1946 год был страшным годом. Трумэн, американская атомная бомба, колоссальные расходы на создание советского ядерного оружия, отступление по всем внешним фронтам - это было еще далеко не все. И "дело авиаторов", и "дело Жукова" - тоже не все.
К этому добавилась ужасная засуха, а за ней неурожай и голод. Скудные государственные ресурсы шли в первую очередь на оборону, ядерные исследования, восстановление экономики. В условиях начавшейся "холодной войны" новая беда легла на самых незащищенных людей, и прежде всего - на крестьян, инвалидов, одиноких матерей. Ни о какой отмене карточной системы, обещанной на 1946 год Сталиным, теперь речи не шло.
Если 26 февраля 1946 года правительство могло снизить цены на продовольственные товары в коммерческой торговле, что привело к общему падению цен, то уже в сентябре цены были повышены в 2–3 раза на продовольствие, распределяемое по карточкам (хлеб, мука, крупы, мясо, масло, рыба, соль, сахар), было объявлено о снижении цен на промышленные товары.
Угроза голода вынудила принять и чисто репрессивные меры: Политбюро приняло решение "максимально форсировать хлебозаготовки на местах", то есть прибегло к испытанному методу силового давления на деревню. В колхозы направлялись уполномоченные райкомов, прокуроры, милиционеры. Под угрозой исключения из партии и уголовного суда они заставляли председателей колхозов выполнять планы госпоставок. Те председатели, кто осмеливался помогать бедствующему населению за счет собираемого зерна, сильно рисковали. В 1946 году были осуждены 9511 председателей (в 1945 г. - 5757).
Вообще весь сельский мир СССР вынес в те годы небывалые для невоенного времени тяготы, сопоставимые с периодом коллективизации и индустриализации. По различным оценкам, тогда умерли от голодной дистрофии от одного до двух миллионов человек.
Жестокость времени отразилась не только на советском населении. Западный мир тоже осознавал, что живет на военном положении. Так, военное министерство Великобритании имело в Германии несколько центров, в которых пыткам голодом, бессонницей, холодом и избиением подвергались люди, подозреваемые не в нацизме, а в принадлежности к коммунистам и арестованные в 1946 году за поддержку СССР. Подобный центр был и в Лондоне ("The Gardian". Ian Cobain. 4. 04. 2006).
Безжалостность времени распространялась на всех, однако в истерзанном Советском Союзе она ощущалась намного острее.
Настроения военных действительно вызывали тревогу в Кремле. Они испытали унижение после опалы Жукова, и кульминацией этого события явилась история двух фронтовиков: генерал-полковника В. Н. Гордова, командовавшего в Сталинграде армией, а потом и фронтом (вспомним Маленковскую комиссию!), и генерал-майора Ф. Т. Рыбальченко. Оба в начале 1946 года служили в Приволжском военном округе, Гордов - командующим, Рыбальченко - начальником штаба. Однако в процессе борьбы с "жуковским влиянием" были отчислены в распоряжение министра вооруженных сил, что означало либо новое назначение, либо отставку. Генералы встретились в Москве на улице Горького в одном из лучших домов столицы (№ 21/23), где у Гордова была квартира. На их беду, квартира была оборудована подслушивающими устройствами, и их разговор был записан. В итоге на стол Сталина лег следующий документ:
"Совершенно секретно
СПРАВКА
28 декабря 1946 года оперативной техникой зафиксирован следующий разговор Гордова с Рыбальченко, который, прибыв в Москву проездом из Сочи, остановился на квартире Гордова.
P. - Вот жизнь настала, - ложись и умирай! не дай бог еще неурожай будет.
Г. - А откуда урожай - нужно же посеять для этого.
Р. - Озимый хлеб пропал, конечно. Вот Сталин ехал проездом, неужели он в окно не смотрел. Как все жизнью недовольны, прямо все в открытую говорят, в поездах, везде прямо говорят.
Г. - Эх! Сейчас все построено на взятках, подхалимстве. А меня обставили в два счета, потому что я подхалимажем не занимался.
Р. - Да, все построено на взятках. А посмотрите, что делается кругом, голод неимоверный, все недовольны. "Что газеты - это сплошной обман", - вот так все говорят. Министров столько насажали, аппараты раздули. Как раньше было - поп, урядник, староста, на каждом мужике 77 человек сидело - так и сейчас! Теперь о выборах одна трепотня началась.
Г. - Ты где будешь выбирать?
Р. - А я ни х… выбирать не буду. Никуда не пойду. Такое положение может быть только в нашей стране, только у нас могут так к людям относиться. За границей с безработными лучше обращаются, чем у нас с генералами!
Г. - Раньше один человек управлял и все было, а сейчас столько министров - и никакого толку.
