лежали ключи от квартиры.
Варя взяла связку с кожаным брелком и пошла на кухню.
Напилась чая – у Маргариты Святославовны имелась дюжина сортов, но девушка скромно заварила пакетик обычного "Липтона", сгрызла несколько овсяных печений и только успела помыть посуду после завтрака, как трелью залился телефон.
Варя кинулась за трубкой, тихо сказала: "Алло", – и прокралась с телефоном назад, на кухню – боясь разбудить Джульку.
– Варюша, ты уже погуляла с Джульеттой? – педагогическим тоном спросила Маргарита Святославовна. – А чего вы ждете? Когда солнце сядет? Срочно идите, через полтора часа придет абитуриентка… Настя… нет, Лера? Впрочем, это не суть важно. Пожалуйста, напои девочку чаем и пусть ждет меня. До встречи, поцелуй за меня Джульетту! Осторожно переходите дорогу!
В течение всего этого монолога Варя могла лишь эхом повторить: Лера… напоить чаем… через дорогу…
Девушка обреченно посмотрела на трубку: Маргарита Святославовна оказалась властной дамой. Но что делать? Выбирать хозяйку не приходится: спасибо, что приютила, вряд ли им с Джулькой было бы лучше у Нины, там своих проблем выше крыши. Ну ничего, сегодня вечером она, Варвара Кручинина, ярко выделится на фоне массовки! Должна выделиться! Обязана! "А кто эта незнакомая актриса? – спросит режиссер. – Почему она у вас в задних рядах? Девушка должна солировать!" И тогда начнется другая жизнь, она станет зарабатывать деньги и ни от кого не будет зависеть.
Варя бормотала под нос и одевалась: джинсы, все тот же топик из бумажных ниток, черные лакированные туфли на каблуках голливудской высоты. Мазок блеском на губы, молочно-туманные тени на веки. Да, не забыть колыбельку с Джулькой!
На этот раз, прямо от подъезда, Варя направилась в знаменитую арку в доме архитектора Щусева (если вчерашняя девяностолетняя москвичка не ошиблась: Варе-то казалось, Щусев умер лет двести назад!).
Она вошла под высокие своды, внимательно изучила стены, пожала плечами – арка как арка: мрачно, сквозняк, контейнеры с мусором.
Девушка кисло поглядела на метровую надпись: "Машины не ставить!" – и решила вернуться. Но вдруг увидела под каменной дугой сверкающую гладь реки, выбежала на улицу, замерла от восторга: она стояла на высоком берегу Москвы-реки, и город встречал ее, как празднично накрытый стол.
Москва, пестрая, желанная, роскошная, еще недавно далекая, недоступная, утопающая в богатстве, сегодня лежала у ног Вари. Ну, или почти лежала!..
Девушка с наслаждением вдохнула воздух огромного города.
Тяжелый запах расплавленного асфальта, непрерывный гул транспорта, пары раскаленных в пробке машин. Как и все, охваченные страстью, Варя не замечала недостатков любимого существа. Ее наполняло желание стать для этого города единственной! Завоевать сердце столицы, избалованной вниманием миллионов приезжих искателей счастья.
Варя перехватила колыбельку и, ликуя, пошла вдоль здания, всем своим видом давая понять: она здесь своя, она – москвичка!
Трое дорожных рабочих, темных, как подгоревший хлеб, с нескрываемой завистью проводили взглядами молодую маму. Как и Варя, они верили: еще немного, еще чуть-чуть, и самый большой город Европы с восторгом одарит их штампом о постоянной регистрации, даст высокооплачиваемую престижную работу, квартиру и желанное звание: москвич!
Варя радостно сделала петлю вокруг дома, гордо вошла в роскошный супермаркет, небрежно бросила в пакет связку бананов, коробку молока, вернулась к подъезду и уверенной походкой прошествовала через холл, наполненный звуками летнего леса.
