- Я не женщина. Я не умею любить, не помню, как это любить.
- Так опять истерика. Варя ты меня не остановишь, все равно не остановишь.
Все таки они укрылись одеялом и делали это в духоте и темноте.
- Что это было? - спросил Сергей намыливая ей спину в душе, - мне казалось, ты настоящая. Без этих выкрутасов женских. Варя, ты когда настоящая? Я хочу ту, в саду Где моя Маргарита?
- Умерла..
Спали они все таки вместе. Но ночью Сергей часто выходил покурить на веранду, с трудом заставляя себя вернуться к такой незнакомой, но до боли любимой женщине.
В пять сорок зазвонил телефон. Сначала она подумала - это будильник. Но это звонила Рима: "Меня везут в родзал, час пробил. Варенька, благословляю, справишься!!"
Он потянулся за сигаретами и открыл глаза. Над ним склонилось, Варино ослепительно прекрасное лицо.
- Я люблю, тебя, рыжуля.
Ну слава богу, ЕГО Варя вернулась.
6
В субботу Варя ездила на репетицию на электричке. У Сергея что-то случилось со спиной. Старая травма, уверял он. Но Варя хихикая уверяла его, что нечего было секс-экстримы устраивать.
Она улыбалась всю дорогу, сегодня еще и первая примерка.
Костюмы по премьеру шили новые. А это было самое замечательное. Когда ты не одеваешь за кем, пахнущее чужим потом и духами платье. И стиль тридцатых годов очень ей шел. Словно она родилась тогда.
Вернувшись на дачу она обнаружила скопище посторонних людей. Часть строителей заканчивали маленькую эстраду. Сновали официанты. Сердце гулко забилось от страха.
Антонов, ведь он может приехать. Она уже хотела признаться Сергею, что узнала о нем от Антонова, но все обошлось. Он раз пять повторил, что какая досада, что Левку вызвали в вип-клиенту далеко за город.
К вечеру съехались гости, очень шумная и молодая публика. Замечательный брат, такой же рыжий. Уже было выпито много шампанского, в небе таял дым фейерверков. И все куда то разбрелись по саду.
Самые стойкие парочки танцевали медленный танец.
Они уединились на качелях, но забыли прихватить напитки и Сергею пришлось пойти за бокалами. К ней подсела жгучая брюнетка. Варя не помнила ни ее имени, ни должности. Она была уже в явно не в кондиции.
- Прекрасный праздник и, даже лучше чем раньше. А вы были знакомы с прежней женой Сергея Николаевича? - она не ждала ответа.
- Алла, очень, прошу, - Сергей вклинился между ними на качелях.
- Прекрасный праздник. Я пытаю вашу Варю, знавала ли она вас раньше. Ведь вас Антонов познакомил?
- Варенька не знает Антонова.
- Простите, как это не знает? Я ее в его кабинете видела и про вас они говорили.
- Алла, вы перепутали.
- Да ничего я милочка не перепутала. Я по вашей милости, полчаса тампон ватный жевала, и все слышала. Что у вас не получиться охмурить Сергея Николаевича.
- Сережа, я давно хотела тебе все объяснить.
- А не надо объяснять. Я не дурак.
Гости разъехались. Сергей поднялся во флигель.
- Такси у ворот, время пошло.
- Такси у ворот, от ворот поворот, - шептала она собирая вещи.
Он донес ее сумку до машины и захлопнул дверцу. Слишком сильно и навсегда.
Она репетировала по двенадцать часов в день: станок, плавание, снова стала брать уроки французского, благо деньги были. И только ночами проваливаясь в пропасть сна, она просыпалась от холода. Никто не обнимал ее и не согревал своим теплом.
7
Антонов устал уже звонить. Забор на даче был высок не перепрыгнуть. Поэтому он взял Лешку, Серегиного брата, и они открыли ворота запасным ключом. В доме царил стойкий запах алкоголя. Сергей встал с дивана и попросив брата сходить за посудой, разлил водку.
Брат вскоре уехал. А они продолжали пить.
