"Уже бо бѣды его пасеть птиць по дубию… были плъци Олговы, Ольга Святославличя"; пропускает строфу со слов: "Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше…" включительно до слов "…хотять полетѣти на уедие", и включительно первую строку следующей строфы: "То было въ ты рати и въ ты плъки…". Далее: "А сицей рати не слышно… а древо с тугою къ земли приклонились". Далее, Творогов изымает строфу, которая выглядит неуместно в главе "Сон Святослава", поскольку она отражает динамику боя на заключительном этапе, и возвращает ее на место: "…Темно бо бъ въ 3 день… А мы уже, дружина, жадни веселія", "Уже бо, братіе, невеселая година въстала… А Игорева храброго плъку не крѣсити", "Тіи бо два храбрая Святславлича… а веселіе пониче", "За нимъ кликну Карна… по бѣлѣ отъ двора". Затем неожиданно он переносит вперед главу "Плач Ярославны": "На Дунаи Ярославнынъ гласъ… тугою имъ тули затче", и лишь затем следует: "А Святослав мутенъ сон видѣ… въ путины желѣзны", "Тогда великый Святъславъ изрони злато слово… прадѣднюю славу". Здесь также пропускается фраза: "Нъ рекосте: "Мужаймѣся сами: переднюю славу сами похитимъ, а заднюю си сами подѣлимъ!" и далее: "А чи диво ся, братіе, стару помолодѣте… Загородите полю ворота своими острыми стрѣлами за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святъславлича". После этого монолога князя Святослава следует упущенный ранее фрагмент: "Тъй бо Олегъ мечем крамолу коваше… хотять полетѣти на уедіе", кроме первой строки следующей строфы: "То было въ ты ратии въ ты плъки…". И далее: "Уже бо Сула не течетъ сребряными струями… копія поютъ", и окончательно: "Прысну море полунощи… княземъ слава, а дружинѣ! Аминь".
Как видим, не все перестановки у Л. А. Творогова удачны, а перемена местами "Плача Ярославны" и "Сна Святослава" совершенно непонятна, тем более что у него отсутствуют какие-либо обоснования по поводу этих перестановок. Причиной порчи текста, как можно судить из его брошюры ("Слово о полку Игореве": О списках, редакциях и первоначальном тексте "Слова о полку Игореве". Новосибирск, 1942), являются ошибки писца при переписке дефектного списка "Слова". Как утверждает автор статьи о Л. А. Творогове в ЭСПИ М. Д. Коган: "Достаточно широкие знания в области истории литературы и археографии тем не менее не уберегли Творогова от порока дилетантизма; его догадки и построения не подкреплялись ни фактами, ни развернутой научной аргументацией" (ЭСПИ Т. 5. С. 99-101).
Тем не менее его изыскания не могли не подтолкнуть к более глубоким научным исследованиям, в частности академика Б. А. Рыбакова.
Действительно, наиболее радикальные перестановки в тексте "Слова" осуществил академик Б. А. Рыбаков в своей работе ""Слово о полку Игореве" и его современники". М., 1971, а затем в статье – "Перепутанные страницы. О первоначальной конструкции "Слова о полку Игореве"" // Сборник "Слово". М., "Наука". 1985. С. 25-67. (Приложение – 3). В книге "Петр Бориславич: Поиск автора "Слова о полку Игореве"". М., "Молодая гвардия". 1991. С. 142– 143, академик внес дополнительные коррективы в свою реконструкцию, и она приобрела следующий вид (указывается нумерация строк "Слова", которую Рыбаков заимствовал у В. И. Стеллецкого). "Не лѣпо ли ны бяшеть, братіе… за землю Русьскую" (1-26); далее, по версии Рыбакова, должен был следовать фрагмент, дошедший до нас в составе "Слова о погибели Русской земли": "Отселѣ до Угорь и до Ляховъ… бортничаху на князя Великого Володимера"; затем продолжается текст "Слова": "Ярославли и все внуци Всеславли… отъ земли Половецкыи!" (359-367), "Усобица князем на поганыя погыбе… на землю Рускую" (195-199); "На седъмомъ вѣцѣ Трояни… суда Божіа не минути" (368-392); "Были вѣчи Трояни… хотять полетѣти на уедіе" (141-163); "А князи сами на себе крамолу коваху… по бѣлѣ отъ двора" (214-216); "То было въ ты рати… не слышано!" (164-165), "О, стонати Русской земли… копіа поютъ" (393-397).
