- Вот, что я хочу сделать. Я хочу, чтобы ты повидалась с ней и дала ей достаточное количество денег, чтобы она смогла изменить свою жизнь. Купи ей домик или что-нибудь еще. Тебе решать, что ей лучше подойдет, ладно?
Я с изумлением, открыв рот, пялюсь на него.
- Ты готов сделать такое для совершенно незнакомого человека?
- Ты моя малышка, и ты любишь ее. Она тоже становится частью моей семьи.
ОМойБог! Он назвал меня своей малышкой! Я чувствую себя такой счастливой, мне кажется у меня сейчас голова взорвется от счастья. И я чуть не проболталась, что люблю его, но вовремя спохватилась. Сейчас у меня не хватает смелости.
- Ты сегодня уезжаешь?
- Да. Секретарь моего брата уже забронировала билет на рейс.
Я киваю.
- Полетишь встречаться с этим упрямым дедом.
- Я, на самом деле, хотел бы, чтобы ты пришла.
- Я знаю, я прилечу послезавтра.
- Я договорюсь, чтобы тебя забрали из аэропорта и привезли в дом моего деда. У тебя есть мобильный телефон?
- Я еще не купила новый.
- Я переведу деньги на твой счет завтра. Ты сразу же купишь мобильный и позвонишь мне, и, что более важно, я смогу звонить тебе в любое время, когда захочу, - говорит он с ухмылкой.
- Ладно, куплю.
Мы еще один раз занимаемся любовью. Я чувствую, как напрягаюсь, когда он покидает меня. У меня какое-то странное чувство, что я опять позволяю ему уйти. В дверях, я прислоняюсь щекой к его груди. Я слышу, как бешено колотится его сердце и мне хочется всегда вот так стоять и слушать его ровный ритм.
- Эй, - тихо говорит он. - Всего лишь два дня. А потом ничто не сможет разлучить нас вновь.
38.
Сноу
К моему ужасу Купу ведет меня в трущобы на окраину города.
- Читра живет там? - в недоумении спрашиваю я.
- Да, Сноу, - говорит он, как будто жить среди этой кучи мусора - вполне нормальное явление. - Она живет здесь сейчас.
Я почти немею от шока, пока мы едем по пыльной грязной дороге, заполненной по бокам хижинами с крышами из рифленого железа. Купу останавливается возле одной из хижин и зовет Читру.
Она появляется в дверях, на ней поношенное сари, и сложенную грязную тряпку она прижимается ко рту. Ее взгляд переходит на Купу, а потом мельком она смотрит на меня. На несколько секунд ее взгляд опять переходит на Купу, а потом на меня, она с недоверием вглядывается в мое лицо. Затем ее глаза расширяются, она настолько удивлена, словно увидела призрака.
Мы смотрим друг на друга. Потом она кричит от радости, но звук глухой от тряпки, которую она постоянно прижимает ко рту, и спотыкаясь она пытается ко мне бежать, чтобы обнять. Слезы льются у нее по лицу.
Я крепко обнимаю ее и плачу вместе с ней. Она рада меня видеть, но я ужасно опечалена и напугана ее видом. Она - лишь тень той прежней моей Читры. Глаза глубоко запали, тело, напоминает мешок с костями. Она очень больна, это очевидно. Я едва могу поверить, что это моя Читра. Вытирая слезы концами своего сари, она приглашает нас войти в ее маленькую хижину.
Я оглядываюсь - голое, жалкое, унылое помещение. Здесь стоит только один пластиковый стул, маленькая печь, посуда для готовки и несколько картонных коробок с ее вещами свалены в углу. Помещение настолько маленькое, что у меня возникает чувство клаустрофобии, словно на меня давят стены и потолок. Мысль, что Читра теперь все время живет здесь, меня пугает.
- Что случилось с тобой, Читра? - спрашиваю я.
- У меня туберкулез, - говорит она, и заходится надсадным кашлем, который становится все сильнее и сильнее.
- Но туберкулез сейчас лечится. Почему ты не лечишь? - спрашиваю я, как только у нее заканчивается приступ кашля.
