В это время на крейсере происходит чрезвычайное происшествие - внезапно погибает один из матросов. Причем причины его внезапной гибели были весьма таинственными. Во время стоянки "Аскольда" в Плимуте там внезапно застрелился гальванер Вороваев (у Крестьянинова он упоминается как Воробьев). О самоубийстве матроса "Аскольда" по политическим причинам упоминает уже знакомый нам бывший аскольдовец С. Сидоров в своей книге "Не хотим быть битыми". С. Сидоров считает Вороваева (Воробьева) провокатором, а самоубийство гальванера объяснял тем, что Вороваев пошел на это из-за подозрений в свой адрес При этом Сидоров достаточно прозрачно намекает, что самоубийца имел самое непосредственное отношение к событиям в Тулоне. Здесь тоже многое непонятно. Если Вороваев был "шкурой", которая выдала заговорщиков, то для чего ему стреляться из-за возникших подозрений? Так поступить мог только тот, кто был ложно обвинен. Логичнее предположить, что, если Вороваев был предателем, то он вовсе не покончил жизнь самоубийством, а был убит друзьями и единомышленниками заговорщиков. При этом не следует исключить и то, что обвинения в адрес гальванера были необоснованными и, будучи не в силах доказать обратное, Вороваев и решился на трагический шаг.
В.Я. Крестьянинов и С.В. Молодцов в книге "Крейсер "Аскольд" пишут: "После проведенных обысков на корабле воцарилась атмосфера подозрительности и недоверия. Достаточно было быть на хорошем счету у кого-нибудь из офицеров, чтобы попасть в шпионы и провокаторы. Так, Быстроумов очень ценил старшего гальванера С. Воробьева, который был прекрасным специалистом. Старший офицер приказал ему заниматься чисткой оптических приборов в своей каюте. Это дало повод считать Воробьева шпионом Позднее, когда крейсер стоял в Англии, Воробьев застрелился, оставив письмо команде". В другое время изучением обстоятельств убийства или самоубийства матроса Вороваева (Воробьева), думается, занялись бы более внимательно, но только не в марте 1917 года.
Впрочем, и Вороваев (Воробьев) не стал последней жертвой тулонской трагедии…
* * *
Крейсер "Аскольд" еще стоял у стенки причала в Глазго, и команда пила пиво в местных портовых пабах, а в Петербурге и Кронштадте и Ревеле в адрес новых революционных органов власти начали поступать как коллективные, так и индивидуальные заявления с требованием пересмотра "тулонского дела" от бывших аскольдовцев.
Наиболее авторитетным надо признать обращение бывших аскольдовцы в количестве 60 человек за подписями матросов Лепилина, Тимофеева и Мальцева из числа списанных с крейсера и оказавшихся во 2-м Балтийском флотском экипаже после постановления Временного правительства о реабилитации осужденных за политические преступления в царское время. Эти аскольдовцы требовали привлечения к ответственности офицеров крейсера за их участие в провокации и злоупотреблениях во время ремонта крейсера.
Но почему вообще бывшие аскольдовцы вдруг подняли вопрос о "тулонском деле", неужели у них не было никаких других забот в это время, неужели они так переживали за расстрелянных диверсантов?
И забот у матросов после Февральской революции хватало, и к расстрелянным диверсантам они никаких особых чувств не питали. Вопрос о "тулонском деле" был поднят совсем по иной причине. И поднимали "тулонское дело" бывшие аскольдовцы вовсе не из-за чувства сострадания к расстрелянным, а исключительно из чувства личной мести Кетлинскому, который вначале списал их с корабля, а потом одним росчерком пера пресек вольготную жизнь в тыловом Архангельске. Кстати, именно по этой причине ни один из участвовавших в казни своих сослуживцев матросов расстрельной команды никогда впоследствии не был далее морально осужден своими товарищами.
Отметим, что списывая матросов в Россию. Кетлинский изначально никаких материалов, их порочащих, в Архангельск не отправил. Мы не можем сказать, было ли это следствием спешки, в которой происходила отправка, или же новый командир не послал бумаги о прегрешениях матросов вполне сознательно. Но факт остается фактом.
