После этой смелой речи переговоры снова пошли в ход, хотя все-таки тянулись 7 недель. Министры после каждого совещания вымогали новые подарки… Этим и объясняется, почему они тянули дело. А дарить уже было нечего. Оставались только золотые часы. Сергей-ага надоумил, что попрошайкам не надо ничего более давать и объявить им, что последние подарки будут розданы им, когда они приложат к договору свои печати, да и то не давать часов в руки, пока печать не приложена, а не то надуют и уйдут.
Так Данилевский и сделал: показал министрам часы и объявил условие: приложи тамгу и получай. Нечего делать, покорились.
Больше всего затруднений для соглашения представила седьмая статья договора о невзимании пошлин с русских караванов, проходящих через р. Сыр в Бухару и другие азиятские владения, или обратно.
Что касается освобождения персидских невольников, то, под влиянием своих успехов в войне с Бухарою, хан считал ни во что военные приготовления Персии и согласился отпустить только одного родственника мешедского правителя, утверждая, что возвращение его одного будет стоить в глазах персиян более, чем освобождение 5000 человек.
Обязательный акт переделывался до 20 раз и наконец 27 декабря был скреплен ханскою печатью в том самом виде, в котором был предложен агентом с самого начала переговоров.
В тот же день, вечером, произошел обмен дипломатических документов в присутствии всех членов ханского совета. 30 декабря произошла прощальная аудиенция, а 31-го миссия выступила из Хивы через Кунград и Ак-Булак, чтобы видеть северные части ханства. Миссию сопровождал хивинский посланец Мин-Баши-Мухамед-Эмин, которому была устроена в Оренбурге торжественная встреча с войсками, как важному сановнику… Затем он был отправлен в Петербург, представлен ко Двору в Царском Селе и, по обыкновению, щедро награжден разными подарками.
Из-за этих-то подарков хивинские министры и тянут всякие переговоры. Без всякой надобности, без всякой пользы для дела, они готовы ездить по очереди, однако, в Петербург, хоть каждый год. А толку из договоров наших с ними никогда никакого не было!
Обязательный акт, основанный на весьма скромных требованиях со стороны России, ограничивался только следующими обещаниями хивинского хана:
1) Не предпринимать впредь никаких явных, ни тайных враждебных действий против России.
2) Не потворствовать грабежам и разбоям ни в степи, ни на Каспийском море.
3) Не держать в неволе русских пленных и охранять как личность, так и имущество всякого русского подданного в хивинских пределах.
4) Имущество умерших в Хиве русских подданных передавать в целости русскому пограничному начальству.
5) Выдавать русских беглых и мятежников, укрывающихся в хивинских владениях.
6) Пошлину с русских товаров взимать один раз в год и в размере, не превышающем 5 % с действительной цены.
7) С товаров, принадлежащих русским купцам и проходящих через р. Сыр в Бухару и другие азиатские владения и обратно, никаких пошлин не брать.
8) Не препятствовать ничем караванной торговле азиятских владений с Россиею, взимая, впрочем, с этих караванов установленный зякет.
9) Вообще и во всех случаях поступать, как подобает добрым соседям и искренним приятелям.
В надписи, сделанной агентом на копии с акта, переданной хану, значилось, что Россия:
1) Предает совершенному забвению прежние неприязненные против нее действия хивинских владетелей.
2) Отказывается от требования уплаты за разграбленные до сего времени караваны.
3) Обещает совершенную безопасность и законное покровительство проезжающим в Россию хивинским подданным.
4) Предоставляет в своих владениях хивинским торговцам все преимущества, коими пользуются купцы других азиятских владений.
Акт этот удостоился Высочайшего одобрения, что и подтверждено надписью вице-канцлера на акте от 30 июня 1843 года. Подтвердительный акт этот был вручен Мухамет-Эмину.
Несмотря, однако же, на крайнюю умеренность наших требований, щедрость подарков и нашу предупредительность, акт этот остался мертвою буквою: Хива тотчас же вошла в приятельские сношения с мятежным Кениссарою, послала в 1845 году эмиссаров на р. Сыр-Дарью и сносилась с известным разбойником Исетом. В 1848 году шайки хивинцев грабили под самыми стенами новые укрепления Раим. В 1852 г. Перовский не мог настоять на освобождении захваченного хивинцами семейства султана Ир-Мухамеда Касимова и вынужден был предложить выкуп в 200 червонцев, а в 1858 г., когда наш агент, полковник Игнатьев, сослался на акт Данилевского, то получил в ответ, что, несмотря на тщательные розыски, такого акта нигде не нашли и содержания его не помнят!
