На страницах печати полемические страсти, кипевшие вокруг классического образования с 1860-х годов, принимали более сдержанные формы, но не меняли главного: педагогические проблемы прочно увязываются в сознании современников с социальным и политическим прожектерством, так или иначе вменявшим античным языкам и западноевропейской традиции гуманитарного образования ответственность за невзгоды российской действительности . О неприязни к античным языкам можно судить еще по рассказам Чехова, заставляющего своих героев трепетать перед "человеком в футляре" и (в "Случае с классиком") безутешно рыдать над спряжением глагола срёрш в будущем времени (занятно, замечу в скобках, что, сообщая читателю предположительно правильный ответ, Чехов, оставшийся некогда на второй год в Таганрогской гимназии из-за греческого языка, сам ошибается) .
Реформа среднего и высшего образования в первые годы советской власти положила конец экзаменационным страданиям, описанным у Чехова. За отменой преподавания античных языков в начальных и средних учебных заведениях и закрытием в 1921 году историко-филологических факультетов преподавание классической филологии в СССР было фактически свернуто. Отдельными островками, где оно все же продолжалось, оставались Российская ассоциация научно-исследовательских институтов (РАНИОН), Государственная академия искусствознания (ГАИС) и Академия истории материальной культуры. Новые кафедры классической филологии были открыты только в 1932 году - в новооснованных в Москве и Ленинграде Институтах философии, лингвистики и литературы (ИФЛИ и ЛИФЛИ) им. Н. Г. Чернышевского. Позднее эти институты вошли в состав МГУ и ЛГУ. Классическое образование в СССР 1930–1940-х годов, таким образом, невозможно даже приблизительно сравнить с тем, каким оно было до революции, когда древние языки преподавались в подавляющем большинстве российских гимназий (латинский язык - с первого класса, а греческий - с третьего). Положение отчасти начинает меняться в начале 1940-х годов сначала в области высшего образования, а в послевоенные годы - и среднего. В 1941 году отделения классической филологии были открыты в Тбилиси, Харькове и Томске, в 1944–1945 годах - в Риге и Львове. Более того, Приказом Всесоюзного комитета по делам высшей школы от 4 февраля 1944 года увеличивается прием на классические отделения МГУ и ЛГУ и создается новое отделение классической филологии в МГПИ им. В. И. Ленина. В том же военном 1944 году в Министерстве высшего образования создается экспертная комиссия по классической филологии, в которую вошли представители МГУ, ИМЛИ, Института иностранных языков и московского пединститута. Комиссию возглавил проф. Н. Ф. Дератани . Таков, в очень беглом очерке, институциональный фон филологического антиковедения в СССР в 1930–1940-е годы: почти полный упадок и застой в 1930-е годы и очевидное оживление классической филологии в начале 1940-х годов .
В 1938 году начинает выходить "Вестник Древней истории", ставший вплоть до перестройки единственным в СССР русскоязычным журналом, посвященным вопросам исторического и филологического антиковедения. Второй номер этого журнала открывается речью Сталина на приеме в Кремле работников высшей школы (17 мая 1938): "Новые пути науки и техники прокладывают иногда не общеизвестные в науке люди, а совершенно неизвестные в научном мире люди, практики, новаторы дела". Должным примером Сталину служат Алексей Стаханов и Папанин: "Стаханов и стахановцы в своей практической работе в области промышленности опрокинули существующие нормы, установленные известными людьми науки", а "Папанин и папанинцы в своей практической работе на дрейфующей льдине мимоходом, без особого труда, опрокинули старое представление об Арктике <…> и установили новое, соответствующее требованиям действительной науки" . Итак, действительная наука, по Сталину, верному и в данном случае своему излюбленному тезису, есть наука не теоретиков, но практиков: "Наука бывает всякая. Та наука, о которой я говорил, называется ПЕРЕДОВОЙ наукой" . Главный редактор "ВДИ" А. Мишулин, автор журнальной передовицы, напечатанной вслед за сталинской речью, всецело озабочен конкретным приложением сталинского пожелания в области антиковедения: необходимо превратить советское антиковедение в передовую, а значит - практическую науку. Речь пока идет только об истории: историки призываются к тому, чтобы сломать "закоренелые традиции", выработать "новые нормы, новые установки". Нет сомнения, что "советские историки <…> объединятся, ликвидируют последствия вредительства на историческом фронте, разоблачат до конца всех фашистских выродков, пробравшихся на их участок работы, и дадут подлинно научное марксистское изложение истории прошлого" .
