Историк П. Брэндон откровенно признаёт этот факт. Отметив, что в 1780-е годы Великобритания оказалась в труднейшем положении, он пишет: "Однако Французская революция привела её к подъему на новые высоты. Попытка Наполеона установить своё господство в Европе, казалось, оправдывает британские имперские амбиции".
Нельзя сказать, что во Франции не было "социального костра", но он лишь тлел, и британцы сделали всё, чтобы активно "раздуть" его, подбросив дров. Важнейшее событие начала второго этапа развития КС ― революция во Франции; там же, во Франции, он и оканчивается в 1871 г. победой Пруссии над Второй империей. Правда, у Французской революции была экспериментальная предшественница ― почти забытая "революция патриотов" в Голландской республике. Это лишний раз подтверждает справедливость тезиса о том, что Голландия с XVI в. выполняет для Запада роль экспериментальной площадки. Именно там была организована первая "буржуазная революция"; в наше время именно там были впервые легализованы наркотики, эвтаназия, гомосексуализм; и если когда-нибудь будет легализован каннибализм, то можно не сомневаться, что скорее всего это произойдёт в Нидерландах. Ну а о конце XVIII в. можно сказать, что "эпоха революций" (1789―1848 гг.) начала обкатываться опять же в Голландии, хотя французская эпопея полностью затмила деяния "патриотов".
14. Французская революция ― опыт реализации проектно-конструкторского подхода к истории
Французская революция, конечно же, имела системные предпосылки ― в обществе накопилось достаточно противоречий и социального динамита. Однако динамит кто-то должен взорвать, а взрыв направить в нужном направлении, чтобы затем утилизовать результаты. Без тщательной подготовки, финансового обеспечения и организации, т.е. субъектного фактора (не путать с субъективным; повторю, то, что сказал в предисловии: как субъектный, так и системный фактор носят объективный характер; субъективный фактор ― частный и далеко не самый значительный аспект субъектного фактора) противоречия могут взорваться бунтом, мятежом, восстанием, как это бывало во Франции XIV, XVI или XVII вв., когда системная социально-экономическая ситуация, кстати, была много хуже, чем в конце XVIII в. Тем не менее революция случилась именно в конце XVIII в. Да, революции предшествовали голодные годы. Но, как пишет во втором томе ("Революция") своего "Происхождения современной Франции" И. Тэн, при Людовике XIV и Людовике XV ещё больше голодали, но бунты быстро усмирялись и были частным случаем обычной жизни. "Когда стена слишком высока, никто не подумает забираться на неё. Но вот по стене пошли трещины, и все её защитники ― духовенство, дворянство, третье сословие, ученые, политики вплоть до самого правительства проделывают в ней большую брешь. Впервые обездоленные видят выход; они бросаются к нему сначала небольшими группами, а затем массой; восстание становится всеобщим, каким когда-то было смирение".
Ключевой вопрос здесь связан с брешью ― кто и как её проделал, ведь процесс этот носит не спонтанный характер. Подчеркну: речь не идёт об отрицании объективных системных предпосылок и основ Французской революции, но об этом очень много написано и левыми, и правыми, и центристами. Меня интересует то, о чём чаще всего не пишут: объективный субъектный фактор, т.е. подготовка и организация революции на основе использования её системных предпосылок и закономерностей развития общества в условиях структурного кризиса, превращение этого кризиса посредством целенаправленной деятельности некоего субъекта или неких субъектов в системный посредством анархии, а затем всё более управляемого хаоса революции. Именно об этом и пойдёт речь ниже ― об оставшихся в тени субъектах революции и об управлении ими (большем или меньшем) этим процессом.
Революция, в отличие от бунта, есть предприятие, главным образом финансовое и организационно-политическое. Именно это по наивности или сознательно пытаются скрыть многие историки, акцентирующие стихийный характер революций вообще и французской в частности. Факты разбивают подобные интерпретации полностью, со стеклянной ясностью демонстрируя роль КС, нужно только свести факты в систему, отказавшись от вымыслов профанно-профессорской истории, по поводу которой Гёте заметил, что она не имеет отношения к прошлому ― это "... дух профессоров и их понятий, / Который эти господа некстати / За истинную древность выдают".