- Лева, я не могу без нее.
- Знаю, а в чем проблема, через три дня премьера. Цветы конфеты, шампусик.
- Я ее вот этими руками выставил из дома. Я дверь захлопнул, такое не прощают.
- Брось, любит, простит.
- А любит? Как она, ты ее видел?
Антонов только тяжко вздохнул и налил водку.
Они пили все три дня. В день премьеры сходили в баню, потом в салон, и надушенные, нагруженные цветами и шампанским явились в театр.
Это была она и не она. Его Варя любила не его. Страдала не за него и не с ним пила отравленное вино. Но боль от утраты любимой была настолько реальной, что он не смог выйти с цветами на заключительный поклон.
И они, как два придурка, пошли в гримерку. Там было еще две актрисы.
- Варя, ты суперски играла премьеру, - загрохотал с порога Антонов.
Сергей прятался за ее широкой спиной с корзиной роз.
- Антонов, где цветы?
- Варя целая корзина роз и мальчик курьер, - Лева подтолкнул друга вперед.
- Спасибо месиры, королева довольна, - опять чужим голосом, уже слышанным им в зале, заговорила Варя. - Сожалею у нас банкет для узкого круга, всего хорошего господа.
Сергей поставил корзину на столик, и резко развернувшись, вышел вон. Антонов побежал за ним.
На банкете Варя, пробыла недолго и поехала к Риме.
Объятья. Поцелуи в ухо.
- Ах, Варенька похудела, похорошела, ну как премьера, Яковлев говорит прекрасно. А мне афишу, ну ту со мной подарили. Ну ничего, вот вернусь месяца через три. Дети такое утомительное занятие.
- Ну, а я уйду в декрет.
- Да что ты, какая прелесть. И правильно в наши 32 (а самой 44) надо рожать. И мой Яковлев наконец - то счастлив.
Варя совершенно опустошенная возвращалась домой во втором часу ночи. У ее двери сидели на ступеньках Лева и Сергей. Она слегка покачнулась и они оба кинулись к ней.
- Зачем ты так много пила? - спросил он.
- Да я пила.
- Банкет закончился уже час назад, где ты была?
- Ребята спокойнее, спокойнее, сейчас зайдем, попьем чай.
- Я была у Яковлевых.
- А может у Яковлева в кабинете?
- Ну конечно, а каким местом я еще могла заработать себе роль.
- Ребята, вы совсем офанарели что ли.
Но Сергей уже бежал вниз по ступенькам.
- Чая не будет. - Лева помог открыть ей дверь, но она его не пустила. Он подождал и все равно позвонил, вот ведь гад какой.
Сергей с порога обнял ее и очень точно сходу поцеловал в губы.
- Тренировался?
- Всю жизнь!
Они стояли обнявшись. От такого любимого раньше запаха его духов Варю неудержимо тошнило.
- Ну, зачем, ты так пила - он умыл ее своей широкой ладонью сначала лицо, потом шею и стал спускаться рукой ниже.
Варя так боялась, что новый приступ токсикоза отпугнет его. Ведь он то уверен, что она пьяна.
Он уже обнажил ее опухшие и твердые груди и пытался их поцеловать. Но стон, нет не наслаждения, а боли остановил его. Он заглянул ей в глаза, в них были слезы. И он долго и так пристально смотрел, что Варя начала краснеть от смущения, вся до самой макушки.
- Любимая, скажи это то что я подумал, да?
- Да, что да?
- Что ты, мы беременны?
- Да мы беременны - засмеялась она.
- Ты, чудо, любовь моя, чудо …
Та, которая ждет
Он всегда звонил по телефону перед приездом, и едва успевал поднести руку к звонку, как всякий раз происходило необъяснимое чудо: дверь открывалась еще до звонка и ему навстречу сияли, эти по-детски распахнутые глаза. Эти руки на шее, горячее тело, доверчиво прижавшееся к тебе.
Ты - центр мироздания.
Он забывал, сколько ему лет, сколько дней Она без него. Она заводила старенький советский будильник, и они любили друг друга.
