Королю также пришлось назначить швейцарского банкира Неккера министром финансов, который ещё более ухудшил финансово-экономическую ситуацию. Неккер был родом из Женевы, где его отец, уроженец Бранденбурга, профессорствовал и откуда его семья переехала на непродолжительное время в Англию. Из Англии Неккер явился в Париж без гроша в кармане, но уже через несколько лет нажил состояние, равное владению несколькими провинциями. Живя в Париже, имел тесные контакты с энциклопедистами (через салон жены). С 1776/77 по 1781 г. возглавлял Королевскую казну. В 1781 г. король его прогнал, но в 1788 г. вернул в качестве главы финансового ведомства. Именно Неккер настоял на том, чтобы представителей третьего сословия на Генеральные штаты было созвано вдвое больше, чем представителей других сословий. Вскоре король опять отправил Некера в отставку, в ответ была развернута мощнейшая информационно-психологическая кампания, в которой Неккер был представлен финансовым гением, защищавшим интересы бедноты и якобы именно из-за этого его изгнал "злой король". Собственно, эта пропагандистская кампания и стала непосредственным поводом к восстанию.
На саму организацию "народного восстания" во Франции британцы выделили 24 млн фунтов стерлингов ― эту цифру озвучил премьер-министр Уильям Питт. Лорд Мэнсфилд в Палате общин назвал "деньги, полученные на разжигание революции во Франции... хорошим вложением капитала". Великобритания с помощью своих континентальных (в данном случае французских) лож и французских финансистов вела самую настоящую финансово-экономическую войну против Франции, французской монархии. Удары, которые должны были обострить ситуацию и подтолкнуть революцию, наносились по двум направлениям: 1) была искусственно создана инфляция ― напечатано 35 млн ничем не обеспеченных ассигнатов; 2) была искусственно создана нехватка зерна ― зерно было скуплено и вывезено из страны. Всё это порождало недовольство. К тому же велась самая настоящая информационно-психологическая война, наносились удары и по коллективному сознанию, и по коллективному бессознательному. В частности, мягкое правление Людовика XVI британско-масонская пропаганда представляла как жестокое; король и королева всячески дискредитировались (история с "ожерельем королевы").
Наконец, весьма активным образом уже во время самой революции во Франции, особенно в Париже, активно действовала британская разведка ― как британские агенты, так и их местные "помощники". На основе документов историк О. Блан написал интересную работу о роли спецслужб Великобритании во Французской революции вообще и во время террора в частности. Название ― "Люди из Лондона. Тайная история Террора". Вторая глава книги называется "Люди из тени" ― игра слов: "Les hommes de Thombre" ("Люди из тени"), "Les hommes de Londres" ("Люди из Лондона"). В 1792 г., пишет Блан, британская разведка направила во Францию агентов с целью дестабилизировать политическую ситуацию с помощью раскручивания спирали насилия. Среди организаторов и неистовых творцов террора были хорошо проплаченные агенты Лондона ― прямые и влияния, причём британцы работали и с "белыми" (роялисты) и с "красными" (эбертистами).
Всё это лишний раз свидетельствует о наличии тройного субъекта (или трёх субъектов), которые, оседлав законы исторической ситуации, запустили по "схеме Дюпора" революционный процесс во Франции и пытались контролировать его. Это прежде всего банкиры. Как писал Ривароль, 60 тыс. капиталистов (имеются в виду финансисты и денежные спекулянты) и "кишмя-кишащие агитаторы решили судьбу революции". Это, далее, масонские ложи. Это, наконец, часть британского истеблишмента и его орудие ― спецслужбы. Против такого трёхглавого "змея-горыныча" Людовику XVI и его Франции устоять было почти невозможно.
