И, тихо закрыв дверь, он вышел. А я осталась сидеть, тупо глядя перед собой.
Сердце превратилось в кричащую рану, но я была морально обессилена, чтобы плакать, хотя, казалось, могу выплакать себя досуха. Внезапно пришла ярость и злость на мать. Теперь я увидела, какая она глупая, что столько беспокоится о себе, что думает только о себе. Как она смела так поступить с нами? Разве не все равно, как она выглядит, сколько ей лет? Не будет же она вечно молодой… Разве она не понимает, что никогда ей не найти человека, который любил бы ее - и до сих пор любит, - как папа?!
Какая низость с ее стороны после стольких лет повернуться к нему спиной! Ведь он вытащил ее из тьмы, избавил от ужасной жизни. Она же сама рассказывала об этом… И вдруг выясняется, что ради забавы, ради удовольствия можно отодвинуть в сторону любящего человека.
А если еще не поздно? И мне удастся переубедить маму? Не надо только никому говорить о Мехико и о разводе. В конце концов, можно поехать туда и дать делу обратный ход. Важно только раскрыть ей глаза, объяснить, что она разрушает не только свою, но и мою жизнь.
Но все внутри оборвалось, когда пришла внезапная мысль, что мать все продумала заранее. Теперь ее ничто не остановит. Она даже бросила меня на Ямайке. Значит, личная жизнь для нее важнее. Она не станет слушать меня, и никакие реки моих горьких слез не убедят ее в том, что она не права.
Понимал это и отец. У него не осталось надежды.
Я медленно встала, подошла к зеркалу и увидела нечто ужасное - заплаканное лицо, покрасневшие глаза… Еще эта икота. Частая, мучительная, болезненная икота. Я выпила воды, задержала дыхание - не помогло. Только умывшись и сев завтракать, я немного пришла в себя. Аппетита не было. Настроения разговаривать тоже. Но я дала папе обещание.
"Джиллиан" торжественно вошла в порт. Какую горечь, должно быть, вызывает сейчас у отца это название. Я прекрасно помню день, когда он, ничего не объясняя, потащил нас с мамой на прогулку. По дороге завернул в порт, сказав, что ему надо решить одно срочное дело, а нас попросил подождать его… И тут мы увидели новый, с иголочки, великолепный океанский лайнер, торжественно ожидавший крещения. Мы не понимали, почему отец так настаивал на нашем присутствии при этом обряде, пока не увидели полыхнувшие на борту золотые буквы "Джиллиан".
Как же ликовала мама! Как целовала папу! Как она смеялась от удовольствия! Кажется, это было давным-давно, если вообще было…
Экипаж капитана Уиллшоу безукоризненно знал свое дело. До причала было уже рукой подать. Я различала лица в толпе встречающих, видела вереницу такси и частных машин, ожидавших путешественников. Пассажиры сгрудились на палубах, приветственно кричали, заметив родных и близких, махали им шляпами и платочками, делали последние фотографии на борту. Я изо всех сил высматривала маму, но нигде ее не видела. Наконец я разглядела автомобиль и знакомого водителя Пола Робертса, который скучал в ожидании.
- Мама придет встречать меня?
- Думаю, она отправила Пола одного. Со мной она не жаждет встречи, - сказал отец.
- А я? Как же я? Ко всем пришли родственники…
- Она хочет избежать выяснения отношений, - произнес папа.
Надо же, он даже сейчас ее защищает. Эх, если бы мама знала, как он любит ее.
- А ты сейчас не поедешь домой, пап? - спокойно поинтересовалась я, зная, что он рассчитывает на мое мужество. Он не хотел, чтобы подчиненные догадались о наших семейных проблемах.
- Нет. У меня еще куча дел. Ты поезжай. А я зайду позже.
Опять это жуткое слово "зайду".
Когда наконец спустили трап и пассажиры ринулись на пристань, я снова обернулась к папе. Он с наигранной бодростью кивнул мне.
- Иди же, - тихо промолвил он. - А за меня не волнуйся.
