На этой низкой ступени жизненные функции несложны и очень просты. Кусочек оживленного бесформенного вещества не имеет пола и поэтому не может любить. Размножение выражается ростом. Когда клеточка перерастает положенные ей пределы, она разделяется на две части, и там, где только что была одна клетка, теперь две. Первичная клетка не может быть названа ни отцом, ни матерью, и вообще она ничем не отличается от второй клетки. Она делится на две клетки; как та, так и другая могут претендовать на отцовство или материнство.
Жизнь в этом органическом клочке мерцает смутно; но перед ним, Дэн, лежит великий путь эволюции, и завершается он такими людьми, как Эстер Стеббинс, моя мать и вы.
На следующей ступени мы находим группу клеток, и с нее начинается дифференциация, продолжавшаяся по сей день и продолжающая идти своим путем. Простота уступила место сложности, и в жизни Земли началась новая эпоха. Внешние клетки группы больше соприкасаются с окружающим миром, чем внутренние; они упорнее сцепляются друг с другом, и вот образовалась зачаточная форма кожи. Пища поглощается порами этой кожи, и эти поглощающие поры являются прообразами рта. Началось разделение труда, и группы клеток специализируются по функциям. Одна группа клеток образует кожный покров, другая группа клеток - рот. Внутри происходит тот же процесс, и группа клеток образует желудок в виде мешка для приема и переваривания пищи; соки начинают циркулировать по организму с некоторой определенностью, прокладывая себе пути и поддерживая их. Проходит много поколений, и от органической массы отделяются новые группы клеточек, намечаются сердце, легкие, печень и другие внутренние органы. Студнеобразный организм развивает костную структуру, мускулы для передвижения и нервную систему.
Не скучайте, Дэн, и не обижайтесь. Это наши предки, и их история является нашей историей. Как верно то, что мы в один прекрасный день спрыгнули с дерева и пошли на двух ногах, так несомненно и то, что за много тысячелетий раньше в иной, такой же прекрасный день, мы выкарабкались из воды и поползли по земле.
Но будем кратки. В процессе специализации функций рядом с другими органами возникло и половое подразделение. До того времени пола не существовало. Одиночный организм заключал в себе все возможности, выполняя все функции. Воспроизводительные факторы были беспорядочно смешаны. Такая особь была одновременно мужской и женской. Это была самодовлеющая особь - заметьте это себе, Дэн, ибо на этой ступени оканчивается самозавершенность особи.
Работа воспроизведения была разделена, и на свет появились две отдельные особи - самец и самка. Они поделили между собой работу по воспроизведению. Каждый из них нуждался в своем дополнении. Каждый являлся дополнением другого. В определенное время каждый из них чувствовал жизненную необходимость в другом. И в удовлетворении этой жизненной необходимости, в этом стремлении к своему дополнению мы находим первые проявления любви. Самец и самка любили друг друга смутно, не зная об этом, Дэн. Мы бы не назвали теперь это любовью, но это был прообраз любви, подобно тому, как поглощающие пищу поры были прообразом рта.
Путь развития этой зачаточной формы любви до высокоразвитого современного понятия любви так же долог и скучен, как долог и скучен был мой рассказ о нем. Но все же необходимо упомянуть кое о чем. Связь организма с окружающим миром усложнялась и расширялась. В длинной цепи, соединяющей низшие проявления жизни на Земле с последними, высшими ее формами, налицо все звенья. Между физическим и психическим явлениями нет разрыва. От простого рефлекторного акта, через сложный рефлекторный акт, через инстинкт и память путь, не прерываясь, приводит нас к разуму. И наравне с этим шло развитие воображения и высших страстей, чувств и эмоций. Но все это вы можете найти в книгах, и мне незачем останавливаться на этом.
Итак, позвольте мне подвести итог в кратком анализе излюбленной всеми поэтами темы - влюбленности молодой девушки. Во-первых, предки этой девушки стремились к продолжению рода. Только люди, одержимые этим инстинктом, сумели продолжить себя в веках. Особь погибает, как вы знаете; живет только род. В этой девушке воплотился весь опыт рода. Он является ее наследством. Ее функция - передать его своему потомству. Если она не будет покорна инстинкту, то останется бесплодной; ее род прекратится с нею и ей не будет места в грядуших поколениях.