Как выяснилось, невозможно оказалось выстоять против этого субъекта и Наполеону, против которого британцы и европейские банкиры с помощью континентальных лож сколотили коалицию, ударной силой которой стала Россия. Перед нами всё та же коалиционная модель, которую британцы впервые "по всей строгости" протестировали в Девятилетней войне против Франции Людовика XIV . Союз Франции и России на рубеже XVIII―XIX вв. был таким же кошмаром для британцев, каким стал возможный союз Германии и России на рубеже XIX―XX вв. Реальность русско-французского союза в самом начале XIX в. весьма напугала британцев. 24 декабря 1800 г. произошло покушение на Наполеона на улице Сен-Никез, однако его экипаж ехал быстро и взрыв произошёл, когда Наполеон был вне опасности. Было убито 12 человек и ранено 28. Наполеон обвинил во всём революционеров, но он не мог не догадываться о том, кто проплатил, "откуда деньжишки". Тем более что начальник полиции Фуше прямо указал на "заграничный источник", прозрачно намекая на Великобританию.
Автор вышедшей в 1829 г. "Истории Франции" М. Биньон пишет о роли английского правительства в организации покушения на первого консула, о том, что оно снабжало деньгами врагов первого консула (якобинцев, роялистов-аристократов, шуанов) и было весьма заинтересовано в его устранении. После покушения "общественное мнение обвинило в нём Англию, и оно не ошибалось"; того же мнения придерживался и начальник полиции Фуше.
В ночь с 11 на 12 марта 1801 г. группа заговорщиков убила русского царя Павла I, который планировал совместный с французами удар по Индии, в сентябре 1800 г. наложил эмбарго на английские суда, находившиеся в русских портах, т.е. подсёк британскую торговлю в России. То, что в организации заговора играл свою роль английский посол, не было секретом для русской верхушки. Кстати, взошедший на престол Александр I первым делом возобновил торговлю с Великобританией и отказался от индийского похода.
Синхронность двух покушений на врагов Великобритании ― неудачная на Наполеона и удачная на Павла I, разрушившая русско-французский союз, не может быть случайной.
Но вернёмся к событиям Французской революции, где запущенный заговорщиками террор не обошёл и масонов-закопёрщиков революции. В 1793 г. возникла ситуация, которую можно охарактеризовать и русской поговоркой "Не буди лиха, пока оно тихо" и шекспировской строкой "Ступай, отравленная сталь, по назначенью". Исследователи отмечают состояние упадка французского масонства после 1793 г.; как говорится, "за что боролись, на то и напоролись". Впрочем, напоролись ненадолго. При империи подъём масонства возобновился (1802 г. ― 114 лож, 1804 г. ― 300, 1810 г. ― 878, 1814 г. ― 905; из них 79 военные); после её крушения, когда французские масоны, разочаровавшись в Наполеоне, а попросту говоря, решившие его сдать, подыграли союзникам, он продолжился, но под весьма жёстким контролем британцев.
А вот у себя британцы революцию не допустили, причём пошли ради этого на беспрецедентную меру, затормозившую развитие капитализма, ― резко ограничили на период 1795―1834 гг. формирование конкурентного рынка труда в Великобритании. В период промышленной революции вместе с "опасными" и рабочими классами росло число недовольных и взрывоопасных элементов. Естественно, на простой люд обрушивали репрессии ― вполне в английском классовом духе. Но был найден и более хитрый ход ― патерналистский "закон Спинхемленда", словно вынырнувший из эпохи Тюдоров и Стюартов.
6 мая 1795 г. мировые судьи графства Беркшир, собравшиеся на постоялом дворе "Пеликан" в Спинхемленде, решили: в дополнение к зарплате беднякам надо выдавать денежные пособия, привязанные к цене на хлеб. Таким образом нуждающимся был обеспечен минимальный доход независимо от заработка, причём не только работнику (3 шиллинга в неделю), но и его жене и детям (1 шиллинг 6 пенсов на человека). Эта мера была чрезвычайной и неформальной, но она распространилась почти на всю Англию. В результате многие семьи предпочитали не работать, а получать минимум. Результат ― социальное гниение; формирование социально паразитических групп, разлагающих общество в течение нескольких десятилетий, пока в 1834 г. "закон Спинхемленда" не был отменён.
Обратим внимание на следующее: ради своих долгосрочных интересов капиталистический класс Великобритании идёт на сорокалетнюю деформацию капитализма, тормозит его развитие ― капитализм с ограниченным рынком рабочей силы это ограниченный капитализм. В данной ситуации британская верхушка лишний раз продемонстрировала и классовую зрелость, и мастерство социальной инженерии, и умение планировать будущее. А вот "французятина" провалилась, и потому после наполеоновских войн вынуждена была встроиться в хвост британцам, формально сохраняя статус европейской державы, а точнее, претендуя на него; но, как говорится, попросить прибавки к зарплате можно, получить вряд ли.