- Папа…
В горле стоял комок. Отец снова кивнул, поторапливая меня. И тут я поняла, что он сам держится из последних сил. Я потянулась к родным рукам, но папа только коротко поцеловал меня и подтолкнул к дверям. Мы расстались.
Утро было ласковым, только мне все казалось мрачным и серым. Морской ветерок напоминал ледяное дыхание зимы, остужая мокрые от слез щеки. Я поплотнее закуталась в пальто, вытерла лицо и шагнула к трапу. В этот момент кто-то подхватил меня сзади под руки.
Клара и Мелани Спенсер! Их родители стояли рядом, обнявшись, как всегда. Клара держалась за отца. Мелани за мать. Над ними можно было повесить вывеску "СЧАСТЛИВОЕ СЕМЕЙСТВО".
- До свидания, Ли, - сказала Клара. - Мы напишем тебе.
- Счастливо! Я тоже напишу. - Я кивнула и пошла вперед. Мне хотелось поскорее избавиться от их общества.
- Ли! - закричала вдогонку Клара. - В гостях хорошо, а дома лучше, правда?
Я только помахала в ответ и побежала к машине. Вещи, слава Богу, были уже погружены.
- Как поживает мама? - спросила я Пола. А вдруг она раскаивается, вдруг ей от этого нездоровится, почти с надеждой думала я.
- О, все в порядке. Сегодня с утра ее голос был вполне бодрый. Везет вам, путешественникам. Здесь у нас такие холода стояли. Как отдохнули? - буднично поинтересовался шофер.
- Нормально, - пробормотала я и стала смотреть назад. На мостике все еще стояли капитан Уиллшоу и папа. Они оживленно беседовали. Но даже издали отец заметил меня и, почувствовав мой взгляд, медленно поднял руку в ответ: жест его был торжественным и печальным, как у проигравшего на поле битвы.
Из дома навстречу мне вышел Кларенс, засуетились около багажа слуги, но мамы и здесь не было видно. Я ворвалась в холл и требовательно воскликнула:
- МАМА! МАМА, ГДЕ ТЫ?
Позади меня возник Кларенс.
- Миссис ван Ворин с утра отправилась на побережье и пока не возвращалась, - доложил он.
- Что?! На побережье? Она разве не знала, что я приезжаю сегодня? - выкрикнула я.
Кларенс был шокирован моей горячностью, но виду не подал и сказал почтительно:
- Я распорядился поднять багаж в вашу комнату, мисс Ли.
И растворился в глубинах дома.
А я замерла в растерянности. Вдруг мой взгляд упал на двери отцовского кабинета. Он больше ему не понадобится, мелькнула мысль, и сразу комок встал в горле. Что же мама сделает - просто запрет эти двери? Я ведь знала, что она не выносит вида папиной комнаты. Но для меня она была дороже Святой обители. Я медленно вошла туда и увидела с детства знакомую обстановку, папины любимые вещи, вдохнула запах табака, старой мебели, книг. Пусть здесь все потертое и потрепанное, но эта комната всегда будет казаться мне красивой. Потому что здесь жил папа.
Как наяву я увидела его: вот он садится за стол, перебирает бумаги, вот тянется дымок из его трубки, которая ему еще от деда досталась. На самом видном месте стоит модель "Джиллиан". Отец так гордился этим судном, носящим имя любимой женщины. На столе, на полках - привычный беспорядок. До боли сжалось сердце - скоро папа "зайдет", заберет самое необходимое… и все.
Медленно вышла я из кабинета, медленно стала подниматься по лестнице. Навстречу спускался Кларенс, который откровенно хотел избежать со мной встречи, но не сумел.
- Все в вашей комнате, мисс Ли, - скороговоркой выпалил он.
- Спасибо, Кларенс.
Он заторопился вниз.
- Послушай, Кларенс, - молвила я ему вслед.
- Да?
- Мама не говорила, когда вернется?
- Нет, мисс Ли.
- Спасибо, Кларенс.
Моя комната неожиданно показалась мне совершенно другой. Я так спешила домой, так мечтала оказаться в родных стенах, поваляться на своей кровати среди любимых плюшевых зверушек. Я собиралась звонить подружкам, чтобы узнать школьные новости, рассказать о круизе, похвастаться знакомством с Фултоном и Рэймондом… Но вдруг все это перестало иметь значение.