Анна Кондратьевна через стекло приветствовала новую обитательницу элитного дома улыбкой.
"До чего на Петросяна похожа! – подумала Варя, но тут же одернула себя: – Бессовестная, человек к тебе всей душой…"
Следующий час прошел в хлопотах с Джульеттой: смесь, чайная ложечка растертого в кашку спелого банана, чистый подгузник, стишок про собачку Жучку, у которой хвостик закорючкой, игра "Съем-съем сладкую девочку". Наконец, кроха опять заснула.
Варя с наслаждением вытянулась рядом на тахте, хотела было помечтать о карьере актрисы, но заиграл домофон.
– Здравствуйте, это Лера, Маргарита Святославовна дома? – спросил тонюсенький девичий голосок.
– Да, Лера, поднимайтесь, – ответила Варя, нажала кнопку и высунулась в коридор.
Вскоре показалась тоненькая фигурка в топике, крошечной юбочке, на высоченных каблуках.
Лера подошла ближе, и Варя невольно подняла брови: пепельные волосы, залитые лаком, от малейшего ветерка наверняка громыхнули бы кровельной жестью, небольшие серые глаза утонули в черных воронках теней – женские журналы рекомендовали на это лето стиль "дымчатый глаз".
Варя сдержала улыбку – девчушка явно перестаралась с образом "роковой" красавицы, но с кем не бывало в семнадцать лет? – и как можно более дружелюбно пригласила:
– Проходите, Лерочка, Маргарита Святославовна звонила, скоро будет. Кофе, чай?
– Зеленый, если можно: источник оксидантов, – важно сказала гостья тоненьким голосом. – Незаменим против старения.
Варя закусила губу, понимающе кивнула.
– В театральный поступаете? – спросила Леру.
– Да. Ужасно боюсь творческого экзамена! – Девушка опустила пакетик чая в кипяток.
– Вы занимались в театральной студии?
– Нет, в КВН играла, и все говорили: у меня талант.
Варя пошевелила носом и задумалась.
Выручила Маргарита Святославовна: шумно вошла в квартиру, справилась о Джульетте, громким сценическим голосом затребовала Лерочку в свою комнату.
– Варвара, будь добра, поприсутствуй, – приказала она. Уселась в кресло и сложила руки в замок перед грудью: – Итак, детка, что вы нам прочитаете?
– Александр Сергеевич Пушкин, – дрожащим голоском объявила Лера.
Дама благосклонно склонила тяжелую голову.
Варя прислонилась к стене.
– Любви, надежды, тихой славы недолго тешил нас обман. Исчезли юные забавы…
– Стоп-стоп, детка. Не обижайся, дорогая, но лучше я тебе это скажу, чем приемная комиссия. Вернее, комиссия тебе вообще ничего не станет объяснять, просто выставит за дверь.
Лера молчала и испуганно теребила длиннющий акриловый ноготь.
– Детка, нет ничего комичнее контраста между девичьей невинной мордашкой, тоненьким голоском и р-р-роковым произведением для декламации. Ты должна читать то, что пережила сама. Милая, обман какой славы тебя тешил, какие юные забавы тебя покинули?
Лера шмыгнула носом:
– А что бы вы мне посоветовали выбрать для декламации?
– То, что прожито лично. Давай спросим у Вари: она актриса, выпускница театрального института. Варвара, что ты читала на творческом конкурсе?
Варя на секунду задумалась, улыбнулась и сообщила:
– Я очень лес люблю, поэтому нашего вологодского поэта взяла: "Сапоги мои скрип да скрип под березою! Сапоги мои скрип да скрип – под осиною! А под каждой березой – гриб, подберезовик. А под каждой осиной гриб – подосиновик".
– Замечательно! – похвалила Маргарита Святославовна.
В гостиной заплакала Джульетта, и Варя с сожалением покинула урок театрального мастерства.
Переодела малышку, попоила водичкой, поносила на руках.