В известном смысле Французская революция стала оргоружием наднациональных финансово-политических КС и Великобритании в их борьбе против Франции, французской монархии. Эти силы и стали главными победителями в наполеоновских войнах, главными бенефикторами британского цикла накопления и британской гегемонии. Со всей очевидностью это выявилось в краткий, но очень важный отрезок времени ― 1815―1848 гг., когда по сути в основных чертах оформилась Современность (Modernity) в том виде, в каком мы её знаем. Это же время стало периодом серьёзных изменений:
― в мире финансового капитала;
― в мире КС;
― в европейской и мировой геополитике, где главным противоречием стало британско-русское ― Россия и русские стали главным врагом Великобритании. В то же время они стали главным врагом масонских КС, как "революционных", так и "реакционных" (кавычки отражают относительность этого противопоставления), и финансового капитала, прежде всего Ротшильдов.
Наднациональный финансовый капитал и прежде всего международный дом Ротшильдов, а также банки Бэрингов, Увара и др. стал главным бенефиктором Французской революции и наполеоновских войн: финансисты колоссально нажились на военных поставках (всем сторонам конфликтов); они резко усилили свои позиции по отношению к британской короне, ну а французскую корону они ― вместе с Великобританией, её ложами и спецслужбами ― просто поставили под контроль. И когда в 1830 г. Карл X решил ослабить хватку Великобритании и её союзницы Австрии "на горле" Франции и заключить союз с Россией, британцы в лице Палмерстона и союзные им континентальные ложи во Франции организовали революцию, вышибли старшую ветвь Бурбонов из истории и заменили её младшей. В 1848 г. аналогичным образом наказали младшую ветвь, и масоны сформировали полностью своё правительство, избрав президентом племянника Наполеона Луи-Наполеона Бонапарта. Они же поспособствовали перевороту, в результате которого президент стал императором, а Франция ― Второй империей. Разумеется, в реальной истории всё было сложнее, чем просто желание британцев наказать французского короля, а масонов ― учредить империю. Это всего лишь один из аспектов очень сложного каскадного исторического события, причины которого ― вовсе не в желании британцев. Но британцы использовали ситуацию в своих интересах так, чтобы устранить неугодную им фигуру. Аналогичным образом обстоит дело с мотивами и планами масонов, действовавшими в рамках определённых обстоятельств.
Показательно, за шесть недель до переворота, 15 октября 1852 г. масоны поднесли Луи-Наполеону (тогда еще не Наполеону III, но человеку, уже ощущавшему себя наследником Наполеона и не собиравшемуся останавливаться на полпути) адрес со словами: "Истинный свет масонства озаряет вас, великий принц [...] Обеспечьте счастье всех, возложив императорскую корону на свою благородную главу! Примите наш почтительный привет и разрешите нам донести до слуха вашего общий клик наш от чистого сердца: "Да здравствует император!". За полтора месяца до переворота КС выражают готовность принять переворот, введение империи. И это не заговор? Не пройдёт и двадцати лет, всё те же масонские структуры по уговору с британскими и немецкими "братьями" сдадут Наполеона III и Францию Бисмарку. Разумеется, континентальные ложи были сильны не столько сами по себе, сколько поддержкой Великобритании и финансового капитала, прежде всего Ротшильдов.
Подводя итог истории Франции с 1799 по 1871 г., Альфред Коббан напишет: "Достижения французов за этот период не впечатляли даже их самих, и они (достижения) остаются такими же в ретроспективе. Волнующие новые изменения девятнадцатого столетия обошли Францию стороной. В эпоху изменений французская нация, кажется, выбрала стагнацию без стабильности. Чем больше менялся калейдоскоп её политической жизни, тем больше она оставалась той же самой". По-видимому, маститый историк прав в констатации результатов, но он ничего не говорит о причинах. Едва ли можно согласиться с его тезисом о некоем выборе, который сделала французская нация, ― это либо наивность, либо лукавство. О каком свободном выборе может идти речь, если политика страны в значительной степени контролируется другой державой, как по дипломатической, так и по закрытой/ масонской линии, а её финансы ― в значительной степени международным банкирским домом Ротшильдов? Вердикт А. Коббана ― "стагнация и стабильность" ― верно фиксирует результат определённого развития, но результат этот в большой степени определялся не столько самой Францией и не столько в самой Франции, и здесь самое время обратиться к теме семьи Ротшильдов как КС особого типа, её связей с британским истеблишментом и европейскими революционерами.