- Меня лечили целый год, что-то было с легкими, врачи оказывается поставили неправильный диагноз и выписывали не те лекарства, болезнь в результате прогрессировала. Сейчас врачи меняют лекарства, но ничего не помогает. Единственное, что они еще не попытались сделать это прооперировать, чтобы удалить зараженные части легких, но я не могу себе это позволить, и вообще я так ослабла, не думаю, что смогу пережить операцию. Из-за неправильных лекарств я потеряла слух и началась страшная боль в суставах, ты даже не можешь себе представить, как они ломят по ночам.
В тот же день я звоню Шейну и сообщаю, как именно я хочу потратить деньги на Читру. Я хочу, чтобы она наблюдалась у лучших врачей в Индии, чтобы ей сделали операцию, и когда ей станет лучше, я хочу, чтобы она прилетела к нам и пожила у нас какое-то время. Он сказал, что найдет человека, который все устроит, найдет лучших для нее врачей, причем немедленно, чтобы ей назначили правильное лечение и подготовили в последствии к операции. Меньше чем через час он перезванивает, продиктовав адрес частной клиники, которая готова принять Читру на лечение.
Когда Читру принимают в этой частной клиники, я выдыхаю с облегчением. В помещениях работает кондиционер, чисто и выглядит все современным. Медсестры сразу же начинают суетиться вокруг нее. Я стою у стойки регистрации и плачу, видно из меня выходит страх и напряжение, которые я испытывала с тех пор, как увидела в каком состоянии пребывала Читра.
Я говорю Читре, что должна вернуться в Лондон, но я приеду за ней.
Она виснет у меня на руке и жалобно лопочет:
- Езжай, моя любимая доченька. Я всегда буду любить тебя, - говорит она, и мы обе плачем.
Я сообщаю маме, что уезжаю к Шейну в Лондон, внутренне готовясь противостоять всем ее массивным аргументам "против". И впервые за всю мою жизнь, отец принимает мою сторону.
- Просто отпусти ее, - говорит он.
- Ты видел этого человека, к которому она собирается поехать? - тут же восстает моя мать.
- Нет, но я верю, что Сноу не выберет плохого, - тихо отвечает отец.
- Ну, а я видела его, и он выглядит как самый худший плейбой, - она поворачивается ко мне и резко спрашивает: - Кто он? Ирландец?
- Он цыган.
Она разводит руками и качает головой в недоумении.
- О мой Бог! Я не могу поверить. Он цыган! Они самые худшие из всех. Они - кучка воров. Чем он занимается?
- У него свой бизнес.
- Бизнес?! Какой бизнес может быть у цыгана? Воровать крышки от люков по ночам, а потом продавать их на металлолом?
- Мам, пожалуйста, перестань. Даже если бы он был беден, а он не беден, я все равно бы уехала к нему.
- Он сделает тебя беременной, разобьет сердце и бросит, а ты прибежишь сюда домой с его внебрачным ребенком, - она со злостью поглядывает на отца. - Ты этого хочешь для нее?
- Я хочу, чтобы Сноу была счастлива, - говорит мой отец, стоически противостоя матери.
Я перевожу взгляд на отца, и он быстро мне подмигивает. Мои глаза расширяются от удивления. Я тут же перевожу взгляд на маму, слава Богу, она не увидела этого.
- У меня такое впечатление, будто я разговариваю с двумя кирпичными стенами, - раздражается она. - Он не сделает ее счастливой. Она влюбилась в его внешность и обаяние. Он явно будет не последним в ее жизни.
- Я не верю, что он будет не последним, - отец оборачивается и смотрит на меня. - Сноу особенная. Ее будет трудно бросить.
Я улыбаюсь отцу. И он улыбается мне в ответ.
- Ну, потом не говори, что я тебя не предупреждала, - фыркает мама.
Мама так на меня разозлилась, что даже отказалась поехать со мной в аэропорт.