Помимо профессорской профанации, идущей от учёного незнания, имеет место и сознательное искажение истины, в том числе и по Французской революции, на что обратил внимание П. Копен-Альбанселли: "Благодаря принятым масонством предосторожностям, до, во время и после революции, то есть благодаря уничтожению или подмене документов, которые могли бы установить истинный характер и истинное происхождение этой революции, мы... живём в историческом заблуждении, обманутые самым последним образом... Вся наша история искажена в самих своих источниках, и только отсталые и заведомо предубеждённые будут верить, что история Французской революции произошла так, как описали ее Мишле и его последователи". Я всё же был бы менее строг по отношению к Мишле, хотя, в отличие от Тэна, он попал-таки в несколько явных ловушек "профессорской истории". Но это к слову.
В канун революции масоны заказали некоему Адриану Дюпору, специалисту, как сказали бы мы сегодня, по истории антисистемных движений и восстаний в Европе, подготовить аналитическую записку, в которой тот должен был ответить на три вопроса: 1) как наилучшим образом начать революцию, чтобы она оказалась скоординированным действием внешне не связанных сил и групп? 2) не вмешаются ли сразу же европейские монархии в ситуацию во Франции для подавления революции? 3) как управлять революционным процессом? На второй вопрос Дюпор сходу ответил отрицательно, предположив, что монархам понадобится два-три года, чтобы разобраться в ситуации ― так оно по сути и вышло. Наилучшим, не внушающим подозрений по поводу будущих планов способом начать революцию ― ответ на первый вопрос ― Дюпор считал созыв средневекового, а потому не способного вызвать подозрения института, а именно Генеральных штатов. При этом, однако, максимальное число депутатов должно привезти идентичные или очень похожие наказы (les cahiers), чтобы ударить в одну точку ― и опять же так оно и вышло. У некоторых современников даже возникло впечатление, что наказы написаны одной рукой ― подготовкой сходных по всей стране наказов занялась масонская сеть; масонские мотивы звучат в наказах не только дворянства, но и духовенства.
На примере предвыборной (в Генеральные штаты) компании 1789 г. в Бургундии, а кампания эта была типовой для Франции, О. Кошен показал механизм создания единообразного корпуса наказов, решающую роль в подготовке которых сыграли адвокаты из числа "братьев" и сочувствующих им. Стоящие на позициях "объективных" причин революции, вызванной кризисом, Ф. Фюре и Д. Рише пишут о "трёх революциях лета 1789 года". При этом, однако, словно принимая эстафету у O. Кошена, они на первое место ставят "революцию адвокатов", а затем уже идут "парижская революция" и "революция крестьян". "Революция адвокатов" ― это масонская революция. "Парижская революция" была инициирована проплаченными (в том числе британцами) агитаторами ― так же как Февральская революция 1917 г. в России. "Революция крестьян" стала следствием сознательных действий планировщиков в зерновой и финансовой сферах.
В томе "Революция" "Истории Франции" издательства "Ашет" Ф. Фюре подчеркнул, что в 1788 г. достиг кульминации старый конфликт между королевской администрацией и парламентским началом, возникший после смерти Людовика XIV,и что к революции привёл именно политический кризис. Но этот кризис ― и исследования демонстрируют это со стеклянной ясностью, ― не развивался стихийно, а подпитывался и направлялся сразу несколькими заинтересованными группами. Но вернёмся к вопросам, заданным "братьями" Дюпору, и его ответам на них. Самым главным был третий вопрос ― о механизме управления революцией; его задал Мирабо. Дюпор ответил так: "...я много думал... я знаю несколько верных способов, но все они такого характера, что я содрогался при одной мысли о них и не решался вас посвятить. Но раз вы одобряете мой план (внимание: масонский план Французской революции ― это план Дюпора. ― А.Ф.) и убеждены, что принять его необходимо, ибо иного пути для обеспечения успеха революции (Дюпор говорит именно о революции. ― А.Ф.) и спасения отечества нет... я скажу, что только посредством террора можно встать во главе революции и управлять ею... (подч. мной. ― А.Ф.). Как бы нам ни было это противно, придется пожертвовать некоторыми известными особами". По итогам выступления Дюпора на собрании у герцога Ларошфуко был создан "комитет восстания". Всё это напугало даже такого прожжённого циника, каким был Мирабо, презиравший всех ― и народ, и дворян.