Очевидно из этого, что понятие о святости договоров Хиве не знакомо. Это подтвердилось и впоследствии.
Данилевский, произведенный в генералы на 35-м году жизни, перешел на службу в Петербург. Здесь он влюбился в одну владетельную княжну и пользовался взаимностью. Родители, конечно, не одобряли выбора принцессы и решили увезти ее домой… Была осень. На первой почтовой станции от Петербурга к Москве, в сумерках, когда лошади были уже запряжены, перед ними стал высокий генерал и выстрелил себе в рот… Лошади взвились, рванули… и карета проехала по трупу генерала… Это был Данилевский.
Переговоры с Бухарой имели результаты не более счастливые.
Единственным практическим результатом наших дипломатических сношений с Хивою и Бухарою было расширение наших сведений по части географии Средней Азии. Базинер и Данилевский составили описания Хивинского, а Ханыков - Бухарского ханств. Конвоировавший их до Сыр-Дарьи Бларамберг снял 73 820 верст!
В 1846 году департамент Генерального штаба командировал в степь астронома Лемма для определения нескольких пунктов, которые бы послужили для триангуляции при съемке. Обручев послал с ним капитана Генерального штаба Шульца, с которым и случился великий курьез: доехав до устья Сыра, на урочище Раим он принял молодой камыш за траву и донес, что здесь можно накосить до миллиона пудов сена.
Обручев обрадовался и сделал представление в Петербург о постройке на Раиме укрепления. В Петербурге не соглашались. Обручев доказывал, что если мы не займем низовьев Сыра, то могут занять англичане! Наконец разрешение дано. Обручев сам идет в 1847 г. с войсками и годовыми запасами для гарнизона, видит камыш вместо травы, но, после всей своей переписки с министерствами и громадных расходов на отряд, вынужден строить укрепление… Так случайно возникло в 1847 г., близ устья р. Сыр-Дарьи, в 60 верстах от моря, укрепление Раимское.
В 1848 г. построены были еще промежуточные форты: Карабутак для связи Уральского укрепления с линией и Кос-Арал, на Аральском море, для поддержки учрежденной тогда частной компании рыболовства, которая завела было свои суда, но скоро лопнула.
В начале 1847 г. Обручев построил в Оренбурге шкуну "Николай", переслал ее на подводах в разобранном виде в Раим и велел произвести опись берегам Аральского моря; в 1845 г. выслана туда же шкуна "Константин".
С устройством фортов на пути отступления барантовщиков набеги на линию действительно прекратились, а Хива стала меньше получать русских невольников.
Ежегодное движение транспортов в степные укрепления с малочисленными конвоями заменили прежние набеги летучих отрядов. Правда, башкиры, поставлявшие ежегодно по наряду средним числом по 1140 подвод в самую рабочую пору, сильно разорялись, а конвой, несоразмерный с тяжестью караульной службы и множеством ненужных постов, сильно страдал, но зато практика выработала много разных облегчений, и Обручев, несмотря на свой педантизм, узаконил разные отступления от формы. Так, солдаты шли в одних рубахах, а мундиры, шинели и ранцы везлись на подводах. Идти разрешено было вольно, не соблюдая строго строя. При его преемнике, Перовском, стали выдавать солдатам кошмы для подстилки на ночлегах. Он же отменил наряд башкирских подвод и заменил их наемными воловьими, что принесло казне большую экономию.
Хивинцы считали своею границей реку Эмбу и потому занятие нами устьев Сыр-Дарьи сочли за нарушение своих границ. На Сыре у них была небольшая крепостца Джан-Кала, в 70 верстах выше Раима, и тут они взимали подати с при-дарьинских киргизов и зякет с бухарских караванов, идущих в Оренбург. Через месяц после основания Раима, 20 августа 1847 г., к Джан-Кале собралось до 2000 хивинцев; в числе начальников был и сын Касима, Ирмухамед, прозванный Илекеем. Часть скопища перешла на наш берег, расчебарила более тысячи кибиток наших киргизов, утопила 30 грудных детей, забрала 21 семейство в плен и воротилась к Джан-Кале.
Комендант Раима, подполковник Ерофеев, тотчас двинулся к этой крепости, с 200 казаков и оконенных солдат, при двух орудиях; к нему присоединился батыр Джан-Ходжа с 700 киргизами, а по Сыру плыл сюда же поручик Мертваго (из флотских офицеров) на шкуне "Николай", вооруженной двумя орудиями. 23 августа Ерофеев подступил к Джан-Кале и открыл по ней огонь с нашего берега. Хивинцы не выдержали и стали уходить из крепости. Тогда Джан-Ходжа бросился с 250 киргизов вплавь через Сыр, очистил Джан-Калу от последних хивинцев и преследовал скопища их до р. Куван-Дарьи.