Р. - Нет самого необходимого. Буквально нищими стали. Живет только правительство, а широкие массы нищенствуют. Я вот удивляюсь, неужели Сталин не видит, как люди живут?
Г. - Он все видит, все знает. Или он так запутался, что не знает, как выпутаться?! Выполнен первый год пятилетки, рапортуют, - ну что пыль в глаза пускать? Ехали мы как-то на машине и встретились с красным обозом: едет на кляче баба, впереди красная тряпка болтается, на возу у нее два мешка, сзади нее еще одна баба везет два мешка. Это красный обоз называется! Мы прямо со смеху умирали. До чего дошло! Красный обоз план выполняет!.. А вот Жуков смирился, несет службу.
Г. - Формально службу несет, а душевно ему не нравится.
P. - Я все-таки думаю, что не пройдет и десятка лет, как нам набьют морду. Ох и будет! Если вообще что-нибудь уцелеет.
Г. - Безусловно.
Р. - О том, что война будет, все говорят.
Г. - И ничто нигде не решено.
Р. - Ничего. Ни организационные вопросы, никакие.
Г. - Эта конференция в Париже и Америке ничего не дала.
Р. - Это сплошное закладывание новой войны. А Молотова провожали как?
Г. - Трумэн ни разу Молотова не принял. Это же просто смешно! Какой-то сын Рузвельта приезжает, и Сталин его принимает, а Молотова - никто.
Р. - Как наш престиж падает, жутко просто! Даже такие, как негры, чехи, и то ни разу не сказали, что мы вас поддерживаем. За Советским Союзом никто не пойдет…
Г. - За что браться, Филипп? Ну что делать, е… м…, что делать?
Р. - Ремеслом каким, что ли, заняться? Надо, по-моему, начинать с писанины, бомбардировать хозяина.
Г. - Что с писанины - не пропустят же.
Р. - Сволочи, е… м…
Г. - Ты понимаешь, как бы выехать куда-нибудь за границу?
Р. - Охо-хо! Только подумай! Нет, мне все-таки кажется, что долго такого положения не просуществует, какой-то порядок будет.
Г. - Дай бог!
Р. - Эта политика к чему-нибудь приведет. В колхозах подбирают хлеб под метелку. Ничего не оставляют, даже посевного материала.
Г. - Почему, интересно, русские катятся по такой плоскости?
Р. - Потому что мы развернули такую политику, что никто не хочет работать. Надо прямо сказать, что все колхозники ненавидят Сталина и ждут его конца.
Г. - Где же правда?
Р. - Думают, Сталин кончится, и колхозы кончатся…
Г. - Да, здорово меня обидели. Какое-то тяжелое состояние у меня сейчас. Ну, х… с ними!
Р. - Но к Сталину тебе нужно сходить.
Г. - Сказать, что я расчета не беру, пусть меня вызовет сам Сталин. Пойду сегодня и скажу. Ведь худшего уже быть не может. Посадить они меня не посадят.
Р. - Конечно, нет.
Г. - Я хотел бы куда-нибудь на работу в Финляндию уехать или в Скандинавские страны.
Р. - Да, там хорошо нашему брату.
Г. - Ах, е… м… что ты можешь еще сказать?!
Р. - Да. Народ внешне нигде не показывает своего недовольства, внешне все в порядке, а народ умирает.
Г. - Едят кошек, собак, крыс.
Р. - Раньше нам все-таки помогали из-за границы.
Г. - Дожили! Теперь они ничего не дают, и ничего у нас нет.
Р. - Народ голодает, как собаки, народ очень недоволен.
Г. - Но народ молчит, боится.
Р. - И никаких перспектив, полная изоляция.
Г. - Никаких. Мы не можем осуществить лозунга: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Ни х… все пошло насмарку!
Р. - Да, не вышло ничего.
Г. - Вышло бы, если все это своевременно сделать. Нам нужно было иметь настоящую демократию.
Р. - Именно, чистую, настоящую демократию, чтобы постепенно все это делать. А то все разрушается, все смешалось - земля, лошади, люди. Что мы сейчас имеем? Ни земли, ни школ, ни армии, ничего нет. Это просто какая-то тупость! Зачем нам нужны министры?
Г. - А людей честных стало меньше.
Р. - Гораздо меньше стало. А цены сейчас какие - ужас! Как собак на аркане тянут на работу. Так сейчас все работают, сейчас никто на заводах как следует не работает.
Г. - Да потому что работают не добровольно, всех принуждают.
Р. - А возьми деревню - очень много земли пустует.
В тот же день Рыбальченко выехал из Москвы к месту своего жительства в Куйбышев.