Все перечисленные фрагменты (от слов "Ярославли и все внуци Всеславли…"), по мнению Рыбакова, составляют "старые словеса" о "трудных повестях", которые, вопреки предшествующему варианту реконструкции, он и посчитал необходимым перенести в начало текста "Слова". Далее продолжается текст "Слова", повествующий уже о событиях Игорева похода: "О Бояне, соловію стараго времени!… ищучи себе чти, а князю – славѣ" (42-72); "Тогда Игорь възрѣ на свѣтлое солнце… а любо испити шеломомь Дону" (27-41); "Тогда въступи Игорь князь… красныя Глѣбовны, свычая и обычая!" (73-140); "Съ зараніа до вечера… а древо с тугою къ земли преклонилось" (166-188); "Темно бо бѣ въ 3 день… А мы уже, дружина, жадни веселія" (253-267) (с перестановкой внутри фрагмента: 255-я и 256-я строки меняются местами; затем следуют 258-я и 259-я строки, а за ними 257-я строка); "Уже бо, братіе, не веселая година въстала… убуди жирная времена" (189-194); "О! далече заиде соколъ… печаль жирна тече средь земли Рускыи" (200-213); "Тіи бо два храбрая Святъславлича… а самаю опустоша въ путины желѣзны" (217-252); "Нъ уже, княже, Игорю утрпѣ солнцю свѣтъ… Олговичи, храбрый князи, доспѣли на брань" (333-338); "Тогда великій Святславъ изрони… моей сребреней сѣдине!" (268-277); "Нъ рекосте: мужаимъся сами… туга и тоска сыну Глѣбову" (285-295); "А уже не вижу власти… звонячи въ прадѣднюю славу" (278-284; "Великий княже Всеволоде!… подъ тыи мечи харалужныи" (290-332); "Ингварь и Всеволодъ и вси три Мстиславичи… трубы трубятъ городеньскии" (339-358); "На Дунаи Ярославнынъ гласъ слышить… Княземъ слава а дружине! Аминь!" (398-504). Таким образом, текст "Слова" Рыбаков разбил на 22 фрагмента и предложил переставить их в следующей последовательности: 1, 19, 9, 20, 5, 11, 6, 21, 3, 2, 4, 7, 13, 8 и т. д.
Эта, так называемая "Окончательная" реконструкция "Слова" по Рыбакову, однако, не получила признания у большинства исследователей повести, считавших и поныне считающих, что "Старый Владимир", упоминаемый в "Слове", это не Владимир Мономах, как полагал Б. А. Рыбаков, и на основе этой версии так радикально пересмотревший свою "Первоначальную" реконструкцию, а все-таки Великий киевский князь Владимир Святославич ("Креститель"). "Первоначальная" перестановка текста "Слова" до сегодняшнего дня считается наиболее удачной версией архетипа "Слова о полку Игореве", но весьма редко применяется исследователями "Слова", верными традиционной установке школы академика Д. С. Лихачева ничего не менять в протографе повести, восходящем к первоначальной ее публикации 1800 года.
Причиной столь осторожного обращения исследователей с перестановками Рыбакова, в том числе и к "Первоначальной" перестановке, по всей вероятности, является сам академик, не всегда последовательно отстаивавший свои, порой весьма оригинальные версии. Из суждений Рыбакова, относящихся к истории возникновения "Слова" или его тексту, самой малоубедительной представляется именно "Окончательная" перестановка.
Во-первых, в этой версии автор воскрешает гипотезу С. М. Соловьева о том, что в древнерусском источнике "Слове о погибели Русской земли" сохранился фрагмент первоначального текста "Слова", в котором описывается деятельность Владимира Мономаха. При этом если в "Первоначальной" версии перестановок Рыбаков допускал, что в "Слове о погибели…" был использован небольшой фрагмент – "Которым то Половъци дети своя полошаху… а Немци радовахуся далече, будуче за синим морем", – то в "Окончательной" версии объем извлечения из "Слова" в составе "Слова о погибели…" существенно расширен ("Отселе до Угор и до Ляхов, до Чехов… бортничаху на князя Великого Владимера").
Во-вторых, от работы к работе академика количество предлагаемых к перестановке фрагментов постоянно возрастало, а вместе с этим уменьшается вероятность того, что в истории текста оказалось столько счастливых случайностей, при которых, по мнению большинства исследователей, "равномерные по объему фрагменты перетасовывались без нарушения смысла, без заметных "швов" в начальных и конечных фразах переставляемых фрагментов".