Говорили между ласками о его концертах, и о его новых, теперь уже дисках. О его детях, его маме, и снова о гастролях.
Были времена, когда Она тайком давала ему деньги, пряча их в задний кармашек брюк.
А теперь Он, оставлял: то в ванной, на полочке, то на подоконнике, между цветочных горшков, коробочки с турецкими побрякушками.
Они редко виделись, чтобы мужчина мог помнить эти мелочи. И очень удивлялся, когда женщина смущенно напоминала ему, что браслет, так заставивший его душу, стонать от подозрений, подарен им.
У него все меньше волос на голове, и седая, когда-то рыжая, борода.
У нее уже не проходящие морщинки в уголках глаз, обмякшие груди, губы.
Они начинали целоваться прямо с порога, словно боясь потерять хоть мгновение встречи. С годами поцелуи, как хорошее вино, так же кружили голову, вот только желание разгоралось так медленно, что появлялся страх и стыд: а вдруг, не пожалеет, не простит.
Он возвращался после долгой разлуки, Она ждала. Для кого-то в этом большом городе - ролевые игры, а для них двоих, жизнь.
- Сними рубашку и майку, пахнет, - она помогала ему дрожащими пальцами, расстегивать пуговки.
- Да ерунда, в костюмерной их дюжина висит.
- Я быстро постираю, потом выглажу.
- Ну не беспокойся, - он боялся разомкнуть объятья.
- Нет, я все таки постираю, и выглажу, - наконец-то рубашка падала ей в руки.
Он присаживался на кровать и, обняв ее колени, пытался удержать. - Да ну ее, вон же в шкафу сколько висит.
- А помнишь, как пять лет назад? Она заметила, что это не та рубашка, что ты одевал утром. Тогда она все рубашки выбросила, и купила новые. Отдохни с дороги.
Он покорно позволял себя уложить и укрыть одеялом.
Женщина уходила с его рубашкой, куда-то вглубь квартиры.
- Приготовить, что-нибудь вкусненькое?
- Ты ведь знаешь, я перед концертом не ем.
- Мне приятно, просто готовить для тебя.
Она что-то осторожно делала на кухне, иногда роняя какие-то мелочи, и тут же шепотом себя ругая.
Он устало закрыл глаза и закинул руки за голову.
- Я отнял у тебя жизнь.
Слова сорвались с губ, хотя ему казалось, что он проговорил это во сне.
- Ты подарил мне Любовь, - она присела на краешек кровати, от нее пахло теплом кухни и ароматом ванили.
- Да, что там рубашка, - неожиданно вернулся мужчина к прерванному разговору. - Вот однажды, я твой волос на рукаве утащил. Весь концерт, смотрел на него с любовью, словно ты на концерте со мной. Потом спрятал его в карман жилетки, он там до сих пор лежит. Я точно знаю.
Он только слукавил в одном: ее волос лежал вместе с тюбиком нитроглицерина.
А Она промолчала, что сидит на каждом его концерте, рыдая в душе, в такт гитарным струнам.
Он тяжело дышал, но превозмогая огненную боль в груди, целовал: и эти мокрые завитки волос на висках, и порозовевшее от недавней любви ушко, и трепетную жилку в изгибе шеи.
Рубашка приятно согревала кожу после прохладного душа. Женщина повязывала ему галстук.
- Ну зачем ты, - она не договорила и поцеловала его куда-то в бороду.
- Ты же знаешь, я не для себя, для твоего здоровья.
- Глупости, ничего мне такого не надо, - но опровергая свои слова, прильнула к нему, одаривая, сладостной негой.
- Иди, долгие проводы горькие слезы.
Встреча, предопределившая их отношения на долгие, долгие годы была, тогда казалась мимолетным наваждением. Рейс все откладывали, и Он пошел, в модный тогда видеосалон, скоротать часы ожидания. Их кресла оказались рядом. На экране великолепный Брюс. Ли побеждал всех врагов, а соседка рядом плакала. Он слышал тихие всхлипы, и сам не зная отчего, погладил ее руку.
