Русские офицеры и генералы даже в условиях войны готовы были относиться к горцам сочувственно. Они совершенно справедливо считали набеговую систему "дитятей бедности", но одновременно (и тоже справедливо) считали набеги проявлением дикости и некультурности горцев. Долгое время русские офицеры и государственные деятели искренне считали, что надо только устроить жизнь горцев, сделать ее обеспеченной от лишений, стабильной, как набеги окончатся сами собой.
В какой–то степени они были правы, эти благожелательные русские люди. Ведь рост населения происходит даже в бедных долинах Северного Кавказа. Рост населения рано или поздно приводил к тому, что продуктов питания начинало не хватать. Теоретически можно было перейти к каким–то более интенсивным технологиям ведения хозяйства… Насколько эта теория могла претвориться в реальность - второй вопрос.
Реально горцы могли бы расселиться на другие территории (желательно с похожим климатом и условиями жизни); но на равнинах - уже русские. Земли у горцев стало даже меньше, потому что они уходили из зон русского расселения, втянулись в горы. Людей становилось все больше, земли все меньше.
Можно было бы завоевать уже населенные земли, чтобы эксплуатировать своих данников или подданных. Этому тоже препятствовали русские.
Еще, конечно, горцы могли сделать так, чтобы населения стало поменьше… Вот эту задачу набеги не в полной мере, но решали. Даже при русских.
Трудно сказать, когда сформировалась набеговая система, по крайней мере, не позднее XVI–XVII веков. До русских, еще в конце XVIII века, она была способом жить за счет других, более богатых обществ. А поскольку в набегах всегда погибала какая–то часть молодых мужчин, набеговая система помогала и регулировать численность населения; все–таки население росло не так быстро, а в какие–то периоды могло и сокращаться, и тогда хватало даже оставшихся продуктов …
Но быстро выяснилось: дело вовсе не только в экономике, и не только в культурной отсталости горцев. Набеговая система возникала веками как реакция на проблемы горского общества. Но сложившись, набеговая система сформировала совершенно определенный тип общества и определенный человеческий типаж.
Необходимость участвовать в вечной войне всех против всех отсеивала в жизнь людей невероятно агрессивных, крайне жестоких, очень равнодушных и к собственным страданиям, и к страданиям других людей. На протяжении веков и поколений самым выигрышным способом вести себя была готовность к военным действиям, к бою в любой решительно момент. Самому лично - против истинного или надуманного обидчика, силами своей семьи - против других семей, в составе отряда своего рода или племени - против других родов и племен.
Для европейца, вообще для человека старой земледельческой культуры, тот, кто отвечает ударом кинжала или выстрелом на сказанное невпопад слово, - в лучшем случае инфантильный, антиобщественный тип. Тот, кто мстит убийствами за обиду трехсотлетней давности или похищает коня и понравившееся ему оружие просто потому, что "не может удержаться", должен рассматриваться, как смертельно опасный безумец. Но для горцев многие поколения проявление агрессивности, неуживчивости, неустойчивого настроения, непредсказуемого поведения, готовности драться с кем угодно при любом перевесе сил, рисковать жизнью даже из–за пустякового каприза были так же важны, как для земледельца из теплой долины - трудолюбие, аккуратность, доброжелательность к другим людям, любовь к животным и растениям.
Не проявляя этих качеств, горский подросток вызывал у окружающих сомнения в том, что он правильно развивается, а юноша - в своей приспособленности к жизни. Набег был не только доходным экономическим мероприятием, но и важным общественным институтом, формой подготовки к жизни и про верки нового поколения. Только приняв участие в набеге, юноша и в собственных глазах, и с точки зрения соплеменников из "совсем большого мальчика" превращался в члена сообщества взрослых мужчин, потенциального жениха и хозяина в доме.
Набег был проверкой личных качеств и совсем взрослых горцев, подтверждением их общественного статуса. Во все века и у всех народов обязанностью взрослого мужчины было кормить семью. В набеговой же системе умение воевать, нападать на чужую землю и возвращаться, грабить поверженного врага, похищать и продавать людей было ценнейшими качествами хозяина - ничуть не меньшими, чем в обществе земледельцев было умение быть сельским хозяином, а в современном обществе - умение выполнять квалифицированную работу.
Отказавшись участвовать в набеге, юноша не только рисковал получить обвинение в трусости, в отсутствии мужских качеств. Такое обвинение было бы предъявлено ему незамедлительно, а если бы он не смыл обвинение кровью, оскорбление превратилось бы в диагноз. Но и взрослый мужчина, перестав ходить в набег вместе с другими, не только рисковал не свести концы с концами в хозяйстве, он буквально выпадал из системы общественных отношений. Родовичи и соплеменники не знали бы, как к нему относиться, каков теперь его общественный статус и что должен и может делать такой человек.