Но эта девушка покорна инстинкту. Она хочет стать звеном между прошлым и будущим, связать собою обе вечности. Этой девушке необходимо дополнение, хотя она, созревая, долгое время не отдает себе в этом отчета. Она создана по закону рода и с раннего детства бессознательно готовится к выполнению своего долга. В ее распоряжении имеется определенный организм, отличный от всех остальных женских организмов. Соответственно этому на свете должен быть мужчина, чей организм наиболее подходит, чтобы стать ее дополнением; мужчина, в котором она почувствует насущную жизненную необходимость, - один из всех мужчин на свете, он создан, чтобы сделаться отцом ее детей. Маленькой девочкой, в передничке и с косичкой, она играет с мальчиками, руководствуясь в своей симпатии голосом органической необходимости. Она входит в соприкосновение со всевозможными мальчиками, начиная от мальчишки мясника до сына друга отца; а также с мужчинами, начиная от садовника до товарищей отца. Причем ее, в большей или меньшей мере, привлекают к себе те, кто соответствует ее органической потребности или органическому идеалу.
Она скоро научается разбираться в мужчинах. Она отделяет тип, нравящийся ей, от типа безразличного; затем она выделяет тип, который ее волнует. Она не знает, почему она это делает; весьма вероятно, она даже не знает об этой внутренней работе. Она просто симпатизирует людям или нет, вот и все. Она раба закона, бессознательно обобщающая свои половые впечатления вплоть до того момента, когда ей нужно будет найти мужчину, являющегося ее лучшим дополнением. Она переходит волнующую границу половой зрелости и вступает в тот возраст, когда возникают в голове мечты и фантазии и теряется сознание реальности. Она не удовлетворена и не спокойна. Все потеряло свой смысл, и жизнь кажется перевернутой вверх дном. Ее существо пронизано неясными, тревожными стремлениями, и женское начало в ней требует дополнения. Это органический призыв, древний, как род, и она не может заглушить его или успокоить волнение в крови. Но где-то на свете существует мужчина, являющийся ее дополнением. Возможно, что он находится на другом краю света, и она не может найти его. Поэтому близость предопределяет судьбу. Из окружающих ее мужчин она любит того, который больше, чем остальные, дополняет ее.
Это по-своему хорошо, но продолжим наш анализ. Мы видим симптомы крайнего возбуждения и расстроенных нервов. Равновесие организма нарушено, и организм дико бьется в стремлении восстановить его. Выбор может быть плохим или хорошим, в зависимости от случая и времени, но громкий голос инстинкта заставляет торопиться. Что, если выбор окажется плох? Что, если завтра появится мужчина, гораздо лучше дополняющий ее? Время настало. Природа нетерпелива и внушает, что ждать нельзя. Она расточительна и удовлетворяется, если из многих неудачных браков один окажется удачным, так же, как она удовлетворена, если из миллиона икринок трески разовьется всего одна рыба. И поэтому человеческая любовь ничем не отличается от любви воробьев, забывающих о самосохранении при воспроизведении. Так природа обманывает своих детей, а род продолжает жить.
В жизни низших созданий обман ведет прямо к цели. Любовное безумие необходимо, иначе инстинкт самосохранения взял бы верх над воспроизведением и низшие создания вымерли бы окончательно. И человек довольствуется тем, что становится на одну доску с животным в вопросах спаривания. Несмотря на разум, сделавший его господином плоти и помогший ему укротить великие слепые силы природы, он не способен продолжать свой род, не проходя стадии любовного безумия. Нет, человек сам стремится к нему; а когда кто-нибудь требует, чтобы разум вознес его над животными, и хочет сочетаться разумным браком, не поддаваясь любовному безумию, то поэты и певцы ополчаются на него и бросают в него каменьями. Ему позволено оздоровлять природу осушкой малярийных болот; ему разрешено исправлять методы природы и выращивать более быстролетных почтовых голубей и более прекрасных лошадей; но улучшать методы природы в деле продолжения человеческого рода рассматривается как святотатство. Прочь его! Он не смеет прикасаться к нашей Богом нам данной любви.
Ах, Дэн, вспомните первое неясное стремление дифференцировавшихся организмов и всю грязь и безумие многих тысяч поколений, затемнивших основное проявление его. Вот она, ваша любовь, в этом вся ее история. Сама по себе она не позорна, позор заключается в том, что мы не хотим ее перерасти.
Герберт.
XVIII
ТОТ ЖЕ - ТОМУ ЖЕ
Ридж.
Беркли - Калифорния.
4 апреля 19… г.
Я забыл ответить на некоторые вопросы из вашего письма. В ваших словах много красоты и бесконечное число несогласованных фактов. Под многими из них я охотно подписываюсь. Но мне кажется, что вам не удается слить их для связного вывода.