Абакумов". (Экштут С. 1000 дней после Победы. М., 2006. С. 47–52.)
31 декабря 1946 года также был записан разговор Гордова с его женой Татьяной Владимировной.
Генерал сказал о Сталине: "Что сделал этот человек - разорил Россию, ведь России больше нет!"
В начале января 1947 года Гордов и Рыбальченко были арестованы. Их ждал суд и расстрел в 1950 году.
Сталин после Потсдамской мирной конференции 1945 г. года понял, что не достиг для страны желаемой безопасности. Советская экспансия, вызванная требованиями внутреннего развития, и прежде всего - обеспечения безопасности, была остановлена. Баланса сил с Западом не получилось, СССР был явно слабее.
Но, кроме военной и экономической мощи, Советский Союз уступал в идеологическом противостоянии. Война, которая сплачивала нацию, теперь повернулась оборотной стороной - стремлением к благополучию, покою, радостям жизни, индивидуализмом. Как бороться с этими искушениями, никто не знал, ибо запретить человеку желать себе лучшей доли просто невозможно.
В образовавшийся после Победы идейный вакуум хлынул поток "буржуазного искусства", начиная с голливудских фильмов, театральных постановок пьес западных авторов, джазовой музыки и т. д. В аналитических записках МГБ говорилось, что в среде творческой интеллигенции расширяется ожидание политических уступок СССР бывшим союзникам. Именно здесь следует искать корни всех последующих идеологических кампаний, направленных против космополитизма, упадничества, преклонения перед Западом.
Выступая на заседании Политбюро 13 апреля 1946 года, Сталин раскритиковал работу в области идеологии и поручил Управлению пропаганды и агитации ЦК через три месяца подготовить необходимые материалы.
В соответствии с указанием был утвержден план предстоящей работы. Один из пунктов - подготовка проектов постановлений ЦК об улучшении содержания литературных журналов, репертуара драматических театров, о производстве художественных кинофильмов в 1946–1947 годах.
Подчеркнем: созданные проекты не были так убийственны, как оказалось в итоге. Ждановские пропагандисты были критичны, но не стремились к публичным жертвоприношениям. Для "отеческой порки" были выбраны два журнала - "Звезда" и "Ленинград", причем политической подоплеки она не имела.
Показательно, что ставшие потом объектами жестокой критики Михаил Зощенко и Анна Ахматова перед войной и во время войны находились в зоне благожелательного внимания Жданова: Зощенко был в 1939 году награжден орденом Трудового Красного Знамени, а по поводу Ахматовой Жданов лично звонил в Ташкент в ЦК компартии Узбекистана, куда она была эвакуирована по указанию Ленинградского горкома партии, и просил о ней позаботиться.
Но "дело журналов" имело и аппаратную интригу. Для Жданова было очень важно провести чистку в доставшемся ему от Маленкова Управлении пропаганды и агитации ЦК партии.
На обсуждении проектов постановлений 9 августа 1946 года в Оргбюро в присутствии Сталина и Маленкова вдруг выяснилось, что ведомственная принадлежность журналов изменилась: ранее они были органами Союза советских писателей, а теперь принадлежали Ленинградскому отделению Союза писателей. То есть у союзного центра была уведена собственность. Выяснилось (с подачи добывшего информацию Маленкова), что о самоуправстве знали и в Ленинградском горкоме партии, где утвердили буквально на днях (26 июня) и новую редколлегию "Звезды", куда был включен не раз подвергавшийся критике сатирик Михаил Зощенко.
Стали разбираться. Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома П. С. Попков сказал, что Кузнецов был проинформирован, что свидетельствовало о подозрительном клановом "междусобойчике". Таким образом, был зафиксирован "сепаратный сговор" земляков-ленинградцев.
Тогда Маленков копнул дальше: "А зачем Зощенко утвердили?"
И Попков ответил, что этим занимался второй секретарь горкома Я. Ф. Капустин.
Действительно, получался какой-то междусобойчик. Попков был человеком Кузнецова, работал при нем председателем Ленинградского горисполкома. Для Кузнецова такой поворот событий был неприятен, но до "Ленинградского дела" еще было далеко.
Маленков тем не менее несколько улучшил свою позицию: он был включен в комиссию по подготовке решения ЦК по ленинградским журналам. В утвержденном 14 августа постановлении ЦК ВКП(б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград"" значились карательные пункты в отношении нерадивых ленинградских руководителей.