Желание превратить истолкование античной культуры в передовую социалистическую науку побуждает реинтерпретировать ее в соответствии с социальной прагматикой советской идеологии. Прошлое Древней Греции и Рима призвано к тому, чтобы обнаружить события, согласуемые с идеологическим проектированием мировой истории - проектированием, возможным, однако, лишь в том случае, если мы признаем тезис о единстве исторического процесса, связывающего историю античности с историей СССР. "Присваивание" античности советской идеологией в этом пункте может быть уподоблено нацистской историографии, также претендовавшей на проективное "прогнозирование" мировой истории . К концу 1930-х годов родство идеологических претензий явно выразится в эстетическом сходстве "антикизирующих" тенденций в советском и нацистском искусстве - "спросу на античность" в архитектуре, скульптуре, живописи, в стилистике кино, организации массовых зрелищ и т. д. В существенной мере воспроизведение античной образности в советской и фашистской культуре может быть объяснено ролью зрелищности, призванной придать тоталитарной эстетике вневременной эталонный характер . "Красивая античность" успешно служила художественной эстетизации "нового человека" и образному предвосхищению идеологических утопий. В советской культуре такое представление поддерживалось и доктринально - часто цитировавшимся высказыванием Маркса о греческом искусстве и эпосе, которые "продолжают доставлять нам художественное наслаждение и в известном смысле сохраняют значение нормы и недосягаемого образца" . В романе Чернышевского не менее долгая жизнь была уготована античной моде: в одежде людей будущего, какой она рисуется спящей Вере Павловне, у женщин "преобладает костюм, похожий на тот, который носили гречанки в изящнейшее время Афин", а у мужчин - "длинное платье без талии, что-то вроде мантии" . Кинематографическим воплощением такой античности в 1934 году стал фильм Абрама Роома по сценарию Юрия Олеши "Строгий юноша", поместивших советское будущее в эстетический антураж "греко-римских" красивостей (характерно, впрочем, что сознательная установка авторов фильма на показ нереализованной советской утопии послужила последовавшему в следующем году запрету на его показ: фантазированию о будущем Агитпроп всецело предпочитал фантазирование о настоящем) .
Но внешнее сходство эстетических и стилистических тенденций не должно заслонять их содержательного различия. Немногие ученые-античники, продолжавшие активно работать в нацистской Германии , настаивали на расовых доминантах исторического процесса - северном этногенезе античных народов и исходном для европейской цивилизации противостоянии арийского (северного и "мужского") и неарийского (южного и "женского") типов культуры. Лейтмотивом исследовательских работ этого времени в Германии становится выявление "нордических" особенностей греко-римской культуры, предопределивших доблесть северных греков ("чистых" ахейцев и дорийцев), выморочность южан (критян и ионийцев) и трагические превратности римского правления (становящегося ко времени торжества христианства все менее арийским) . В советском историческом антиковедении упор делается на универсальном характере классовой борьбы в античном мире, в границы которого отныне включается не только виртуально-историческое, но и географическое пространство Советского Союза. Знаменитым примером соответствующей интерпретации античной истории стало изобретенное в 1933 году академиком С. А. Жебелевым и украсившее учебники по Истории СССР восстание рабов-скифов под предводительством Савмака - "отечественного Спартака" - против боспорского царя Перисада . В классической филологии подобные опыты выглядят не столь внушительно, но и здесь они достаточно показательны.
В 1947 году второй номер "ВДИ" открывается передовицей "Классическая филология и ее задачи в советской науке". В этой установочной статье, написанной проф. С. И. Радцигом, классическая филология также объявляется наукой, способной продемонстрировать свою практическую актуальность в "свете поставленной товарищем И. В. Сталиным задачи превзойти достижения зарубежной науки". Необходимость изучения классической филологии оказывается вполне обоснована уже тем, что античными текстами увлекались Маркс и Энгельс, давшие в "Происхождении семьи" непревзойденные истолкования терминов βασιλευς, gens, enuptio gentis, а также Ленин и Сталин, которые "в своих речах и выступлениях <…> нередко привлекают образы античной литературы и мифологии". Но важно и другое: "Многие проблемы классической филологии, - подчеркивает Радциг, - тесно переплетаются с актуальными и важными проблемами истории, в том числе ранней истории народов СССР". Первоочередного исследования заслуживает, в частности, вопрос о происхождении древнегреческого языка. Язык гомеровского эпоса, подсказывает Радциг, благодаря открытиям последних десятилетий "уже нельзя трактовать как изолированный", а его изучение "должно окончательно развеять миф о "нордической расе" как носительнице какой-то особой, исключительной культуры, не зависящей от условий общего исторического процесса" .