По этой причине по прибытию аскольдовцев в Архангельск местное начальство отнеслось к ним вначале хорошо. Еще бы, у них в распоряжении появились опытные матросы, прошедшие три океана и участвовавшие в Дарданелльской операции! И вскоре на крейсер начали поступать письма с сообщениями, что многих из списанных матросов отпустили на побывку домой. Списанные матросы хвастались тем, о чем остальная команда даже мечтать не могла. Эти письма сразу же вызвали роптание команды. Матросов понять было можно, худшие уже дома с девками гуляют, а они все еще по морям мотаются! Назревал новый конфликт. Чтобы предупредить его, Кетлинский объявил команде, что несколько списанных матросов действительно были отправлены домой на побывку по ошибке, но он немедленно примет соответствующие меры и впредь этого более не повторится. Одновременно Кетлинский отправил в Архангельск бумагу, в которой разъяснил, что списанные с "Аскольда" матросы являются штрафованными и никаких видов поощрения к ним применяться не может. Кроме этого, Кетлинский потребовал наложения на отправленных матросов ограничений и цензуры писем. После этого списанных матросов раскассировали, частично отправив на фронт под Пинск, а частично - на Чудскую флотилию. Когда об этом узнали на "Аскольде", ситуация в низах сразу улучшилась, матросы успокоились. Однако именно своей принципиальностью относительно списанных аскольдовцев Кетлинский сразу же нажил себе много врагов, которые, сидя в пинских болотах, теперь только и мечтали, как свести с ним счеты.
Однако, начиная снова раскручивать "тулонское дело" даже после происшедшей революции, матросы "Аскольда" оказались в достаточно щекотливом положении. Так как суд вынес обвинительный приговор четверым матросам за конкретное преступление - попытку подрыва боевого корабля с одновременным уничтожением его команды по заданию германской разведки, то требовать, чтобы расстрелянные диверсанты были реабилитированы, аскольдовцы просто так не могли. Их никогда не поддержали бы ни матросские массы, ни Временное правительство. Мировая война продолжалась, немцы были по-прежнему врагами и их пособники, соответственно, тоже.
Выход из создавшейся ситуации был один - заявить, что никакого подкупа немцами четверых расстрелянных не было, а диверсия была сымитирована самими офицерами корабля с целью списания наиболее сознательной и революционной части команды в Россию. Помимо этого, декларация подлости контрреволюционеров офицеров наглядно демонстрировала и революционность самих списанных матросов. Еще бы, пока в 1916 году весь Балтийский флот выполнял приказы царя, они на "Аскольде" уже вовсю бузили, и были что ни на есть первыми революционными моряками Объявление о своей революционности с 1916 года прибавляло и авторитет, и уважение окружающих, как следствие этого бывшие аскольдовцы легко избирались в различные комитеты и комиссии, где уже можно было не заниматься обычной службой, а заседать и начальствовать. Вот, собственно, и вся подоплека послереволюционного возвращения к "тулонскому делу". Возможно, кому-то она покажется примитивно прозаической, но, к сожалению, из таких прозаических мелочей состоит и вся наша жизнь.
13 июня 1917 года "Аскольд" взял курс на Мурманск. На проводы революционного русского крейсера, покидающего Глазго, собралось немало народа. Дамы махали революционным русским матросам платками, джентльмены с ликованием бросали в воздух шляпы и кепки. Переход до Мурманска прошел без всяких происшествий, и уже 18 июня "Аскольд" бросил якорь в Кольском заливе.
Глава тринадцатая.
ГЛАВНАМУР
Итак, совершив тяжелый переход из Англии в Кольский залив, "Аскольд" бросил якорь на рейде Мурманска.
Из воспоминаний о Мурманске 1917 года: "Мурманск - в то время маленький барачный поселок - производил странное впечатление: с одной стороны - невылазная грязь постепенно распускавшейся трясины, мрачные бараки и с другой стороны - внезапный наплыв хорошо одетых русских аристократов и буржуа, спешивших эмигрировать, и многочисленных иностранцев. Спальные вагоны международного сообщения целыми составами заполняли запасные пути. Повсюду на вагонах висели флаги иностранных миссий под национальной охраной часовых, ждали очереди эвакуации…"
Вскоре после Февральской революции в Мурманске резко выросло число претендующих на власть организаций. Если военная власть все еще принадлежала Главнамуру, то революционная - Центромуру и ревкому, а гражданская - Совету депутатов. Все эти руководящие инстанции соперничали и конфликтовали между собой.