Как загипнотизированная я делала какие-то движения: умылась, переоделась, разобрала вещи, отнесла в стирку грязное белье, навела на полках порядок. Затем посидела сложа руки. Потом - не из любопытства, не со скуки, не знаю почему - пошла в мамины апартаменты.
Она еще не вернулась. В ее спальне все было по-прежнему: ворох одежды на стульях, шеренги флаконов и баночек на туалетном столике, завалы гребешков, шпилек, расчесок. Господи, она даже не убрала свадебные фотографии! Вот они - стоят в рамочках. Счастливая, нарядная, красивая мама… и папа, моложавый, элегантный, статный. Но будто черной печатью на их лицах легло теперь страшное слово "развод". Эта печать будет стоять на нашем доме, и он сразу потеряет свой жизнерадостный облик, этой печатью будут отмечены слуги, и они станут понурыми и молчаливыми. Эта печать перечеркнет все светлое в нашей жизни. Мама и папа уже никогда не будут прежними. А я… боюсь, стану другой и я.
Мне нечего было больше делать в маминых комнатах. Я пошла к дверям, но вдруг что-то привлекло мое внимание. Почему так завален ее письменный стол? Что это за кипы открыток? И типографской краской пахнет… Странно, ни юбилеев, ни именин не ожидается. Неужели мама собирается таким образом оповещать своих знакомых о разводе? Я взяла верхнюю открытку и развернула.
Сначала это показалось мне бессмыслицей, только сердце отчего-то заколотилось и перехватило дыхание. Дурное предчувствие? Через мгновение до боли забилась в висках кровь. Посыпались слезы, которые с самого утра были наготове, я глотала их, перебирая глянцевые, нарядные открытки. Сколько же их! И все одинаковые! Это были приглашения на свадьбу!
Глава 6
Новый лучший друг
Мама не появлялась несколько часов. Я сидела в своей комнате, ждала ее и не могла дождаться, пока наконец не услышала звонкий смех у двери, затем шаги по лестнице. Я терялась в догадках, что привело ее в такое хорошее настроение. Мир вокруг нас рушился, а ее голос звучал мелодично и весело, будто в рождественское утро.
Я вышла в коридор в тот момент, когда там появилась мама. Она была красива, как всегда. Похоже, побег от нас с папой пошел ей на пользу, потому что она была воодушевлена, полна энергии и жизни. Глаза блестели, с мягким золотистым отливом светились выбившиеся из-под меховой шапочки волосы. Мама была в своем любимом норковом манто, которое отец для нее заказывал в России. Свежий ноябрьский воздух оставил на ее щеках нежный румянец. Только тогда я поняла, что хотела бы увидеть ее нездоровой, бледной, опустошенной.
А этот взрыв красоты, жизни и радости ошарашил меня. Остолбенев, я все смотрела на мать: лицо не осунувшееся, глаза не красные. Напротив, она выглядела как пленник, обретший свободу после многих лет заточения, она была раскованна, свободна и готова к счастью. Мой печально-изумленный взгляд мама истолковала неправильно.
- Ой, прости меня, Ли, я хотела приехать раньше, но на дорогах такие пробки! - Она улыбнулась, явно ожидая, что все неприятности я тут же забуду.
- Почему ты не была на причале? Где ты вообще была?
- Где я была? Я ездила в Фарти, - пропела она и направилась в свои апартаменты. - Ты же знаешь, как ненадежна швартовка - "прибывает с опозданием на полчаса, прибывает с опозданием на полтора часа…". Всегда какие-нибудь неожиданности. Я как представила, что застряну там… Ждать, ждать, ждать… - Она полуобернулась с легкой улыбкой. - Я думала, ты не обидишься, если вместо этого я сегодня съезжу на побережье, - сказала она, небрежно сбрасывая манто на стул. - А там такое небо… Синее-синее! Для меня там всегда небо синее, даже если оно серое, - прошептала мама нараспев, будто слова из любовного романса.