15. О Ротшильдах бедных замолвите слово
Подъём этой семьи стал одним из важнейших аспектов второго этапа развития КС, потому что, во-первых, семья, а точнее клан-кластер была тесно связана с этими структурами, финансировала их; во-вторых, финансовая деятельность Ротшильдов, как и "высоких финансов" в целом, носила главным образом если не тайный, то закрытый характер, протекая нередко в виде заговора ― достаточно вспомнить историю с продажей-скупкой акций Н. Ротшильдом после битвы при Ватерлоо, и будучи плотно завязана на большую политику ― извечная судьба больших денег. Большие деньги всегда играли большую роль. При капитализме они, т.е. их владельцы, превратились в важнейший элемент КС. А иногда отдельные семьи в силу особенностей своего положения становились отдельной КС. В этом плане интересно взглянуть на историю Ротшильдов.
Фундамент богатства Ротшильдов заложен в XVIII в. Майером Амшелем Бауэром, взявшим фамилию "Ротшильд" ― на доме Майера во франкфуртском гетто висел "красный щит". Официальная ― "нумизматическая" ― версия источника богатства очень похожа на миф или, в лучшем случае, на "легенду прикрытия". Точно известно одно: своих пятерых сыновей старый Амшель разослал в четыре крупнейших города Европы ― Париж, Вена, Лондон, Неаполь, один остался во Франкфурте, и "мальчики" начали строить свои "дома" в тесной связи друг с другом, связи тем более важной и значимой, что в Европе полыхала война, которая, как известно, "мать родна" финансам, особенно неразборчивым в средствах.
Ротшильды всегда проворачивали немало сомнительных операций. "Однажды кто-то сказал, ― пишет Ф. Мортон, ― что богатство Ротшильдов построено на банкротстве наций. Такая формула, конечно, не объясняет происхождение состояния Семейства. Однако свою первую крупную международную сделку Ротшильд совершил в 1804 году, когда казна Дании была абсолютно пуста". С самого начала Ротшильды работали с государством, а точнее, с различными государствами, будь то легальная сфера, контрабанда или денежные аферы. И с самого начала Ротшильды действовали как наднациональная структура, как то, что в XX в. станет называться МНК ― многонациональная компания. Их структура опиралась на пять стран, поэтому бороться с Ротшильдами можно было только на наднациональном, мировом уровне. Причём не только в финансовой сфере, но также в сферах политики и особенно информации. У них была великолепно поставлена информационно-аналитическая, а по сути разведывательно-аналитическая служба ― до такой степени, что благодаря ей британский МИД, по признанию Талейрана, получал информацию из Франции на 10-12 часов раньше, чем французский МИД из Лондона.
Наполеоновские войны открыли путь к вершинам власти не только КС, но и Ротшильдам. Впрочем, не всё было просто. Так, в посленаполеоновской Франции на первых ролях были старые банки Увара и особенно Бэрингов. Английский банк Бэрингов финансировал выплату репараций Францией после Ватерлоо. Герцог Ришельё говорил: "В Европе есть шесть великих держав: Англия, Франция, Пруссия, Австрия, Россия и братья Бэринги". В начале 1860-х годов Бэринги станут банковскими агентами России, Норвегии, Австрии, Чили, Аргентины, Австралии и США. Имея давние контакты с династическими и аристократическими семьями Европы, будучи, в отличие от Ротшильдов, приняты в этой среде, главы старых банков смотрели на Ротшильдов как на выскочек, и европейские правительства разделяли эту позицию. Иными словами, Ротшильды должны были утверждать себя в противостоянии не только и даже не столько со старыми банкирами, сколько с правительствами европейских стран.