Полагаем, что вышеприведенный упрек в адрес академика Б. А. Рыбакова со стороны авторитетнейшего "словиста" нашего времени не совсем справедливый. Не Рыбаков "перетасовывал" первоначальный текст, который немало пострадал от этой "перетасовки", напротив, он восстанавливал первоначальный текст, "перетасованный" кем-то до него.
Возможность "перетасовки" текста "Слова" позднейшими переписчиками памятника с кодикологической точки исследовала Л. П. Жуковская. По ее мнению, все перемещаемые фрагменты "Слова" содержат текст, по числу печатных знаков кратный условному (выведенному Соболевским) объему одного листа в рукописи протографа. Она предлагает также схему перемещений листов, происходивших, как она полагает, в три приема. Однако исследовательница вынуждена была признать, что объяснить перемещение небольших фрагментов текста, умещавшихся на площади, меньшей, чем одна сторона листа, оказывается весьма затруднительным. И, как заключает О. В. Творогов, "в целом же, как представляется, многократная перекомпоновка листов без переносов слов и разрывов фраз – явление совершенно исключительное и весьма маловероятное".
Это действительно так, если считать, что переписчики протографа как могли "перепутывали" листы рукописи. В то же время все выглядит весьма естественно, если предположить, что "перетасовкой" текста сознательно занимался стилизатор первоначального текста под "древность", где просто необходимо было предусмотреть наличие "нерадивых" переписчиков, ронявших архетип, а затем собиравших листы, не зная, как их вернуть на положенное место.
На наш взгляд, признание "Первоначальной" версии перестановок, а вернее, возвращения фрагментов текста "Слова" на "законные" места, предложенное академиком Б. А. Рыбаковым, является исключительно важным научным открытием, позволившим ликвидировать "перестановочные темные места" "Слова о полку Игореве". В приводимой выше аналогии с трансляцией симфонического концерта, принимаемого радиоприемником с высоким коэффициентом шума, перестановки Рыбакова равносильны установке в приемнике широкополосного подавителя шумов, в результате чего слушатель трансляции как бы переносится непосредственно в концертный зал с великолепной акустикой.
Однако долголетняя работа многих весьма маститых исследователей "Слова", предлагавших свои версии по ликвидации "перестановочных темных мест", признается современными энциклопедистами "Слова" лишь в следующих двух случаях.
1) В издании 1800-го года читалось: "То же звонъ слыша давний великий Ярославъ сынъ Всеволожь, а Владиміръ по вся утра уши закладше въ Черниговѣ". Издатели поняли, что речь идет о князе Ярославе Всеволодовиче, не заметив в той странности, что он упоминается рядом с Владимиром Мономахом, княжившим задолго до него. Поэтому уже Н. Ф. Грамматин и М. А. Максимович предложили перестановку: "а Владиміръ, сынъ Всеволожъ" – то есть Владимир Всеволодович, внук Ярослава Владимировича (Мудрого). Однако большинство последующих комментаторов приняло менее радикальную перестановку П. Г. Буткова: "а сын Всеволожь Владимиръ".
2) Другая перестановка предложена во фразе: "Темно бо бѣ в 3-й день: два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа погасоста и съ нима молодая мѣсяца, Олег и Святъславъ, тьмою ся поволокоста. На рѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла: по руской земли прострошася половци, аки пардуже гнѣздо, и въ морѣ погрузиста, и великое буйство подасть хинови". Первым обратил внимание на несообразность этого текста Максимович, предложивший перенести слова "и въ морѣ погрузиста, и великое буйство подасть хинови" и читать их после слова "поволокоста", что удовлетворяло по смыслу (не половци, а потерпевшие поражение князья погрузились в море и дали повод для радости "хинове") и обосновывалось грамматически (форма двойственного числа глагола "погрузиста"). Это чтение было принято в большинстве изданий.
Впоследствии Р. О. Якобсон предложил перенести только слова "и въ морѣ погрузиста" и поставить их после слова "погасота". Обосновывая правомерность этой поправки, О. В. Творогов указал, что при прежнем варианте исправления оказывалось, что повод для "буйства" подало именно поражение молодых княжичей, тогда как теперь именно старшие князья "погасли и погрузились в море", младшие – "Тьмой поволоклись", а буйство подали хинове растекшиеся по Русской земле половецкие орды. Текст указанного фрагмента "Слова" с учетом поправки Якобсона приобретает следующий (общепринятый нынче повсеместно) вид: "Темно бо бѣ въ 3-й день: два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа почасоста, и въ морѣ погрузиста, и съ нима молодая мѣсяца Олег и Святъславъ, тьмою ся поволокоста. На рѣцѣ на Каялѣ тьма свѣтъ покрыла: по Руской земли прострошася половци аки пардуже гнѣздо, и великое буйство подасть хинови".