Из соседней комнаты доносился разговор, затем голоса переместились на кухню.
Варя то и дело нетерпеливо смотрела на часы, но время тянулось, как засахаренное варенье: господи, ну когда же, когда она, наконец, пойдет на свою первую настоящую работу?
Наконец, за Лерой захлопнулась дверь.
Маргарита Святославовна прошла в ванную, затем на кухню, долго ходила по комнате.
Варя глядела в окно, но ничего не видела: воздух перед глазами дрожал серыми мушками. Она ложилась, вставала, расправляла покрывало, вновь укладывалась на тахту и думала только об одном: через несколько часов она будет участвовать в настоящей съемке!
Наконец, стрелки показали семь. Вернее, без трех минут семь, но часы ведь могли идти неточно? Кто их знает, может, батарейки старые?
Девушка принесла из прихожей телефонную трубку, прикрыла дверь, дрожащей рукой набрала номер менеджера по массовке, но едва успела назвать свое имя, мужчина рявкнул:
– В 20.30 у Савеловского, напротив центрального входа автобус, надпись "Киносъемочный"! За опоздание штраф, при себе иметь паспорт. Если есть одежда шестидесятых – начала семидесятых, имеешь преимущество!
Глава 7
"Всем занять свои места!"
– Разве не в девять? А что за преимущество… – попыталась переспросить Варя.
Телефон ответил гудками.
Варя бросила трубку и заметалась по комнате.
Паспорт, где паспорт?
Трусы с деньгами: прятать или нет? Куда?
О господи, опоздаю!
Что он сказал про одежду? Шестидесятых? Или шестидесятилетних? Это – какая? Старушечья, что ли? Швырнул трубку, не дал договорить!
Ой, мамочки!
Спотыкаясь о ковры, Варя пробежалась по комнате с трусиками в руках – от пристегнутых в носовой платок денег они колыхались маятником. Наконец, сунула все свои скудные финансы под матрасик в колыбельке.
Встряхнула единственный топик: интересно, похож он на одежду шестидесятых? Шестидесятилетние бабули такое носят? Пожалуй, продвинутые, московские, наденут запросто.
Варя дернула джинсы, повалился стул, в комнату вбежала Маргарита Святославовна.
– Боже мой, я думала: ребенок упал! Детка, прекрати метаться, ты сейчас эти несчастные джинсы разорвешь. Что случилось?
– На съемку велели одеться под шестидесятилетнюю стару… женщину.
– Задачу объяснили?
– Не знаю, – всхлипнула Варя. – Сказали: оденусь в стиле шестидесятых – начала семидесятых – буду иметь преимущество. Или я не так поняла? Не расслышала? Вот ворона!
– Варвара, прекрати истерику! Тебя, может быть, попросили одеться, как в шестидесятые – семидесятые годы прошлого века? Видимо, фильм об этой эпохе?
– Наверное! А что в те годы надевали? Джинсы носили? У меня никакой другой одежды нет.
– За границей носили, а в Советском Союзе – редко.
– А где я буду по сценарию сниматься?
– Дорогая, ты у меня спрашиваешь? К работе нужно готовиться, узнать все заранее, сцену свою прочитать.
Варя чуть не плакала:
– Бригадир по телефону ничего не сказал. Крикнул: "У Савеловского!" – и трубку бросил. Я же первый раз…
– Все правильно, человек сделал свое дело: сообщил время и место. Снабжать тебя сценарием – не его забота. Зрителю не станут объяснять: Варвара Кручинина снималась впервые, поэтому не обессудьте, текста не читала. Ладно, успокойся! У меня где-то было кримпленовое платье и белая лакированная сумка. Если сцена летняя, считай, тебе повезло. Иди за мной!
Маргарита Святославовна энергично распахнула шкаф в своей комнате, покопалась между вешалок и вытянула кримпленовое платье с короткими рукавами и металлическими пуговицами. Ярко-зеленое, с синими планками и погончиками.