Любопытно, что с приходом "Аскольда" в Мурманск с корабля тотчас таинственно исчезли главные свидетели "тулонского дела" - матрос-большевик Княжев и "лично преданный командиру" унтер-офицер Труш. Относительно унтер-офицера Труша все предельно понятно, ему было, чего бояться. Во-первых, его вполне реально могли убить, так как команда его ненавидела. Поэтому, предвидя для себя столь печальный итог, он вполне мог и сбежать. Впрочем, успел ли он сбежать или ночью был выброшен за борт, мы, вероятно, уже никогда не узнаем
Что же касается матроса Княжева, который, судя по воспоминаниям Кетлинского, был, чуть ли не организатором подрыва, то его исчезновение оставляет много вопросов. Если Княжева убили, то кто и за что? За то ли, что готовил взрыв, или за то, что не взял вину на себя, а "подставил" менее виноватых подельников? И, самое главное, кто мог его убить? Значит, на корабле оставались еще матросы, имевшие непосредственное отношение к "тулонскому делу" или хотя бы бывшие в курсе связанных с ним событий? Если Княжева все же не убили и матрос сбежал, то почему он это сделал? Ведь если Княжев действительно участвовал в заговоре, то теперь он являлся едва ли не главным борцом с "проклятым царизмом" на крейсере? Получается, что сам он не считал попытку подрыва крейсера "революционным" делом? Тогда получается, что Княжев прекрасно знал о том, кто в действительности стоит за тулонской диверсией. Данное предположение говорит в пользу версии о германских агентах. Но наши предположения, увы, так и остаются лишь нашими предположениями…
Согласно официальной версии, декларированной историками 40-50-х годов, по возвращении на Родину команда "Аскольда" сразу же заняла твердую большевистскую позицию и возглавила революционную борьбу в Мурманском крае. На самом деле все было, разумеется, не так просто. Большевистскую организацию крейсера возглавил унтер-офицер В.Ф. Полухин, в будущем один из двадцати шести бакинских комиссаров. Но тон на корабле тогда на самом деле задавали вовсе не большевики, а их конкуренты - анархисты и эсеры.
Известный историк флота М.А. Елизаров пишет: "18 июня 1917 года "Аскольд" вернулся в Россию, в Мурманск, и на него стали прибывать матросы, ранее списанные с корабля за причастность к тулонским событиям Резко встал вопрос определения виновных в казни. К.Ф. Кетлинскому удалось тогда полностью оправдаться. Представляется, что главную роль в этом сыграла не степень фактической причастности К.Ф. Кетлинского к приговору (в то время ее было вполне достаточно для обвинений в "контрреволюции"), а умение Кетлинского показать команде свои заслуги в отводе обвинений о причастности к казни большинства членов экипажа. Он получил поддержку команды крейсера, в том числе ставшего председателем Центрального комитета Мурманской флотилии (Центромура) аскольдовца анархиста С.А. Самохина".
Уже цитируемый нами ранее выпускник Морского инженерного училища Валериан Бжезинский (ставший впоследствии одним из руководителей морских сил СССР) в описываемое время находился в Мурманске на "Аскольде", будучи с августа по ноябрь 1917 года членом Центромура - Центрального комитета флотилии, в состав которого входили самые авторитетные матросы. В своих воспоминаниях Бжезинский пишет о своем коллеге по Центромуру аскольдовце-анархисте матросе Самохине, с которым пришлось делить власть ему и Кетлинскому, так: "Самохин был известен как революционер еще в царское время, он был малограмотен, как большинство матросов, которые, в основном, набирались из деревень, главным образом по росту и внешнему виду. Самохин часто говорил: "Я все понимаю и разбираюсь в политике хорошо, а писаря подберу себе, вот мне бы только арифметике обучиться, и мог бы управлять любым делом революции".
Как свидетельствуют отечественные историки (причем даже те, кто отрицательно относятся к личности контр-адмирала), Кетлинский "ни одного вопроса не решал без Центрального комитета Мурманской флотилии (Центромура). Когда совещался с союзниками у себя в кабинете, то приглашал либо комиссара, либо Самохина, никогда не принимал решений самостоятельно…"
Таким образом, мы можем говорить о том, что Кетлинский по крайней мере с анархистами на "Аскольде" уживался вполне.
Согласно воспоминаниям Бжезинского, у Кетлинского сложились с Самохиным достаточно неплохие и доверительные личные отношения. При этом контр-адмирал постоянно настоятельно рекомендовал своему бывшему матросу планомерно заняться грамотой, т.к. не все же время он будет разрушать старый строй и уничтожать остатки царизма, надо же будет когда-то заняться и созидательной работой, а для этого потребуются хорошая грамотность и знания. Однако председатель Центромура не слишком прислушивался к доводам Кетлинского, считая его несовременным человеком, говоря: "Нет, сейчас не то время, надо читать не историю с географией, а о партии и рабоче-крестьянской власти, да вот арифметику кто-либо рассказал-.". Перед арифметикой у анархиста Самохина было, видимо, какое-то особое благоволение. Согласитесь, что желание выучить арифметику - это не самая плохая мечта для анархиста, уж куда безопасней, чем учить химию и подрывное дело!