Наши войска не переходили Сыра, так как эта река считалась тогда нашею государственною границею, переступать через которую строго запрещено было Обручевым. Все-таки хивинцы возвратили пленных, 3000 верблюдов, 50 000 овец, 500 лошадей и 2000 рогатого скота.
Во второй половине ноября того же года на реку Сыр-Дарью явилось новое хивинское скопище в 10 000 человек. Обойдя Раим, хивинцы бросились в Каракумы, расчебарили чиклинцев и дюрт-киринцев, перерезали стариков, раскидали по степи младенцев, а женщин забрали в плен. Захватили также два каравана: один Зайчикова (Деева), а другой двух казанских татар, шмыгавших постоянно по степи. Ерофеев послал вдогонку 240 казаков при двух орудиях. Отряд этот в течение 4-х дней, с 24 по 27 ноября, убил до 340 хивинцев, а сам потерял только 2 убитыми и 6 ранеными.
Ночью на 6 марта 1848 г. на нашем берегу опять показалась партия в 1500 всадников, большею частию туркмен-иомудов. Эти разбойники всю ночь и половину следующего дня грабили и резали наших киргизов. Новый комендант подполковник Матвеев не мог защитить их, так как за неимением корма лошади паслись далеко от укрепления. Киргизы были совершенно разорены, и кто имел еще верблюдов, откочевал к Уральскому укреплению, остальные питались одною рыбою до нового урожая. Через три месяца, в июне, скопище в 2000 хивинцев напало на наши транспорты, шедшие из Оренбурга в степные укрепления, и на съемочную партию прапорщика Яковлева. Паргия эта шла впереди обозов вдоль р. Иргиза и состояла из 7 топографов с конвоем в 160 оренбургских казаков с 15 подводами и 50 верблюдами. За ними в нескольких верстах тянулось 500 башкирских подвод, под прикрытием двух сотен казаков и двух орудий; конвоем командовал войсковой старшина Иванов. За ним в одном переходе шел тележный транспорт в 1500 подвод, с прикрытием из 1 роты, двух сотен и двух орудий, а еще в переходе за этим тянулось 3000 верблюдов под прикрытием 1 /2 сотни уральцев при 1 орудии. Всеми транспортами начальствовал генерал-майор Шрейбер.
26 мая, в 10 часов утра, хивинцы появились перед партией топографов. Яковлев тотчас свернул вправо к реке, примкнул к ней и построил конвой свой в каре. Хивинцы переплыли через реку к нашему отряду, зашли с наветренной стороны и пустили пал… Трава была уже сухая и быстро загорелась. Но казакам эта штука давно знакома. Знают они и прекрасное средство против этой грозной разбойничьей выдумки: стоит только позади себя пустить такой же пал и ждать спокойно приближения пожара, пущенного врагом, и тогда перейти на остывшее уже пожарище своего пала. Неприятельский пал дойдет до выжженного вами места и погаснет сам собой за неимением пищи. Так и сделал Яковлев, по совету опытных казаков.
Видя неудачу своего пала, хивинцы ограничились перестрелкой, длившейся до 4 часов вечера.
Между тем Иванов, узнав о появлении хивинцев, поскакал вперед с 14 казаками, но был окружен разбойниками и с первого же натиска потерял 9 казаков. Подхватив пику одного из убитых, он пробился с остальными пятью человеками без шапки и эполет к своему транспорту, ставшему в каре. Хивинцы не посмели напасть на транспорт и свернули к Иргизу, где и захватили 5 рыбаков, шедших с транспортом и беспечно ловивших рыбу в версте от него.
Иванов отобрал 84 казака, взял одну 6-фунтовую пушку, перешел Иргиз и погнался за хивинцами. Догнав их и промчавшись далеко впереди своих казаков, Иванов, с пикой в руках, влетел в толпу неприятеля и многих уложил на вечный покой. Хивинцы утекали без оглядки, а Иванов гнал их до самого заката солнца.
Макшеев говорит, что Иванов был "человек не трезвый, не распорядительный и малограмотный, но вместе с тем беззаветно храбрый… по неразвитости и малограмотности он представил ложное и бестолковое донесение, которое подвело его самого под следствие".
Пусть так, но если представим себе этого детину без шапки, с оборванными эполетами, с пикой в руке, как он гонит один тысячную толпу дикарей, оставляя за собой ряды трупов, - мы не можем не сказать, что Иванов был лихой казак!
3 июля небольшая хивинская шайка в 250 человек напала снова на съемочную партию Яковлева около урочища Майли-Баш на Сыр-Дарье, но была отбита.