Я весьма многословно установил, что всем живым существам присущи две функции - питание и воспроизведение. Вы не поняли значения этих функций, отвергая мое определение любви, и я должен пояснить свою мысль подробнее. Если пренебречь этими функциями - жизнь исчезнет с нашей планеты. Это основное дело всех живых существ. Особь должна охранять свою жизнь и жизнь своего рода. Она более склонна заботиться о себе, чем о себе подобных, и еще менее склонна приносить себя ради них в жертву. Поэтому естественный подбор применил безумную страсть, заставляющую особь жертвовать собой. Все животные ведут жестокую, беспощадную борьбу за существование. Малейшее проявление слабости у особи служит сигналом к ее уничтожению. Поэтому все, что ведет к ослаблению особи, причиняет ей вред. С другой стороны, закон установил, что каждая особь должна воспроизводить себя. Но воспроизведение влечет за собой ослабление и временную беспомощность. Задача: как заставить особь воспроизводить, идти на опасность, угрожающую ее существованию? Ответ: ее должно понуждать нечто более глубокое, чем разум, и это нечто - нерассуждающая страсть. Если бы особь могла рассуждать, она бы, наверно, воздержалась. Жизнь сохранилась до наших дней, потому что страсть не поддается контролю разума. Человек, пройдя путь от низших организмов, пронес с собой эту необходимую страсть. Развив воображение, он смешал оба начала; результатом этого смешения явилась любовь.
Итак, пусть наше воображение не затемняет нам конечной цели. Перед человеком стоит великая задача воспроизведения. Страсть заставляет его выполнить ее. Страсть, действуя на воображение, порождает любовь. Страсть является движущим фактором, воображение - тревожащим; затемнение страсти воображением порождает любовь.
Освободим любовь от всего наносного и посмотрим, какова ее функция в схеме жизни. Ее функция - воспроизведение. Нет, не возражайте, Дэн; и вы, давая ваше определение любви, говорите, в сущности, то же самое, только не так прямо. Вы говорите: "Любовь - это пробуждение личности к восприятию красоты и ценности другого человека и стремление пройти жизненный путь совместно с любимым". Другими словами, ваше определение гласит, что стремление к воспроизведению порождает любовь, а воспроизведение все же остается ее непременной целью. Так природа обманывает свои создания, и род продолжает существовать.
Затем вы возражаете: "Любовь - это не болезнь ума и тела и не безумие, если она зарождается в самом ценном чувстве, если она является завершением высокого внутреннего процесса и если она оздоровляет душу, делая человека сильным и счастливым". Я показал вам ценность страсти и процессы, порождающие любовь, и доказал, что чувства эти не поддаются контролю разума, а также выяснил, почему они не поддаются контролю разума. Покажите мне, в чем моя ошибка.
Далее вы пытаетесь установить: "Вначале стремление к воспроизведению порождало любовь; в наши дни любовь порождает стремление к воспроизведению". Это очень умно, но верно ли? Не похоже ли это на такое утверждение, которое я осмелюсь высказать после вашего: вначале человек ел оттого, что был голоден; в наши дни он голоден оттого, что ест.
Я на многое хотел бы возразить, но я пишу письмо между завтраком и лекцией. Время кончать. Студенты ждать не могут.
Герберт.
XIX
ДЭН КЭМПТОН - ГЕРБЕРТУ УЭСУ
Лондон.
3-а Куинс Роод. Челси.
22 апреля 19… г.
Природа обманывает свои создания, и род продолжает существовать, а я, стоящий на вершине культуры упадочник-мечтатель, радуюсь тому, что прошлое обязывает нас, и горжусь такой древней и многозначительной историей и таким чудесным наследством. Природа обманывает свои создания, и род продолжает существовать, а я преисполнен молитвенной благодарностью. А ты неблагодарен - вот в чем заключается разница между нами. Ты страдаешь оттого, что справедливо было названо печалью знания. Ты принимаешь положение об общем происхождении только для того, чтобы горевать над ним. Ты открыл, что любовь имеет историю, и… любовь исчезла. Ты - Вертер знания, меланхолия завладела всем твоим существом, и ты проливаешь бессильные слезы пред алтарем собранных тобой фактов.
Ты идешь рука об руку со своим поколением. Каждый возраст страдает от свойственных ему телесных хворей, и каждому возрасту присущи свои духовные недуги. Наше время корчится в родовых муках. Мы держим в руках дитя нашего вечно ищущего разума, но нас ждет иное освобождение, и наше страдание велико. За знанием следует философия знания. Наши взоры погружены в Откровение, но музыка Слова не коснулась еще нашего слуха. До тех времен, когда значение всего не вспыхнет над миром, человечество не освободится от своей грубости и будет охвачено малодушной печалью. Мы до сих пор не знаем, что делать с нашим запасом знаний, и болеем пессимизмом бездеятельности и пессимизмом плохого пищеварения. За последние сто лет мы жили чересчур напряженной умственной жизнью. В этом-то и заключается тайна нашего различия. Жизнь потеряла для тебя цену оттого, что ты ясно понял, что явления совершаются по закону всеобщности, а я, со своей стороны, громко восхваляю этот закон. У меня захватило дыхание от благоговения, но ради других я в своих произведениях провозглашаю ему славу.