9 июля 1917 года помощником по технической части главнокомандующего Архангельска и Беломорского водного района был назначен старый сослуживец Кетлинского по Порт-Артуру и Севастополю Василий Нилович Черкасов. Думаю, что этому назначению своего старого товарища Кетлинский был, безусловно, рад, так как это облегчало его не всегда простые отношения с архангельскими властями. Приняв в апреле 1916 года во Владивостоке под свою команду старый линейный корабль "Чесма", Василий Черкасов, совершив плавание через три океана, привел его на Русский Север, где сдал должность в марте 1917 года и убыл в Петроград. Там он принял должность начальника Главного управления кораблестроения. Одновременно он стал и представителем Морского ведомства в Особом совещании по обороне государства. Обе должности являлись уже адмиральскими. Но на них Черкасов долго не засиделся и уже вскоре убыл в Архангельск. Как и Кетлинский В.И. Черкасов весьма лояльно воспринял новую власть. Этот факт говорит о том, что Кетлинского с Черкасовым объединяли не только общие взгляды на применение корабельной артиллерии и развитие военно-морского искусства, но и общность политических взглядов.
Так как "Аскольд" был на тот момент самым мощным кораблем формируемой флотилии, да к тому же в Мурманске не было больше офицеров с таким боевым стажем и опытом, как у Кетлинского, авторитет командира "Аскольда" был куда более весомым, чем авторитет обычного командира корабля. Это позволяло Кетлинскому решать многие вопросы в отношении "Аскольда" да и в интересах создававшейся флотилии в целом.
* * *
11 сентября 1917 года новым морским министром Временного правительства контр-адмиралом Д.Н. Вердеревским был введено в действие Временное положение о главном начальнике Мурманского укрепленного района и Мурманского отряда судов. В те годы в моду вошли сокращения должностей, которые порой были весьма странными. Объяснялось это существовавшей тогда практикой передачи сообщений по телеграфу. Чтобы не тратить время и ленту на длинные должности начальников, их стали сокращать, так появились всевозможные комфронты, комфлоты, комкоры, начоперупры и т.д. Именно так должность главного начальника Мурманского укрепленного района и Мурманского отряда судов стала именоваться по телеграфному - лаконично и экзотично - главнамур.
Сразу же встал вопрос а кого назначать на должность главнамура? Среди балтийских офицеров, могущих по уровню своей подготовке и опыту службы ехать командовать на Север в столь неспокойное время, желающих не нашлось. И тогда в министерстве вспомнили о Кетлинском, который в это время находился в первом с начала войны двухмесячном отпуске. По всем параметрам он, как никто другой, подходил для столь ответственной и самостоятельной должности: огромный боевой опыт и опыт организации боевых действий в масштабах целого флота, а также опыт командования кораблем 1-го ранга. Все это давало полное основание назначать его на данную должность. Думается, если бы у руля министерства был бы давний недоброжелатель Кетлинского адмирал Григорович, то такое назначение вряд ли состоялось. Но Григоровича уже давно в министерстве не было… Вердеревский запросил Кетлинского о согласии того занять должность главнамура. Тот, разумеется, ответил положительно. Не до скончания же века сидеть ему на "Аскольде", с которым к тому же у него было связано куда больше плохих воспоминаний, чем хороших. Да и масштаб новой должности не шел ни в какое сравнение с должностью командира крейсера. Мурманский укрепленный район включал территорию мурманского побережья до границы с Норвегией и полосу отчуждения Мурманской железной дороги от Мурманска до Званки (ныне станция Волховстрой).
В соответствии с положением главнамуру в лице Кетлинского, передавались весьма широкие права "коменданта крепости, находящейся на осадном положении". К тому же столь высокое назначение открывало перед Кетлинским дальнейшие, еще более значимые перспективы, а отсутствием честолюбия и здорового карьеризма он, как мы знаем, не страдал. Полномочия от Временного правительства были действительно огромными. Отныне вчерашний командир старенького крейсера по мановению ока становился хозяином всего Мурманского края, одновременно командуя и всеми местными военными и морскими силами, а так же осуществляя дипломатическую связь с союзниками на Русском Севере. Масштаб новой должности Кетлинского был впечатляющ, но и ответственность не меньшая.
Чтобы придать бодрости Кетлинскому, одновременно с приказом о назначении на должность Главном начальника Мурманского укрепленного района и Мурманского отряда судов ему было присвоено звание контр-адмирала. Это придало не только энтузиазма самому главнамуру, но и прибавило ему "веса" в глазах подчиненных и местных властей.
По воспоминаниям современников, впоследствии в разговорах с офицерами "Аскольда" Кетлинский связывал свое назначение с представлением англичан Временному правительству о неподготовленности Мурманского пути и их требованиями устранить несогласованность действий представителей различных ведомств в Мурманске. Для решения этих непростых вопросов был нужен грамотный и авторитетный флотский начальник, который и был найден в лице командира крейсера "Аскольд".