Так набег оказывался важнейшим не только с экономической и социальной, но и с морально–нравственной точки зрения. Набег был краеугольным камнем для любых морально–этических оценок. Как у русских - земледельческие работы.
ДУРАКИ И СУМАСШЕДШИЕ
Русские офицеры долгое время были искренне убеждены: горцев можно убедить не набегать! Ведь преимущества мирной жизни очевидны; наверное, горцы просто еще об этом не знают… Поверьте, в моих словах нет ни малейшего покушения на иронию. И Николай I, и его царедворцы, и вообще очень многие образованные русские люди были убеждены: стоит рассказать диким людям о цивилизации - и они встанут на сторону цивилизаторов.
Цивилизаторский пафос привел в горы такого образованнейшего человека, как главу Черноморской линии генерала Анрепа, искренне намеревавшегося замирить горцев силою своего красноречия.
"С ним был переводчик и человек десять мирных горцев, конвойных. Они проехали в неприятельском крае десятка два верст. Один пеший лезгин за плетнем выстрелил в Анрепа почти в упор. Пуля пробила сюртук, панталоны и белье, но не сделала даже контузии. Конвойные схватили лезгина, который, конечно, ожидал смерти; но Анреп, заставив его убедиться в том, что он невредим, приказал его отпустить. Весть об этом разнеслась по окрестности. Какой–то старик, вероятно важный между туземцами человек, подъехал к нему и вступил в разговор, чтобы узнать, чего он хочет. "Хочу сделать вас людьми, чтобы вы веровали в Бога и не жили подобно волкам!" - "Что же, ты хочешь сделать нас христианами?" - "Нет, оставайтесь магомедовой веры, но только не по имени, а исполняйте учение вашей веры". После довольно продолжительной беседы горец встал с бурки и сказал очень спокойно: "Ну, генерал, ты сумасшедший, с тобою бесполезно говорить".
Я догадываюсь, что это–то убеждение и спасло Анрепа и всех его спутников от верной погибели: горцы, как и все дикари, имеют религиозное уважение к сумасшедшим. Они возвратились благополучно, хотя, конечно, без всякого успеха" [47, с. 246].
Как видно, конфликт России и горцев - это конфликт двух культур; двух систем ценностей; двух этнических систем. Причем в системе оценок русской стороны горцы - это своего рода глупые русские или недоразвитые европейцы. Нужно им разъяснить всю глубину заблуждений, про светить - и они начнут жить правильно.
Для горцев же русские в их стремлении остановить набеговую систему - это безумцы, просто не понимающие вещей, очевидных даже для ребенка: необходимости набегать на тех, кто хоть чуть–чуть богаче тебя самого, воровать лошадей, оружие и девиц; высокого пафоса грабежа чужого имущества, сжигания урожая и жилищ врагов или торговли рабами. С ними нечего и говорить.
Такого рода конфликт "дурака" и "сумасшедшего" великолепно описывает Ю. М. Лотман в весьма своеобразной форме: "Человек строит свой образ животного как глупого человека. Животное образ человека - как бесчестного животного… В "нормальной" ситуации животные совсем не стремятся контактировать с человеком, хотя бы даже с целью его поедания: они устраняются от него, в то время как человек с самого начала как охотник и зверолов стремился к контактам с ними. Отношение животных к человеку можно назвать устранением, стремлением избегать контактов. Приписывая животным человеческую психологию, это можно было бы назвать брезгливостью. Скорее, это стремление инстинктивно избегать непредсказуемых ситуаций, нечто похожее на то, что испытывает человек, сталкиваясь с сумасшедшим" [48, с. 50–51].
Но ведь точно такой же конфликт возникает вообще при всяком столкновении культур разного уровня. Характерно, что для язычника христиане - это сумасшедшие язычники, которые поклоняются нелепому богу с ослиной головой, зачем–то полезшему на крест.
А для христиан язычники - это недоделанные христиане, и сама идея проповеди основана на том же, что и поступок генерала Анрепа: на убеждении, что достаточно рассказать язычнику о христианстве - и он моментально "исправится".
Можно сколько угодно осуждать колониализм, но этот спор "дурака" и "сумасшедшего" в нем воспроизводится постоянно, как нормальное положение вещей. Колонизаторы постоянно обнаруживают в традициях туземцев "глупость", подлежащую искоренению… для блага самих же туземцев, что характерно. Туземцы отказываются видеть собственную глупость, но как раз поведение колонизаторов для них бессмысленно до безумия.
"Сумасшедшие" колонизаторы пытаются изменить традиционное общество и помочь "дуракам" стать умнее. "Глупые" туземцы отказываются принимать участие в безумии "сумасшедших".