Выскажусь яснее. Я считаю, что ты поддался настроению современности, что твое положение является случайной фазой современного материализма. Наш спор в сущности является поединком между пессимизмом и оптимизмом, причем твой пессимизм бессознателен, - а это-то и опасно для тебя. Ты слишком печален, чтобы осознать, что ты несчастлив, или чтобы поберечь себя. Мой диагноз поражает тебя? Проанализируй твое последнее письмо. Ты намечаешь рост любовных эмоций от протоплазмы до человека. Ты следишь за развитием силы, более мощной, чем голод и холод, и более страшной, чем смерть, начиная от ее потенциального состояния на ступени одноклеточного организма, где жизнь размножается делением, рассматриваешь многоразличные формы полового содружества у животных и доходишь до половой любви человека. И это исследование приводит тебя к убеждению, что человеку нечем дорожить и что жизнь проста, неизменна и потому неприемлема.
Ты возносишь к небесам вопль Экклезиаста: "Все суета и томление духа, и нет добра на Земле". Поэты и мудрецы Омар Хайям и Суинберн глубоко человечны, и мы, столь же человечные, как они, откликаемся на их слова, печально-горькие расчеты с жизнью и едкую обиду. Мы повторяем за ними: "Суета сует" и, ропща, склоняем голову, протягивая руку, чтобы опрокинуть пустой бокал. Все это проделывается в сумеречном настроении, когда душа охвачена смутным чувством умирания.
Немногие помнят утро или сохраняют в душе сияние юного дня до глубокой ночи. Они опровергают постулат тождества и пресыщения, они не подавлены видимостью фактов, как ты, они видят "прочные основания жизни в ее целом".
Нам нечего бояться ярлыков. Когда я говорю, что ты пессимист, то это не обвинение - то же было бы, если бы я назвал тебя оптимистом. Единственно важным является вопрос: что ближе к истине? Ты спрашивал меня: "Какова ценность любви?" И ты давал вполне удовлетворявший тебя ответ: "Сама по себе любовь не имеет никакой ценности, она служит лишь целям слепых, строящих жизнь сил". Отрицая внутреннюю красоту этого чувства и рассматривая его как несчастный случай в жизни человека, ты высказываешь смутную надежду, что люди смогут перерасти эту силу.
Ты рисуешь научную утопию без любящих и без оглядывания на первобытную страсть и собираешься стать пионером обетованной земли для детей биологии.
Ах, я говорю с тобой так, словно я рассержен, а я просто уверен в своей правоте. Мне хочется помочь тебе увидеть, что твои факты можно прочесть по-иному. Если сущность любви не меняется от протоплазмы до человека, она не теряет по этой причине своей ценности. Благодаря всеобщности ее ценность возрастает.
Ты говоришь, что любовь не зависит от нашей воли, что ее вызывают в нас силы, древние, как мир, и присущие нам, как инстинкт. А я говорю, что именно благодаря этому любовь есть завершение жизни. Да, и пещерный человек, и птицы, и рыбы, и растения повинуются ей. И даже больше: может быть, и неорганические соединения, как и органические, покорны той же силе, физической и все же психической. И это не вдохновляет тебя? Ты не потрясен и не подавлен этим колоссальным явлением? Ты находишь, что любовь не спорадична, не индивидуальна, что она не начинается и не кончается тобой, что она не отделяет тебя от мира и ты не согрет огнем мирового единства, не слышишь слов поэтов и философов всех времен и не видишь видений, озарявших ночи святых!
Тот же вопрос возникает у меня при чтении Экклезиаста. Почему печально, если одно поколение уходит, другое ему приходит на смену, а мир пребывает вовеки? Если бы в течение миллиона лет на Земле жило все то же поколение, жизнь не стала бы достойнее и лучше. Совсем не нужно быть уверенным в вечной жизни, обеспеченной нам, чтобы жить под знаком вечности. Лучше прожить короткую жизнь, быть волной бесконечного моря и катить свои воды в течение одного солнечного дня и звездной ночи. Больше славы быть разумной частицей необъятного целого - легкой рябью вечного океана, чем лежать, раскинувшись, и улыбаться в бессознательной бесконечности.