Варя перестала подскуливать и потрогала синий воротник.
"Неужели этот кошмар носили?" – подумала она.
– Воротничок назывался "собачье ухо", – хмыкнула Маргарита Святославовна. – Примерь, пожалуйста.
Варя сняла топ и надела зеленый ужас.
– Как на тебя сшили, – похвалила дама.
– А чье оно? – спросила Варя.
– Когда-то было моим, а теперь, очевидно, послужит искусству, – ответила Маргарита Святославовна.
– Вы были такая худенькая?
– Трудно поверить, глядя на меня? Представь себе, талию двумя ладонями можно было обхватить, легкая была, как паутинка: дунь – улетит. – Она покопалась на полке: – Вот тебе сумка, держи. О, еще и брошка нашлась.
Дама прицепила на воротник платья брошку: грязно-зеленый листок с тремя пластмассовыми вишнями.
Затем женщина критически оглядела Варю, пропела сочным контральто: "Слышишь, время гудит: БАМ!" – вытащила из кармана аптечные резинки и увязала ромашковые кудри в два хвостика.
Варя поглядела в зеркало и поежилась:
– В таком виде по Москве идти?
– Детка, ты собираешься стать актрисой или фотомоделькой? – нахмурилась Маргарита Святославовна.
Варя вскинула голову:
– Конечно, актрисой!
– Тогда иди, Бог тебе в помощь. И помни: ты выбрала счастливую и горькую судьбу, назад пути нет!
Варя бросила деньги, паспорт и косметичку в лакированную белую сумку с растрескавшейся ручкой, чмокнула пальчики Джульетты и вылетела из квартиры.
Из лифта вышел сосед в дорогом льняном пиджаке, раздраженно покосился на Варю: черт возьми, платим за охрану, а в доме отираются посторонние сумасшедшие. Где только такое тряпье откопала, наркоманка!
Зато в метро – вот уж демократичное место! – никто и не глянул на Варину одежду. Подумаешь, старое кримпленовое платье! В городе, где люди спят рядом с крысами, нежно обнимаются с любовниками своего пола, в двух драных пакетах умещают все свое нажитое на помойке имущество, пластмассовые вишенки на воротнике "собачье ухо" не заинтересовали даже милиционера.
Варя бежала по ступеням подземного перехода на улицу и от волнения до боли в плече тянула за ремешок сумки. Мучил страх: то ей казалось, она опоздала или перепутала время, автобус уже уехал. То хлыстом стегала мысль: бригадир передумал и отправит ее обратно.
Однако небольшой автобус с надписью "Киносъемочный" на лобовом стекле действительно стоял на Савеловской, возле тонаров с колбасами и пирожками.
В салоне уже сидело несколько человек, почти все – в обычных джинсах и кроссовках.
Варя почувствовала себя полной дурехой: "Черт меня дернул нарядиться таким чучелом!" Но через секунду девушка поняла: бригадир не зря обещал за кримпленовое платье преимущество в работе – все, кому не удалось раздобыть костюмы сорокалетней давности, с неприязнью посмотрели на Варин кримплен. Только парень в застиранной рубашке с надписями "Союз" – "Аполлон" взглядом пригласил девушку сесть рядом.
– Неплохая рубашка, – похвалила Варя. – Семидесятые?
– Вроде. Надо было, конечно, в Интернете глянуть, когда этот "Союз" с "Аполлоном" запускали? Но некогда было, у меня сегодня в двух местах съемка.
Варя не успела поразмышлять над активностью паренька – две съемки в день! – в автобус вошел мужчина в футболке с надписью: "Ну, заяц, погоди!" и брюках клеш. Все от зависти отвернулись к окнам.
Через минуту в автобус заскочил бригадир, обвел салон хозяйским взглядом и уперся в Вариного соседа:
– Ты чего напялил?