Так еще галльские друиды отвергали безумие - отказ от человеческих жертвоприношений. А центурионы Юлия Цезаря хотели рассказать "глупцам", как на самом деле надо жить.
ИМПЕРИЯ–ЦИВИЛИЗАТОР
В азиатские страны Российская империя несла железо - это факт. В лучшем случае наивно не замечать фактов откровенного завоевания, насилия над народами, вовсе не жаждавшими войти ни в какую империю. Рассуждение из серии "ну им же самим лучше от этого!" тоже как–то трудно принимать всерьез. Насилие есть насилие, и война есть война. Империи же строят насилиями и войнами.
Трудность в том, что Российская империя и впрямь несла прогресс и процветание, но отнюдь не шествуя с оливковой ветвью.
Стало ли спокойнее и благоустроеннее жизнь в Армении и Грузии после 1801 года?
Несомненно.
Потеряли ли Грузия и Армения свой суверенитет, войдя в Российскую империю?
В такой же степени - несомненно.
Если бы эти страны не стали частями империи, мусульмане истребили бы и увели в рабство всех христиан?
Да, скорее всего, так.
Если бы Армения и Грузия захотели выйти из империи, Российская империя все равно не отпустила бы их?
Конечно, не отпустила бы.
Вот и давайте гадать, кто и что именно выиграл в этом балансе утраты свободы, приобретения безопасности, насилия и процветания. Империя - это не хорошо и не плохо. Как и цивилизация. Как и европейский путь развития.
В истории почти невозможно однозначно разделить хороших и плохих, и да не буду я понят, как провозвестник прогрессивных европейцев как однозначно хороших. Все и всегда много сложнее.
Но факт - Российская империя последовательно выступала как Европа по отношению к азиатским странам и народам. А русские европейцы вполне сознательно пытались окультурить, цивилизовать, осчастливить, спасти от собственной дикости азиатские народы. Собственная правота настолько очевидна для них, что не нуждается в обоснованиях.
Пафос завоевания? Да, но не только.
Это пафос культуртрегерства, - пафос несения факела цивилизации в ненаселенные дикие страны.
Империя - это и пафос освоения. Пафос создателей дорог и пахотных земель, строителей городов в тайге и в пустынях, мореплавателей и ремесленников.
Такой высокий пафос характерен не для одних только строителей
Российской империи и вообще для строителей империй. Пафос освоителей,
цивилизаторов, носителей прогресса звучит в словах фермеров и строителей мостов, предпринимателей и лесорубов, которые могут сказать 'По–то подобное: "Я охотился на львов там, где сейчас стоят города, и бил слонов с паровозов первой железной дороги. На моих глазах лесные дебри превращались в пахотную землю, а местные жители становились заводскими рабочими" [49, с. 15].
Между нами говоря, освоители диких земель, цивилизаторы и культуртрегеры имеют полное право на некоторую гордость… Да–да, это очень несовременный образ мыслей, но разве человек, хоть немного улучшающий этот мир, не имеет права хоть немного погордиться своим делом? И чем плохо и несправедливо для нас, потомков этих людей, живущих в построенной ими стране, благодарно помнить о строителях?
Любой, кто знакомился с образом мыслей строителей империи, сразу видел: дело не только в честном служении, не только в получении честной платы за службу. "Специальному исследованию подлежат мотивы, которые двигали этими людьми, мотивы, отнюдь не исчерпывающиеся соображениями карьеры или сознанием воинского долга" [47, с. 242].
Один мотив, по крайней мере, прослеживается: цивилизаторский пафос присоединения, освоения, исправления, улучшения.
Глава 5. Кто был лучше?
Все, на что вы можете положить свою кровавую руку, держите крепко, джентльмены!
Веллингтон, полковник британской колониальной армии
ПОИСК "ПЛОХИХ" И "ХОРОШИХ"
Строители империи не совершали ничего исключительно скверного по понятиям своей эпохи. Говоря упрощенно, Российская империя строилась ничуть не более жестоко и не более страшно, нежели любая другая, а нравы русской армии совершенно не были грубее или злее нравов любой другой. Наверное, это и служило одной из причин незамутненности имперского сознания.
Уже в ходе роста Российской империи ее враги объявляли ее плохой, называли жестокой, тупой и грубой. А тех, с кем воевала империя, они считали хорошими.
Карла Маркса приводил в восторг самый факт - кто–то бросил вызов Российской империи! Шамиля он называл не иначе, как "великим демократом" и "борцом за свободу".
Александр Дюма–старший высказывался еще определеннее: "Шамиль титан, который воюет против владыки всех русских".
Справедливости ради - далеко не всеми, но какой–то частью европейцев срочно лепился образ положительного кавказского горца, отважно борющегося против отвратительной России. Поляки после 1831 года даже ехали воевать на Кавказ на стороне адыгейских племен - неважно с кем, в какой компании, главное - против кого.