И, как была в шапочке, рухнула, раскинув руки, на кровать. Никогда я еще не видела маму такой. Она казалась совсем молоденькой, чуть ли не девчонкой-сверстницей, которая хихикает и глупо улыбается. Ее сверкающий взгляд был устремлен в потолок, но видела она там что-то свое… радостное. Может быть, не подозревает, что папа обо всем мне рассказал?
- Я знаю о телеграмме. Папа все сказал мне, - выговорила я наконец.
Мама перевела на меня взгляд. Улыбка ее медленно растаяла, погас блеск в глазах, лицо посерьезнело. Она глубоко вздохнула и медленно села, будто с трудом возвращаясь к реальности. Затем сняла головной убор, выдернула шпильки, тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам. Рот ее был сжат, взор холоден и спокоен.
- Предполагалось, что это он предоставит мне, - произнесла мама на удивление ровным голосом. - Но я ждала чего-нибудь подобного. Представляю, в каком ужасном виде он преподнес тебе все. Наверное, как весть о финансовом крахе своего предприятия. И что же, он заявил, что наш брак обанкротился?
- Ох, мама, что ты! Папа просто раздавлен! - выкрикнула я, страдая от ее ироничного тона.
Мать поморщилась и пересела к туалетному столику.
- Ты что, правда подала на развод?
В моей душе еще теплилась глупая детская надежда.
- Да, Ли, подала. И нисколько не жалею об этом.
Каждое ее слово иголкой впивалось в сердце.
- Но почему? Как ты могла? - кричала я в гневе. Меня разъярило ее равнодушие к тому, что это решение нанесло мне, ее единственной дочери, страшнейший удар.
Мать развернулась ко мне и произнесла:
- Ли, я надеялась, что ты отнесешься к происходящему по-взрослому и рассудительно. Я шла к этому довольно долго, но откладывала последний шаг, чтобы дать тебе время подрасти и поумнеть. Я продлила свои страдания на месяцы, если не на годы, только ради тебя. Ждала, когда ты станешь достаточно взрослой, чтобы понять меня. - Заявив это, она расправила плечи, будто сбросила тяжкий груз.
- А я не понимаю, - выпалила я в ответ. - И никогда не пойму. Никогда.
Я хотела, чтобы мои слова были как удары ножа - меткие и болезненные.
В глазах матери вспыхнул огонь.
- Что конкретно сказал тебе отец?
- Что ты уехала для того, чтобы побыть в одиночестве, и что он получил телеграмму с известием о разводе.
- А он не объяснил тебе почему?
- Он сказал, что ты была недовольна им, что ты еще очень молода и хочешь использовать счастливый шанс. Но почему ты не можешь быть счастлива с папой?
- Ли, постарайся понять меня. Думаю, тебе это будет несложно, так как ты сама вот-вот станешь женщиной. Ты просто не знаешь, даже не представляешь, как мне жилось последние годы. Твой отец таскал меня по своим круизам исключительно в собственных интересах, точнее, в интересах бизнеса. Он пользовался моей красотой в расчете на внешний эффект. Я жила с ним как птица в клетке, пусть и в золоченой, но ведь в клетке, в неволе.
В неволе? О чем она говорит? Мать делала что ей вздумается, ходила куда хочется, покупала чуть ли не все подряд… У нас такой красивый, богатый дом. Его невозможно представить тюрьмой.
- Пассажиры относились ко мне со снисходительной жалостью, Ли, - продолжала мама, нервно перебирая волосы. - Я видела это на их лицах. Они знали, что мне редко удается вздохнуть свободно… Ненавижу! Ненавижу эту гнусную жалость! - вдруг прошипела она, сжимая кулаки и ударяя ими по коленям. - И так продолжалось не один год. Я старалась урезонить себя, взывала к рассудку, твердила, что моя дочь должна расти в спокойной, полноценной семье, но силы мои иссякли. Я не могу больше приносить себя в жертву. Не могу рисковать тем, что так дорого и хрупко, - здоровьем и красотой. Я не хочу увянуть, как цветок, лишенный солнца. Мой мир - это балы, опера, концерты, роскошные курорты, вернисажи моих работ, светские приемы. Ты хоть представляешь, сколько интересных, важных событий я пропустила лишь потому, что вынуждена была сопровождать твоего отца на бесконечные деловые мероприятия? Представляешь, а?