Она прилетела отдать последний долг своему отцу, но таксисты в непогоду заломили цены, наравне с ее стипендией. Он всего лишь два месяца назад похоронил отца. И вот словно в страшном сне все повторилось сначала. Он не только дал денег, но и поехал с девушкой, и участвуя в печальных ритуалах, ни на шаг не отходил от нее.
Ее боль была так созвучна его боли, с той лишь разницей, что его отец был для него всем, а она видела отца всего пять лет, своей детской жизни.
Почему жалость этой незнакомой девушки, почти девочки принесла ему утешения больше, чем все очень правильные слова жены он не мог объяснить. В момент встречи он чувствовал себя одиноким, а рядом был такой же, больной от утраты, человек.
Она училась в Ленинграде. И если бы не его гастроли, то встречи были бы чаще. А когда он уже почти решился уйти от жены, та огорошила его новостью о своей третьей беременности.
Он не ушел, и долгие годы был холоден к младшему сыну. А тот, словно, что-то доказывая отцу, стал замечательным и известным художником.
Она стала его музой, его живой водой. Он для нее стал: и отцом, и мужем, и ребенком.
Она догнала его уже на улице. Такси еще не приехало.
Ей, как всегда за последний год, стало страшно. А вдруг? Навсегда? И никогда? И зачем жить? Без него?
Прижалась всем телом и прошептала, впервые за столько лет: "Я люблю тебя".
- А я, пою тебе об этом, каждой своей песней..
Такси помчало его к центру города, он успел развязать галстук, так любовно повязанный всего несколько минут назад, а потом боль, огненной стрелой, ударила куда - то в затылок.
- Прости, - успел прошептать он, той, которая ждет.
Ядовитый туман
Эта поездка была запланированной еще в зимой, но состоялась только на пике лета.
Он всегда ценил эти редкие поездки в глубинку России, что то сродни экстриму - эти непролазные дороги, дикие нетронутые цивилизацией места.
Про монастырь он узнал еще в Красноярске, от местного епископа.
- Место намоленное, даже провидец свой есть. Мы со своей стороны, проверку делали, так успел его кто-то упредить, ушел в тайгу, не встретили. В народе, вера в него больше, чем в..-но не договорив, осенил себя крестным знамением.
День был скоромный, паломников, в эту спрятанную за лесами и озерами с болотами обитель, было немного.
Попадали они в обитель по озеру, монастырь держал на озере паром.
Конечно, он выбрал самый легкий путь - по воздуху, на вертолете.
Варю, свою молодую возлюбленную, он взял неохотно, монастырь был мужской, нравы сибирские строгие. Но ему казалось, что дар, икона 17 века, достаточный повод нарушить монастырский уклад.
После посадки, охрана прочесала кусты, и старший дал отмашку хозяину. Он вышел из вертолета, подав спутнице руку.
Светило жаркое таежное солнце, звенел над озером гнус, стрекотали в траве кузнечики. Телохранители, молодые здоровые ребята, не верящие и в бога, ни в черта разлеглись на берегу, смотрелись они довольно комично в черных отутюженных брюках и лаковых туфлях.
Он ждал самого настоятеля, но из-за кустов показался маленький неказистый послушник.
Монашек был недокормыш, либо болен, либо нес непосильный постриг.
Смотрел долу, и даже вздрогнул услышав женский голос. Варя поприветствовала его, звонкий ее голос, эхом прокатился по берегу.
- Отец настоятель ждет нас?
- Да, но гостеприимный дом сгорел от молнии, потому странников мы не принимаем. Все местные об этом знают, пусть ваша спутница ждет на берегу.
Он не привык, чтобы ему отказывали, и унижение, перед любимой женщиной, привело его в бешенство.
Сдерживать себя на этом пустынном берегу казалось ему глупостью, поэтому он хриплым от гнева голосом сначала грязно ругнулся, потом отдал распоряжение, грузиться в вертолет.