В наше время появилось еще одно модное поветрие - считать туземцев хорошими, а колонизаторов плохими. Якобы туземцы были очень правильными людьми и жили в гармонии с природой, у них были гуманные и нравственные обычаи, а вот колонизаторы были жестокие и грубые, они разрушали природу и обижали хороших туземцев.
Конечно, во что хочется, в то и верится; тем более, ненавидящий взгляд поверх ружейной прорези обязательно заметит изъяны и пороки того, кого очень уж хочется застрелить. Но стоит посмотреть непредвзято - и где они, чудные туземцы?
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ ТУЗЕМЦЫ
В том–то и дело, что совершенно невозможно найти первобьrrное племя или примитивный крестьянский народец, который соответствовал бы этому высосанному из пальца идеалу.
Не буду специально разбирать миф об экологически совершенных туземцах, книга не об этом.
Но ведь и миф о добрых туземцах так же далек от реальности. Каждый первобытный народ считает единственными людьми на земле себя или в лучшем случае несколько подобных ему родов и племен. Даже земледельческие племена язычников долго сохраняют такого рода представления. Само слово "славяне" означает "имеющие слово", "говорящие". То есть люди, владеющие речью. Остальное, не славянское, - не речь. Остальные они кто? Правильно - немцы. То есть немые, не умеющие говорить.
Сказанное здесь - не умозрительная теория из кабинетов. Это - обобщение огромного опыта, нажитого цивилизованным миром на разных континентах и в разные времена.
Первобытный человек попросту не считает остальных людей людьми. Ну; и обращается с ними соответственно. Не убивать покоренных врагов, брать с них дань, заставлять работать на себя - это уже следующий, более счастливый виток развития человеческого сознания [50].
Уровень злобности и жестокости, который проявляют дикари, всегда выше любого, самого сверхвысокого уровня зверства цивилизованных народов. То, что кажется чрезмерным, патологичным для любого русского, немца или француза, совершенно естественно для индейца племени колошей или для чукчи. По крайней мере, ни поедания убитых врагов, ни убийства детей никакой кодекс военных действий европейцев не предусматривает. У дикарей же есть классическая история, вошедшая во все эпосы мира: громят враги поселок, убивают всех от мала до велика. Но спасается молодая женщина - то ли с младенцем на руках, то ли беременная. Вырастает богатырь, и мстит, складывая головы кровных врагов к ногам одобряющей мамы. Вот и мораль: не оставляй беременных и мам с младенцами! А то, глядишь, вырастет мститель.
Это теория? Пожалуйста, практика: убийство и съедение нескольких русских землепроходцев в Сибири. Тлинкиты, убивавшие все, что движется, в русских посадах, - включая кошек и грудных младенцев. Колоши, которые при отступлении из Ситхи в 1806 году задушили собственных младенцев и стариков.
Пытки, которым подвергали кыргызы на Енисее и калмыки в Поволжье пойманных русских солдат, просто не хочется описывать. Даже отвратительная фантазия палачей Византийской империи не создавала ничего подобного.
А кроме этого, кто сказал, что Россия строила свою империю, а туземцы этого не делали? Большая часть даже первобытных племен жила в империях - своих или чужих. Многие эвенкийские племена, не говоря уже о колошах, и воевали–то с русскими потому, что русские разрушали их империи. Национализм и расизм - вовсе не изобретения цивилизации. У колошей было даже специальное презрительное название для покоренных ими алеутов - кеекль. По смыслу - что–то вроде "жида" или "армяшки".
Народы позначительнее, вышедшие на уровень земледелия и скотоводства, - это уже почти наверняка империалисты. Империями были все татарские ханства - Казанское, Тюменское, Сибирское и Астраханское, государство маньчжуров, все государства монголов - как восточных, халха–монголов, так и западных монголов, ойратов. Империей был Кыргызский каганат, остатки которого разрушили русские на Енисее. Буряты как только смогли - тут же покорили тунгусов и тюркские племена.
Все эти первобытные имперские народы были ничем не лучше, а наоборот - много хуже европейских колонизаторов: более жестокими, злобными, свирепыми. Они сильнее презирали завоеванных, страшнее угнетали их и более жестоко подавляли. Ведь и испанцы, и русские верили в единого Бога, чьими детьми являются и они сами, и все индейцы. А для колошей алеуты, для ирокезов могикане были детьми чужих им богов, народцами полностью враждебными и даже вообще не вполне людьми.
Поэтому индейские племена в Мексике предпочитали испанцам своих завоевателей–ацтеков, могикане и гуроны просили американских колонистов помочь им в войнах со строителями примитивной империи у Великих озер - ирокезами.