Признав указанную перестановку в этом фрагменте, энциклопедисты решительно воспротивились против вполне естественной перестановки, предложенной Рыбаковым, перенести фрагмент, вклинившийся в речь бояр, комментирующих сон Святослава, на его естественное место в конце трагической картины, описывающей поражение войск князя Игоря на реке Каяле: "…ту пиръ докончаша храбрии Русичи: сваты полоиша, а сами полегоша на землю Рускую. Ничить трава жалощами, а древо с тугою къ земли преклонилось. Темно бо бѣ въ 3-й день: два солнца помѣркоста… и великое буйство подасть хинови".
И еще один немаловажный фактор, связанный с признанием перестановки Р. О. Якобсона. Если элементарной перестановкой всего лишь четырех слов в "небольшом фрагменте" (см. кодикологический подход Л. П. Жуковской) довольно просто снимается "темнота" фрагмента (случайная опискапереписчика или преднамеренная стилизация мистификатора), то тем самым снимается проблема перемещения небольших фрагментов текста "Слова", на чем "запнулась" исследовательница, весьма аргументированно поддержавшая перемещения больших фрагментов "по Рыбакову". То есть все перемещения в "Слове" носят искусственный характер, и возникли они по недосмотру или низкой грамотности переписчиков (с точки зрения ортодоксов, признающих древность повести), или это "работа стилизатора" под древность(если памятник – дело рук Анонима, жившего в XVIII веке).
В Приложении – 8 представлена наша версия реконструкции текста Анонима, получившаяся в результате "наложения" на "Первоначальную" версию перестановок Б. А. Рыбакова лакун Щукинского списка "Слова о пълку Игоревѣ[…]" – Приложение – 4.
Наконец, следует сказать еще об одном "темном месте", а вернее, о целом "темном разделе" "Слова", который не дает покоя исследователям и просто "словофилам" уже более двух столетий. Речь идет о финальных разделах повести – поведение князя Игоря в Половецком плену и весьма удачный его побег из плена.
Действительно, хотя поражение руководителя похода в Половецкую Степь было полным, позор плена тягостным, но пленник почему-то не унывает и живет на правах гостя у хана Кончака, который называет своего свата даже "братом" (ария Кончака в опере А. П. Бородина "Князь Игорь").
У "гостя" своя, русская кухня, хотя Игорь, будучи сам наполовину половцем, был привычен к половецкой пище: не брезговал кобыльим молоком (кумысом), охотно ел рис с просом, сваренным в молоке, овечий сыр (брынзу) и мясо, которое клалось под седло лошади на время ее скачки – нечто вроде отбивной котлеты получалось, только что по́том конским пропитанной вместо соли. Двадцать человек обслуги и батюшка православный, специально привезенный из Руси для отправления церковной службы, а также развлечения, вплоть до охотничьих потех с соколами и кречетами. Короче говоря, хан Кончак сделал для своего "пленника – гостя – брата" все, чтобы он не чувствовал себя униженным пленником.
И вот на фоне всего этого житейского великолепия совершается побег, причиной которого якобы явился замысел старого Гзака – умертвить князя Игоря. Эту весть сообщил Игорю сын тысяцкого, конюший, который, в свою очередь, выведал эту информацию от своей любовницы (жены хана Тулия). Оснований не верить конюшему у Игоря не было, поскольку он знал об особых счетах с ним хана Гзы, у которого покойный брат Игоря – Олег Святославич (Северский) – год назад взял вежи Гзака, его жену, детей и сокровища. И Игорь решается на бесславный путь возвращения на Родину, то есть на побег. Конечно, всех этих подробностей в самом "Слове" нет, поскольку автор повести, щадя самолюбие Игоря, их опустил, однако этого почему-то не сделал и летописец, который также симпатизировал Игорю. А писал ли он абсолютную правду? Скорее всего, он выполнял волю своего князя, а именно самого Святослава Всеволодовича, которому по каким-то соображениям невыгодно было отправлять в вечность истину о событиях 1185 года.