Вообще Мирабо играл интересную роль в хитросплетениях многослойного заговора ― он был участником сразу нескольких КС, причём различных ― масонских, иллюминатских ("оперативный псевдоним" ― Архесилас) и даже еврейских. Исследователи фиксируют две линии влияния еврейских структур на Мирабо ― финансовую (ввиду задолженности еврейским банкирам, о чём пишет автор многотомной истории евреев Гриц) и женско-сексуальную (традиционная схема "Эсфирь"). Есть сведения и о контактах Мирабо и с британской разведкой; короче говоря, он вовремя умер, иначе не миновать бы ему встречи с "машинкой" доктора Гильотена.
Возвращаясь к террору, отмечу: его расширяющаяся воронка во время Французской революции не была проявлением только безумия толпы и кровожадности якобинцев, как это нам нередко пытаются представить, ― если это и было безумие, то наведённое, управляемое, то была заранее подготовленная стратегия и технология. Обратим также внимание на использование средневекового института в революционных целях, весьма далёких от заявленных. "Тайной, но истинной целью созыва генеральных штатов, ― писал в своих мемуарах Бутильи де Сент-Андре, ― являлось ниспровержение существующего строя во Франции. Одни лишь адепты, главы масонства, были посвящены в эту тайну; другие (а их было большинство) думали, что предстояло только уничтожить некоторые злоупотребления и привести в порядок государственные финансы... Чтобы можно было надеяться на помощь народа, надо было внушить ему сознание своей силы, поднять его, вооружить, организовать и восстановить против существующего порядка... наконец надо было дать ему толчок к выступлению... Чтобы достичь всего этого, недостаточно было толковать народу об отвлечённых учениях, провозглашать народовластие, призывать к "освобождению от оков" и к тому, чтобы броситься на своих "тиранов". Гораздо более действенно было встряхнуть его неожиданным толчком, вложить ему в руки оружие под каким-нибудь правдоподобным предлогом, например ― самозащиты ввиду громадной неизбежной опасности, дабы внезапно захватить общую власть над умами и заставить всех действовать одновременно".
Внезапность и одновременность восстания, которая так поразила И. Тэна, автора остающейся до сих пор одной из лучших историй Французской революции ("Повсюду в день предвыборных собраний народ восстал как один человек"), была хорошо подготовлена. Кроме того, были применены некоторые формы, которые отдаленно напоминают движение без лидеров à la "арабская весна" или флэш-моб. И. Тэн цитирует очевидца, де Монжуа, который говорит о множестве злодеев, "которые, не имея видимых вожаков, тем не менее находятся в соглашении друг с другом и повсюду одинаково предаются тем же буйствам как раз в то время, когда возникают генеральные штаты. Один пароль и один обман поднимают восстание от одного конца страны до другого" ― от Нормандии и Бретани на севере до Прованса на юге.
Ключевые слова здесь "пароль" и "обман". "Пароль" указывает на организацию, "обман" ― на кампанию дезинформации, проведённой для того, чтобы завести население. Элементами этой кампании было распространение различных слухов и измышлений, призванных опорочить короля и королеву, внести смятение и тревогу, побудить к действию, к насилию.
"В середине июля (1789 г. ― А.Ф.), во время "Великого Страха", ― пишет О. Кошен, ― вся Франция испугалась разбойников и взялась за оружие; в конце месяца вся Франция в этом разуверилась: разбойников не было. Но зато за пять дней образовалась национальная гвардия: она подчинялась лозунгам клубов (за ними стояли масоны с их ложами. ― А.Ф.), и общины остались вооружёнными".Так распространяемые слухи, "информпотоки" обеспечили планировщика собственной вооружённой силой.
Как заметил проницательный П. Копен-Альбанселли, с 1787 по 1795 г. "ни одно так называемое народное движение (кроме движения Вандеи) не было на самом деле народным, а все они были предусмотрены, организованы, разработаны до мельчайших подробностей главарями, несомненно, тайной организацией, действовавшей повсюду одинаковым способом в одно и то же время и отдававшей одни и те же приказания".