Шейн сказал мне, что меня будут кто-то встречать в аэропорту Хитроу, держа плакат, на котором будет написано мое имя. Как только я выхожу, у меня наступает шок. Шейн стоит с огромным букетом цветов и с большим розовым медведем. Я не бегу к нему. Я так внезапно остановилась, что человек позади меня натыкается мне в спину, а я пялюсь на напряженного Шейна. И вдруг, увидев меня, он в одно мгновение становится милым, смешным, съедобным и великолепным, мое сердце просто заходится.
Он сгибает палец и манит меня к себе, я подхожу к нему и обнимаю, пока он стоит с этим нелепым огромным медведем и цветами.
- Мишка? - спрашиваю я.
- Это идея Лэйлы, - смущенно признается он.
Я смеюсь.
- Твоя сестра подумала, что тебе стоит подарить мне плюшевого мишку?
- Да, - он замечает маленькую девочку, стоящую рядом, и протягивает ей медведя. - Хочешь такого? - спрашивает он.
Девочка кивает, ее глаза становятся как блюдца, и сразу же забирает мишку.
Ее мать говорит:
- О, это так мило. Спасибо.
- Без проблем, - отвечает Шейн и поворачивается ко мне. - Боже, я так по тебе скучал. Не могу дождаться, когда окажусь внутри тебя.
И именно это он и делает. Мы садимся в машину и на полпути к дому своего деда, мы останавливаемся на небольшой проселочной дороге, где он срывает с меня трусики и оказывается внутри меня... превосходно!
Дом его деда - небольшой одноэтажный коттедж с асфальтированным местом для стоянки и дорожками, на окнах ситцевые шторы, кресла покрыты кружевными салфетками на изголовье, ковер с каким-то рисунком. Его бабушка седая женщина, забитая, с испуганными глазами, всю свою молодую и уже более сознательную жизнь она прожила с хулиганом и задирой. Женщина, похожа на молчаливый призрак, все время пребывала в страхе, что чем-то может спровоцировать ярость мужа, хотя бы из-за того, что всего лишь ходит по земле.
Она готовит на кухне знаменитое цыганское блюдо, которое Шейн сказал называется Jimmy Grey. Говядина, печень, курица и свинина, лук и брюква мелко обжариваются в животном жире.
Цыгане - народ гордый. Они едят, спят, скорбят, празднуют только с себе подобными. Ревниво оберегая себя и свои кланы от проникновения не цыган, у них нет доверия к другим. Возможно, их недоверие к другим национальностям связано с вековыми гонениями на них и ненависти, от которой они страдали, независимо, где обитали. Как только я появляюсь у нее в доме, тут же чувствую, мгновенную настороженность и недоверие со стороны бабушки Шейна.
Я gorger, не цыганка.
Поэтому не пытаюсь приблизиться к ней, просто смотрю на людей вокруг, как они готовятся к смерти одного из них. После того, как Шейн представил меня куче дядюшек, тетушек и кузенов, он ведет меня в спальню деда.
Смерть уже витает в комнате, в воздухе стоит какой-то странный запах, и дед лежит совершенно неподвижно. В вазе на прикроватной тумбочке стоят полевые цветы, горят свечи, хотя сейчас светло и середина дня. Старик, лежащий на кровати, должно быть, это его великий день, уйти в мир иной, но даже после более чем года борьбы с раком, он по-прежнему выглядит крупным, крепко сложенным мужчиной.
Под его густыми седыми бровями, сверкают яростные черные глаза, которые тут же впиваются в меня. Шейн подводит меня ближе, и дед смотрит, словно просверливает, своими черными глазами, меня насквозь. Я хочу что-то сказать, но язык не двигается, я почти загипнотизирована его страшным взглядом. Молча, не произнеся ни слова, он отворачивается.
- Пойдем, - шепчет Шейн мне на ухо, и мы выходим из комнаты.
Я выдыхаю с облегчением.
- Это было странно, - говорю я.
- Да, кто его знает, что происходит у него в голове? Пошли. Я хочу познакомить тебя с мамой.
Мать Шейна развешивает белье на бельевую веревку.
- Ма, - зовет ее Шейн, она поворачивается и смотрит на нас. Во рту она сжимает прищепки. Она вытаскивает их и держит в руке, мы подходим ближе.