На том и кончились хивинские набеги. Видя неудачу своих предприятий против новых степных укреплений, хивинцы обратились к дипломатии и стали домогаться путем переговоров срытия Раима и Ново-Петровска.
В 1849 г. Обручев стал заселять степь казаками. В Раим было переселено 25 семейств, в Оренбургское укрепление 21, в Уральское - 13, в форт Карабутак 4 и в Ново-Петровское укрепление 15. Однако мера эта оказалась преждевременною, потому что возбудила опасения киргизов за свои земли.
Интересна судьба Николаевской станицы, укрепленной колонии у Ново-Петровского укрепления, состоявшей из 200 уральских казаков и 100 человек пехоты. Рыбаки по ремеслу, эти станичники жили припеваючи. Но о них уже заботились: в начале шестидесятых годов до 44 семей было переселено из Николаевской станицы на Кавказ, для водворения в новых станицах кубанского войска, по рекам Белой, Пшехе и Псекупсу. Рыбаков посадили на хлебопашество. Они, конечно, разорились окончательно и, кроме того, очутившись в неблагоприятных климатических условиях, большею частию вымерли. Оставшиеся в Николаевской станице, по малочисленности своей, не могли устоять против нападения киргизов в 1870 г. и подверглись окончательному разорению; многие из них побиты, многие взяты в плен, лодки их пожжены, имущество совершенно разграблено.
Главнокомандующий кавказскою армией приказал выдать уцелевшим станичникам по 100 р. на дом и казенный паек, но это, конечно, весьма недостаточное пособие, ввиду совершенного разорения поселян.
С устройством ряда укреплений мы, так сказать, прорезали степь, но не владели еще кочевками киргизов, которые поэтому подчинялись влиянию хивинцев и коканцев, подстрекавших к возмущению против русских.
Чтобы устранить вредное влияние хивинцев, Обручев предполагал сначала устроить укрепление на Эмбе, но с возведением Раима у него явилась мысль занять Хиву, куда уже нетрудно казалось добраться, благодаря ряду укреплений, соединявших Оренбург с устьями Сыра. Чтобы воспользоваться при этом Аральским морем и Аму-Дарьею, Обручев, тотчас по возведении Раимского укрепления, устроил судоходство на Аральском море. В течение 1848 и 1849 годов море было тщательно исследовано двумя шкунами: "Николай" и "Константин". Кроме этих судов были заказаны (в 1850 г.) в Швеции, на Мутальском заводе, два парохода с выдвижными килями, чтобы можно было плавать как по морю, так и по рекам.
Успех будущего занятия Хивы был обеспечен и можно было рассчитывать обезопасить нашу степь с этой стороны. Для достижения той же цели со стороны Кокана Обручев предполагал занять Ак-Мечеть.
Свои предположения о занятии Хивы и Ак-Мечети Обручев изложил в особой записке от 27 марта 1851 г. Но они не только не были одобрены, но сам Обручев был тотчас сменен (в том же 1851 году), и управление Оренбургским краем поручено было снова Перовскому, который подвергнул записку строгой критике, осудив совершенно всю систему действий своего предместника. Даже возведение укреплений в степи Перовский находил невыгодным, считая свою систему (высылка отрядов в степь) гораздо целесообразнее. Всего любопытнее, что занятие Хивы Перовский теперь также не одобрял, по бедности и ничтожности этого ханства и по затруднительности движения туда.
За десять лет до этого Перовский был иного мнения и даже после своей неудачи в 1839 году хотел повторить попытку с тех же позиций. Теперь, с возведением Раима, мы были вчетверо ближе, и, значит, движение в Хиву было гораздо возможнее, но это предлагал теперь другой, и, значит, это никуда не годилось! Согласился Перовский только с занятием Ак-Мечети, но и то не с оборонительною, а с наступательною целью, чтобы затем распространить наши завоевания вверх по Сыру до самого Кокана, который Перовский восхвалял донельзя. Что касается до возведенных уже укреплений, то Перовский ходатайствовал об упразднении Оренбургского укрепления и об уменьшении гарнизонов во всех остальных. Император Николай I по поводу соображений Перовского написал на рапорте военного министра (от 6 ноября 1851 г.): "Хотя и не убежден, но быть по мнению и на ответственности генерал-адъютанта Перовского". Таково было доверие Государя! Замечательно, однако же, что впоследствии, и не позже как через полтора года, Перовский значительно изменил свой взгляд и настроил по Сыру ряд фортов, из коих по крайней мере три четверти были совершенно не нужны!
После этого наступила длительная пауза в наших отношениях с Хивой и следующий эпизод относится уже к началу 1860 годов.