С конца апреля 1789 г., по словам очевидцев, в Париже стало расти число пришлого люда, причём не только французов, но и иностранцев (итальянцев, немцев, голландцев), многие из которых занимались подстрекательством, а иные, несмотря на непрезентабельный вид и лохмотья, регулярно раздавали деньги (12 франков в день) и призывали народ к оружию, к насилию, которое и прорвалось 14 июля 1789 г. штурмом Бастилии, зверским убийством инвалидов-охранников, а затем резней в Сальпетриере ― тот самый наведённый террор, который рекомендовал "конструктор" Дюпор.
Остается лишь подписаться под словами Монтеня де Понсена, автора работы "Тайные силы революции": "Революция 1789 года не была ни самопроизвольным движением против "тирании" старого порядка, ни искренним порывом к новым идеям свободы, равенства и братства, как в это хотят нас заставить верить. Масонство было тайным вдохновителем и в известной степени руководителем движения. Оно выработало принципы 1789 года, распространило их в массах и активно содействовало их осуществлению". 69 военных лож по сути парализовали репрессивные возможности власти в самом начале восстания. Другое дело, что со временем процесс вышел из-под контроля лож, что сами ложи далеко не были едины, но это и есть История, иначе не бывает. Как не бывает и неорганизованных революций. Как не бывает революций без кризисных ситуаций. В то же время далеко не всякая кризисная ситуация разражается революцией. Это уже после революции историки post hoc выводят революцию из неких предпосылок ― так, будто они сами по себе порождают её. Если бы это было так, то вся история была бы чередой революций, но в реальности кризисных условий много, они довольно часто встречаются, а революций далеко не так много и они относительно редки. Значит дело не только в предпосылках и даже не в кризисе ― кризисе системы, но и в субъекте ― конструкторе кризиса и (более или менее) "властелине революционных колец"; правда, эти кольца порой свиваются в петлю на шее властелина, но это уже издержки истории, её коварства.
Во Французской революции мы также видим активные действия континентальных лож, ориентирующихся на Великобританию. Недаром мечтой тех, кто на самом верху провоцировал вызвавший цепную реакцию политический кризис, было установление в стране монархии по образцу той, что сконструировали в Англии в 1688 г. Однако у тех, кто эту "кашу" во Франции "заварил вполне серьёзно", были другие планы. Для одних это было установление республики по масонским лекалам ("свобода, равенство, братство"), для других, тех, что из-за Пролива, ― максимальное ослабление государственного строя и экономики Франции. Поэтому на конституционной монархии процесс не должен был остановиться, тем более, что он к тому же начала развиваться и по своей логике ― по логике массовых процессов, выходя из-под контроля субъектов-планировщиков и порождая новых субъектов. Нужно было, чтобы хаос, или, как писал И. Тэн, анархия, дошёл (дошла) до предела и начал (начала) пожирать себя и своих творцов, возвращаясь сначала к состоянию управляемого хаоса, а затем ― революционного порядка.
Хотя в разгар революции планировщики ― банкиры Франции и Швейцарии, британская спецслужба, странный союз иезуитов и иллюминатов ― пытались рулить ходом событий, и во многом, особенно в среднесрочной перспективе, им это удалось, более результативным их воздействие было в создании кризисной ситуации и "запуске" революции.
Так, в 1786 г. швейцарские банкиры и британское правительство одновременно нанесли финансово-экономический удар по Франции, имевший целью вызвать или хотя бы приблизить взрыв. Питт оказывал давление на Людовика XVI, чтобы тот отказался от протекционистских мер, защищавших французский рынок от британских товаров. Людовик сопротивлялся и в ситуации нехватки финансовых средств обратился к банкирам. Однако континентальные банкиры, возглавлявшиеся на тот момент швейцарцами (связка Сити - Швейцария - Венеция, в которой Швейцария была связующим звеном), отказали Франции в кредите, подталкивая её к уступкам. В результате Людовик был вынужден подписать невыгодный договор с Великобританией, который развязывал ей руки в торговой войне с Францией.