- Привет, Сноу, - говорит она, рассматривая меня. Она не слишком дружелюбна, но она отличается от своей матери и отца. У нее добрые глаза и чувствуется большая любовь к своей семье.
- Привет, миссис Иден. Я сожалею о вашем отце, - говорю я.
- Не огорчайся, моя дорогая. Для моей матери будет лучше. Она наконец-то станет свободной.
- Если он был таким ужасным человеком при жизни, почему твоя мать привела сюда всю свою семью? - спрашиваю я Шейна, мне интересно узнать.
- Цыгане - народ суеверный. Мы верим в то, что человек может вернуться из мертвых и отомстить живым. Поэтому, когда кто-то умирает, родные, друзья, знакомые и даже враги приходят проститься, попросить прощения и уладить все раздоры, из-за страха mulo, вида нежити.
К вечеру Микки умирает. Похороны - это массовое мероприятие. Более тысячи человек со всей Великобритании стекаются на похороны старика. В свое время он был великим боксером и его глубоко уважали и даже поклонялись.
Покойника одевают в его лучшие одежды, золотые часы и любимую трубку кладутся рядом с ним в гроб.
Частью традиции является то, что тело какое-то время должно находиться дома, и скорбящие родственники должны засвидетельствовать свое почтение, прийти в дом, поэтому возводится отдельный шатер. Перед домом ставится специальный контейнер, в котором все время горит огонь. Люди приходят и уходят в течение всей ночи. Готовится очень много еды, спиртного, они говорят тосты за умершего и поют. Во всем чувствуется траур и торжественность, граничащая с роскошью.
Все заканчивается массовым шествием сотен прибывших, пять миль, идущих пешком на кладбище. Процессия включает в себя конную повозку, которая везет тело Микки, восемь автомобилей и грузовики, везущие венки. Они отдают последние почести Микки, каким он был при жизни. Дети, тоже присутствуют, даже Лилиана и Томми, едут рядом с катафалком в машине.
После похорон, все имущество Микки выноситься из дома и сжигается. Это своего рода дань уважения к нему, уничтожить все, чтобы не привязывать мертвеца к дому.
Позже в гостинице, мы оба уставшие лежим на кровати. Шейн поворачивается ко мне и говорит:
- Я не хочу больше пользоваться презервативом. Я хочу, чтобы мы оба сдали анализы.
Я не могу посмотреть ему в глаза, я боюсь этого больше всего.
- Хорошо, - тихо отвечаю я.
39.
Сноу
После того, как Читра была успешно прооперирована, прошло три дня и два письма проскальзывают в дверную щель для писем. Я поднимаю их и иду к Шейну. Он сидит за своим ноутбуком, но поднимает на меня глаза, как только я вхожу в комнату, его взгляд тут же опускается на конверты у меня в руках. На секунду мне кажется, что я вижу страх в его глазах, но видно мне показалось. Он прикрывает крышку своего ноутбука и улыбается.
- Ты откроешь первой или я?
- Ты, - говорю я, чувствуя, как у меня скручивает живот.
Он подходит и забирает конверт из рук. Вскрывает и смотрит, потом поднимает на меня глаза.
- Я чист.
- О, хорошо, - с трудом выдыхаю я. - Теперь, - говорю я, сделав глубокий вдох, разрываю конверт. У меня так трясутся руки, что я даже не могу вытащить письмо из конверта. Его рука накрывает мою.
- Это ничего не значит. Чтобы там ни было, мы со всем разберемся, хорошо?
- Хорошо, - шепчу я.
Я вытаскиваю письмо из конверта и разворачиваю. Я бегло просматриваю. Мои глаза наполняются слезами. Я чиста. Я поднимаю взгляд, его лицо выглядит, как застывшая маска. Но он старается сделать вид, что его это мало беспокоит. И вдруг я испытываю такую радость и счастье, что хочу над ним подшутить. Мне хочется ему сказать: "Нет, не все так хорошо", но, если честно, я не могу так с ним поступить. Это явно перебор. Поэтому я просто отрицательно качаю головой.