– "Союз" – "Аполлон", – промямлил парнишка.
– Ты бы еще в "Олимпиаде-80" притащился! Ведь всех предупредил: конец шестидесятых – начало семидесятых! – Бригадир дернул подбородком на Варю: – Все посмотрели на девушку! Как фамилия? Кручинина? Молодец! На Кручинину все посмотрели!
Массовка неприязненно глянула на Варю.
– Вот, человек готовился к работе, – вбивал бригадир. – Человек почитал свою сцену, походил по соседям, по помойкам и все нашел! Платье, сумку, даже брошку эту идиотскую! Все в контексте!
Он еще раз оглядел салон и крикнул водителю:
– Кого ждем?! Поехали!
Шофер захлопнул дверь, автобус проехал под сумрачной эстакадой и вскоре свернул на странную улицу: вдоль каждого здания здесь тянулась бетонная или металлическая платформа. К одной из платформ стала задом грузовая фура, и Варя догадалась: все здания – склады, а бетонные брустверы нужны для разгрузки.
Автобус нырнул в неприглядный, замусоренный грузовой двор, подпрыгнул на вросших в землю рельсах, миновал старый шлагбаум, и Варя с удивлением увидела: площадка за мрачными складами вплотную уставлена дорогими иномарками.
Водитель громко обругал владельцев припаркованных машин, крикнул в салон:
– Ближе не подъехать, не развернуться будет, выгружаемся здесь! – И, явно подражая бригадиру, прорычал: – Отъезд в пять и в шесть утра, кто опоздает – штраф!
Участники массовки заворчали, особенно сердито бубнил мужчина в брюках клеш. Вылезли из автобуса, пересекли двор по диагонали, гуськом потянулась в обшарпанные металлические двери.
По тому, как уверенно группа пошла к нужному входу, Варя поняла: большинство здесь не в первый раз. Но для Вари все было внове, поэтому такая мелочь, как лишние тридцать метров пешком, девушку совершенно не расстроили. Она шла последней, с любопытством глазела по сторонам и читала таблички и указатели: "Студия "Аль-медиа"; "В студию "Софит"; "Только для а/транспорта студии "Свет-Т".
Почти все бывшие склады оказались съемочными павильонами.
– Не отставай! – крикнул парень в рубашке "Союз" – "Аполлон" и скрылся за дверями.
Варя прибавила ходу.
Путь к славе выглядел неприглядно: бетонная лестница, на площадках разномастные стулья и банки с окурками.
Случайный человек засомневался бы и разочарованно подумал: и это фабрика киногрез?! Но Варя знала: на сцене всегда парчовый занавес, дворец, райский сад или озеро с лебедями, а за кулисами – пыльные доски, металлические лестницы и кирпичные неоштукатуренные стены. Театр, а тем более кино – всегда красивый обман.
Девушка помчалась через две ступеньки и нагнала группу на третьем этаже.
Бригадир прошел в небольшой, ярко освещенный холл без окон со следами давнего евроремонта.
"Во время съемки не входить!" – прочитала Варя на одной из дверей отпечатанное на компьютере объявление.
"А иначе Прохоров оторвет яйца!" – приписал кто-то от руки.
Дверь раскрылась. Варя увидела, что изнутри скотчем приклеено еще одно напечатанное жирным шрифтом распоряжение: "Во время съемки дверь держать запертой!" Внизу шариковой ручкой была приписана все та же угроза насчет Прохорова.
Девушка жадно оглядывала студию, но, честно говоря, особо рассматривать было нечего.
В углу холла стоял покосившийся, как Пизанская башня, кулер с холодной и горячей водой, под ним – рваный пластиковый мешок с использованными стаканчиками, на столе – чай в пакетиках, сахар, пластиковая одноразовая посуда. К трубе в углу стола на длинную веревку привязана чайная ложка, одна на всех. Веревка до середины намокла и потемнела от чая и кофе.