Мамино лицо так раскраснелось, а глаза так яростно сузились, что мне стало жутко. Этот эмоциональный взрыв шокировал меня. В голову не приходило, что она способна на такое бурное негодование.
- Папа сокрушается, жалеет об этом. Правда, мам…
- Не сомневаюсь. Но это чувство сиюминутное. Завтра очередной кризис в бизнесе заставит его забыть обо всем на свете, в том числе и обо мне.
- Нет, мама, нет! Давай посмотрим, вдруг он будет другим, а, мам? - умоляла я.
- Я давала ему много шансов доказать это, Ли. Очень много. Все началось давно. В сущности, сразу после свадьбы. Да-а, - вздохнула мама, помолчав. - Поначалу, конечно, было не так уж плохо. Родилась ты, мне надо было растить тебя, отец твой помогал, относился ко мне преданно и внимательно. Конечно, тогда он был на двенадцать лет моложе, но не забывай, что все-таки далеко не юноша. Тебе, наверное, никогда не приходило в голову, что он годится в отцы и мне.
Эта мысль была настолько неожиданной и нелепой, что я чуть не рассмеялась, но на мамином лице не было и тени улыбки. Мой папа - мамин папа? Мой дедушка, что ли?
- Разница в возрасте была и остается кричащей, - снова заговорила она. - Возможно, тут и моя вина, не надо было давать согласие на брак, но тогда я была юна и так несчастна, что в голову не приходило думать об этом. Знала бы я, что за будущее меня ждет… Но твой отец был щедр на обещания, которые никогда не выполнял и о которых даже не вспоминал…
- Но вы же полюбили друг друга! Ты сама говорила.
Жалкая моя надежда стремительно шла ко дну. В сердце открывалась пробоина за пробоиной.
- Я была очень молода. Я понятия не имела, что такое любовь. - Вдруг мама улыбнулась. - Зато знаю теперь. Знаю в точности. - Вновь краски вернулись на ее лицо. - Ли, милая Ли! - воскликнула мама. - Не смейся, не презирай меня, но я влюблена. Ко мне пришла настоящая, большая любовь.
- Что! - Я посмотрела в угол, где на письменном столе лежали кипы свадебных приглашений. - Ты полюбила другого? И те открытки… - бормотала я, ощущая холодный озноб.
- Ты видела?
Я кивнула.
- Пожалуй, надо сказать все, - твердо произнесла мама, встав со стула. - Я люблю Тони Таттертона, а он безумно любит меня, и в Рождество мы сыграем свадьбу и будем жить в Фартинггейле.
Трагическая маска упала с ее лица, и передо мной снова была красивая, веселая, счастливая мама. А вот я…
Хотя дурные предчувствия давно шевелились во мне, такое откровение повергло меня в отчаяние. Я побелела. От неожиданности, от ярости буквально оцепенела. Я будто приросла к полу. Казалось, сердце вот-вот остановится, словно две ледяные лапы сдавили его и выжимают кровь.
- Ты не должна ненавидеть меня, Ли. Постарайся понять, прошу тебя. Я говорю с тобой как женщина с женщиной.
- Но мама… как же ты могла полюбить другого? - Все сразу не укладывалось в сознании, но воспоминания уже замелькали. Конечно! Бал на "Джиллиан"! Теперь я как наяву видела каждый его миг, слышала каждое мамино слово, видела каждое движение Таттертона - и понимала их истинное значение. Первый раз смутное подозрение возникло еще в Фартинггейле, когда я смотрела на них - как они ходят рука об руку, как перешептываются, переглядываются. Сердце подсказывало, а разум не принимал страшной правды. Верно говорят люди, что сердце быстрее рассудка. Возможно, тогда я просто не хотела видеть и понимать смысла происходящего. Теперь выбора нет.