Но Варя, взяла его за руку и увела от охраны и монашка. Сняла с шеи легкий шелковый шарф и провела по влажному, усыпанному мелкими капельками пота, лбу.
Подойдя близко - близко, что слышно было биение сердца, прошептала: "Володя, успокойся. Я подожду на берегу. Я тебя всю жизнь ждать готова".
Конечно он понял намек, она не боясь проклятия родителей, ненависти его жены и детей, дарила ему себя.
Правда пока еще, несмотря на грязные сплетни, ничего кроме романтических цветов и поездок в театр, не было.
Она умела одним лишь только взглядом, холодных серых глаз остужать его жеребячий пыл. У него "таких" не было. Он встретил ее на книжном форуме. Маленькая книжка стихов, она стояла за прилавком и дарила книгу с автографами.
Девочка-женщина. Коричневый свитер обрисовывал округлые пленительные формы, детские припухлые губы. И прядка, светлых, легких волос. Она все время поправляла непослушную прядку, выбивающуюся из-за уха. Ухо тоже было маленькое, очень красивое, со скромными сережками - гвоздиками.
Он подошел к столику, раскрыл наугад, и, прочитав первые же строки, вдруг возжелал одного, чтобы это писалось для него. "В одной упряжке, звездных гончих псов, нам не бежать обласканными небом".
Чтобы о нем она мечтала, не гася свечу в долгие зимние вечера. Девочка-женщина. Ожидание любви в улыбке, в красоте движений.
Что - то, давно забытое, из пацанского детства сжало сердце, и стало горько и сладостно от этой волны памяти.
Мама, мама сшила ему брюки, из отцовского кожаного летного плаща. Брюки с огромными вместительными карманами. "Чертова кожа", так это звалось тогда. А потом они пошли встречать отца к проходной аэропорта. Мама хотела взять его за руку, но он вырвал руку, и пошел немного впереди нее, показывая дорогу.
Теплые мамины руки. Темные, шершавые от стирок, со вздутыми венами. Как нежно могли они вытирать слезы обиды, снимать боль, когда от простуды горел он в жару.
С электричеством на рабочей окраине было плохо, и долгими ночами, когда температура никак не желала сбиваться, мама жгла самодельные стеариновые свечи.
И пока свеча горела, ему, мальчишке, было спокойно, он знал мама рядом.
Мама, ушла, жена, так и не смогла стать частью его души. Так для тела, да и то по - молодости. Потом было много, тех с кем он был близок, без любви - искры, потухли, забылись.
Виделись с Варей, так звали это удивительное создание, редко.
Она работал в областной газете, часто была в командировках. Он позвал ее в свою пресс-службу. Отказалась.
Но он был, слишком опытен, чтобы не понять, он ей небезразличен.
Она любила читать все эти новомодные женские романы. Он в перерывах между принятием бюджета и подготовкой к отопительному сезону, читал то, что она рекомендовала. Читал ночами, в интернете на форумах читал отзывы, и теперь мог говорить с ней о любви, вроде о той книжной, а на самом деле о своей.
Он был прекрасным рассказчиком, повидал и пережил многое. И во власть он пришел не с "теплого местечка". В далекие теперь 90-е он ходил по краю и жизни, и закона.
Он стал бегать по утрам, вспомнил о молодости, проплывал в бассейне по километру за утро.
Он похудел, стал поджарым, спортивным. Даже купил байк. И катал любимую ночами.
Жена уехала к взрослым детям в далекую Америку. Ей, ли не знавшей его двадцать пять лет, не понять, что на этот раз все у мужа всерьез.
Варя принимала только цветы и конфеты, на его попытки подарить квартиру, или машину, укоризненно качала головой, и грозила разорвать отношения.
Потом сделал ей подарок: издал на свои деньги, и это было чистой правдой, ее книгу.
Передал первые десять экземпляров через курьера, и, приехав следом за ним в редакцию, полушутя попросил автограф.
Вся редакция охала, ахала и открыто завидовала.
А Варя недоверчиво заглядывала в глаза, потом вдруг неожиданно заплакала и при всех его обняла.