Его глаза расширяются.
- Что? - задыхаясь спрашивает он.
Я наблюдаю за его реакцией. Боже Мой! Он так боялся результатов, наверное, даже больше, чем я. Я открываю рот, чтобы сообщить, что это всего лишь шутка, но он приходит в себя и выхватывает письмо у меня из рук, быстро просматривая. Он поднимает на меня глаза, ничего не выражающие.
Я начинаю пятиться.
- Я пошутила. Я просто хотела увидеть твою реакцию. Вот и все. Шутка, - приторно-ласково говорю я.
Он делает рывок вперед, подхватывает меня за задницу и кладет себе на плечо, словно я мешок, даже не знаю с чем.
- Прости, извини, - сквозь хохот лепечу я, не в состоянии перестать смеяться. - Я все поняла.
Он несет меня в спальню и бросает на кровать.
- Эй, - протестуя кричу я.
Он моментально наклоняется и расстегивает мои джинсы. Затем хватает внизу за штанины и дергает с силой вниз, джинсы спускаются, как по маслу.
- Я не могла предположить, что ты так разозлишься. Это всего лишь шутка, - хихикаю я.
Он отбрасывает за спину мои джинсы и поддевает пальцами мои трусики. Ткань легко трещит, разрываясь.
- Ну же, Шейн, - сквозь смех прошу я.
Молча он стягивает с меня футболку через голову, заставив слегка приподняться с кровати, расстегивает мой лифчик и также отшвыривает его в сторону.
- Аууу... малыш, не злись так, - шепчу я.
С совершенно невозмутимым лицом он раздевается сам, его эрекция уже в рабочем состоянии, на нее даже можно повесить какой-нибудь предмет гардероба, он заползает на кровать. Фиолетовые крапинки искрятся в его глазах, он касается большим пальцем моей нижней губы. Чувственно.
- А почему я должен разозлиться? Это, мать твою, настоящий праздник. Мы оба чисты, моя дорогая.
- Точно, - шепчу я.
Он обнимает меня за талию, губами касаясь уха и говорит:
- Перевернись, Принцесса.
Что-то в его голосе заставляет меня снова внимательно посмотреть ему в глаза, но он невинно улыбается. Я ложусь на живот, и он накрывает меня своим накаченным сильным телом, входит в меня. Я выгибаюсь от удовольствия.
Первый раз. Это наш первый раз.
Он с силой удерживает меня за талию, и я спиной прижимаюсь к его груди, даже с какой-то жадностью. Он жестко входит. С силой и быстро. Он так давно хотел заняться со мной сексом, чувствуя кожу к коже. Он так давно хотел кончить в меня.
Наш секс сейчас напоминает дикий, животный, жесткий, но красивый.
И когда, наконец, он выпускает струю своего семени глубоко в меня, у него вырывается вздох глубокого удовольствия. Словно он наконец-то получил то, о чем долго мечтал. На несколько секунд он остается во мне, продолжая пульсировать. Потом выходит, и я чувствую, как его пальцы погружаются в мой вход. Он не собирается меня возбуждать, просто размазывает свое семя по моим бедрам и попке. Он как бы метит меня своим запахом. А потом кусает меня за задницу, переворачивает к себе лицом.
- Твоя очередь, - говорит он.
И я улыбаюсь, потому что моя очередь означает, что весь мой мир перевернется с ног на голову. И я ползу вверх, к его лицу. Он массирует мою влажную киску. Я стону. Он сосет мой клитор. У него не занимает много времени, заставить меня кончить, оргазм яростный, сильный. Он остановился? Нет. Конечно, нет. Его пальцы продолжают меня возбуждать. Пока я не кричу в голос, и все мое тело бьется в бесконтрольных спазмах.
Он остановился?
Нееет...
Эмоции внутри меня, как тайфун, выплескиваются наружу, сметая все на своем пути. Я чиста, я освободилась. Я ничем не заражена. Мне теперь не придется все время беспокоится, чтобы не заразить его. У меня текут слезы по щекам от радости. Он слизывает их, как собака. Я люблю собак, они самые преданные существа.