"Думается, вождь обратил внимание на ходившие в народе с 1944 года слухи о Ленинграде как о будущей столице РСФСР и о руководителях этого города как без пяти минут республиканских, а может быть, и союзных правителях". (Костырченко Г. В. Маленков против Жданова. "Родина", 2000. № 9. http://www.akhmatova.org/articles/kostyrchenko.htm)
Дальнейшее обсуждение воспитания советского общества в духе готовности к борьбе происходило при встрече Сталина со Ждановым и Кузнецовым 12 августа. Ее итогом было указание Жданову подготовить доклад, суть которого была зафиксирована им в записной книжке: "Раздраконить. Смену произвести активн. сотрудн. Еголина поставить. Хулиганскую речь" (Жуков Ю. Сталин: тайны власти. М., 2005. С. 362).
Но доклад докладом, а главным итогом должно было стать постановление ЦК "О журналах "Звезда" и "Ленинград"".
12 августа Сталину был показан его проект, он внес в него небольшую, но существенную правку (добавленное Сталиным выделено курсивом): "Советский строй не может терпеть воспитания молодежи в духе безразличия к советской политике, в духе наплевизма и безыдейности ". И еще им было добавлено определение творчества Зощенко как " пошлого пасквиля на советский быт " и творчества Ахматовой как выражающего " вкусы старой салонной поэзии ".
Главная задача постановления - искоренить безыдейность, аполитичность, "искусство для искусства", низкопоклонство перед современной буржуазной культурой Запада. "Задача советского искусства состоит в том, чтобы помочь государству правильно воспитывать молодежь, ответить на ее запросы, воспитать новое поколение бодрым, верящим в свое дело, не боящимся препятствий, готовым преодолеть всякие препятствия". (Костырченко Г. В. Сталин и космополитизм. 1945–1953. М., 2005. С. 68.)
Но еще одно обстоятельство скрывалось за нападками на бедную Ахматову: она была явным представителем санкт-петербургского социокультурного ядра, и в начавшемся противостоянии с Западом ни у кого не должно было быть сомнений в том, что в борьбе за духовный мир населения Кремль не позволит вернуться к дореволюционным, элитарным идеалам.
14 августа 1946 года постановление было не полностью опубликовано в "Правде". Если оставить в стороне его идейное содержание и проанализировать организационные выводы, то видно, что ленинградские партийные кадры понесли немалый урон. Капустину был объявлен выговор, заведующий отделом пропаганды и агитации горкома Широков уволен.
Жданов направлялся в Ленинград для разъяснения постановления ЦК. Там он и сделал свой знаменитый "хулиганский" доклад, который стал символом жесткого руководства культурной советской политикой. Некоторые аспекты доклада были оскорбительны для писателей. Прежде всего это касалось Анны Ахматовой. ("Ахматова является представителем чуждой нашему народу безыдейной поэзии…")
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова, -
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово…("Мужество", 1942 г.)
В оценке творчества Ахматовой явно присутствовал антибуржуазный пафос Маяковского:
Красивость -
Аж дух захватывает!
Как будто
Влип в акварели Бенуа
С какими-то
Стишками Ахматовой.("Версаль", 1924 г.)
Нечто подобное можно было прочесть и в статье критика Бориса Эйхенбаума "Анна Ахматова. Опыт анализа" (1923 г.), где говорилось, что у поэта стиль "монашки и блудницы".
Юрий Жданов объяснял позицию отца в этом вопросе приверженностью того к эстетической линии революционных демократов, в частности, В. Белинского, требовавшего от литературы прежде всего социального содержания.
Что касается аппаратной чистки, то она завершилась только в сентябре 1947 года после обсуждения на заседании Оргбюро вопроса "О журнале "Спутник агитатора"". На этом заседании A. A. Кузнецов, в частности, заявил: "Есть у нас кадры, но эти кадры не привлечены. Существует какая-то небольшая группа, я бы даже сказал - проявляется кастовость. Каста какая-то вокруг т. Александрова, вокруг этой группки, и они работают". (Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет министров СССР. 1945–1953. М., 2002. С.241.)
Вскоре заведующий УПиА ЦК партии Г. Ф. Александров и его сотрудники были освобождены от своих должностей.
Однако было бы неверно считать, что карьера Маленкова завершается. Еще 13 мая 1946 года он был назначен председателем Комитета по реактивной технике, а 2 августа
1946 года восстановил свои полномочия в государственной сфере, став заместителем председателя Совета министров (курирование министерств - электропромышленности; промышленных средств связи; связи).
3 октября 1946 года по предложению Сталина получила новое оформление правящая группировка. По решению Политбюро Комиссия по внешнеполитическим вопросам Политбюро стала заниматься и внутренними вопросами, пополнившись седьмым членом - Вознесенским. Теперь она выглядела так: Сталин, Молотов, Берия, Микоян, Маленков, Жданов, Вознесенский. Кузнецов же был в шаге от того, чтобы стать восьмым. Постепенно Сталин расширял узкий круг соратников.