Отряд Столетова состоял из 5 рот и 1 /2 сотни, команды саперов и 16 орудий (из них 8 горных). Недостаток пресной воды заставил перейти из Красноводска на 150 в. вперед к Балханским горам, а прйстань перенести в Михайловский залив, в 40 верстах от новой стоянки. Тут на берегу устроено укрепл. Михайловское, да на половине пути отряда к Балханам в 20 верстах еще укрепление на уроч. Мулла-Кари.
Таким образом, вместо одного укрепления выросло четыре, и потому отряд был усилен 3 ротами и 1 сотней.
Высадка Столетова произвела в Хиве весьма сильное впечатление. Степные вестовщики-хабарчи обыкновенно преувеличивают и прикрашивают цветами фантазии полученное откуда-нибудь известие и летят сообщать новость в ближайшую кочевку, рассчитывая на щедрое угощение, пропорциональное важности вести. Немудрено, что в Хиве скромный красноводский отряд вырос до готовой экспедиции, пожалующей не сегодня-завтра в гости. "Кто такой Столет? Неужели ему 100 лет? Бековичем пахнет!" Переполох вышел огромный. Первым делом решено завалить колодцы, так как кочевники уже ушли на зимовки - киргизы к Хиве, а туркмены к Атреку, и вот по дороге к Кизыл-Су, т. е. к Красной Воде, посланы конные партии с собаками, предназначенными изгадить своими трупами глубокие колодцы, зарывать которые было или трудно, или жаль. Только колодезь Сагжа пощажен на время, но к нему приставлен конный пикет, чтобы испортить его только при появлении русских. В самой Хиве выстроили новую цитадель, в виде огромной башни с 20 пушками. Главный проток Аму-Дарьи, Талдык, загражден плотиною и разведен по арыкам, чтобы русские пароходы не могли пробраться вверх. Близ мыса Урге на Аральском море выстроена новая крепость Джан-Кала; другое укрепление начали строить на урочище Кара-Тамак. Бежавшие сюда оренбургские киргизы освобождены от податей, но зато обязались выставить по одному джигиту с каждых двух кибиток. Для под держания бодрости духа своих будущих ополчений хан воспользовался приездом какого-то турецкого эфенди и выдал его за турецкого посла, предлагающего союз и помощь Турции. На самом деле это был действительно агент турецкого правительства, но прислан был только с просьбой освободить персидских рабов, чтобы расположить Персию, которая будто бы потому и не помогает ни бухарцам, ни хивинцам, что их подданные беспрерывно вторгаются в ее пределы, забирают пленных и продают их в рабство.
В это же время прибыл в Хиву и бухарский посол с известием о покорении эмиром Гиссара и жестокой расправе с жителями: "Семь дней резали мужчин и три дня детей в люльках".
Эмир писал, что он заключил мир с русскими, но что это только хитрость, и что он никогда не забудет главной заповеди Корана: "Уничтожай неверных", а потому тотчас примется за дело, как только придет время!
Получив официальное уведомление о красноводской высадке, персидский шах написал собственноручно записку тогдашнему послу нашему, д. с. с. Бегеру, от 4 декабря, и просил исходатайствовать у государя удостоверение, что укрепление Красноводска имеет целью только развитие торговли с Туркестаном, как ему объявлено, и что русские не будут вмешиваться в дела туркмен, кочующих по берегам Гургеня и Атрека, а также не будут строить никаких укреплений ни по берегам этих рек, ни в устьях их. Бегер телеграфировал об этой просьбе нашему министру иностранных дел и получил в ответ, что "императорское правительство признает владычество Персии до Атрека и, следовательно, не имеет в виду никаких укреплений в этой местности".
Ответ этот был сообщен шаху 13 декабря и произвел такое благоприятное впечатление, что шах, на третий же день, разрешил нашим купеческим пароходам входить в Мургаб и Энзели, наравне с парусными судами, чего наши дипломаты тщетно добивались несколько десятков лет.
Чтобы дать понять хивинскому хану, что занятие Красноводска предпринято в связи с общими нашими мероприятиями для умиротворения Средней Азии, генерал фон Кауфман написал 18 января 1870 г. новое письмо хану, уже в более суровых выражениях, причем напомнил, что "я трижды вам писал, но ни на одно письмо не получил от вас ответа; вы даже позволили себе, вопреки всякому праву, задерживать последних посланных моих… Подобный образ действий не может быть более терпим. Одно из двух: или мы будем друзьями, или мы будем врагами, - другой середины нет между соседями". Далее хану советовалось отвечать согласием на предъявленные прежде требования, ибо "всякому терпению есть конец, и если я не получу удовлетворительного ответа, то возьму его".
Через месяц возвратился наконец Бушаев и привез два письма: одно от диван-беги (вроде минист. иностр. дел), другое от куш-беги. Оба они только отписывались, а пленных наших соглашались отпустить лишь в том случае, если русским войскам запрещено будет переходить границы и если киргизам будет уплачено за расчебаренное у них имущество. 25 марта Кауфман снова написал письмо уже диван-беги, высказывая удивление по поводу уклонения хана от непосредственных сношений. Снова было повторено, что где кочуют наши подданные киргизы, там и земля наша, - значит, по Яны-Дарье до озера Акчи-Куль. Буканские же горы и весь путь от Красных Песков (Кизил-Кум) до моста Иркибая на Яны-Дарье отошел к нам по мирному договору с Бухарой, и потому никто, кроме нас, не должен собирать здесь зякет с купеческих караванов. Затем в пятый раз повторялось требование освободить всех увезенных в Хиву русских подданных, прекратить покровительство нашим мятежникам и предоставить нашим купцам, на началах взаимности, те же права, какими пользуются хивинские в России.
14 апреля получен был от куш-беги ответ на письмо от 18 января по поводу занятия Красноводска. "С основания мира, - писал хивинец, - и до сих пор, не было еще такого примера, чтобы один государь, для спокойствия другого и для благоденствия чужих подданных, устраивал на границе крепость и посылал свои войска… Наш государь желает, чтобы: Белый Царь, по примеру предков, не увлекался обширностью своей империи, Богом ему врученной, и не искал чужих земель: это не в обычае великих государей. Если же, надеясь на силу своих войск, он захочет идти на нас войною, то пред Создателем неба и земли, пред великим Судиею всех земных судей, - все равны: и сильный, и слабый. Кому захочет, тому и даст Он победу… Ничто не может совершиться против воли и предопределения Всевышнего".
Видя из тона письма, что обаяние Красноводского отряда уже ослабело и что наша настойчивость и угрозы, без поддержки их вооруженною рукою, ничего не стоят в глазах хивинцев, генерал Кауфман представил военному министру свои соображения относительно совместных действий против Хивы со стороны Туркестана и Кавказа, чтобы решительным ударом низвести Хиву с того пьедестала, на котором она стоит, кичась своею недоступностью и нашими прежними неудачными попытками вразумить ее. Эти соображения удостоились высочайшего одобрения. Тем временем весною этого года Столетов произвел рекогносцировку Балханских гор в 150 верстах от места высадки и выбрал здесь, у небольшого источника пресной воды Таш-Арват-Кала, место для отряда, куца и перевел его. Но войска не могли здесь развести огородов, все надо было привозить с Кавказа, и все это иногда сильно запаздывало, по непостоянству и капризности сообщений морем.
К зиме открылась цинга… Множество казачьих лошадей пришли в негодность. Хивинские караваны не идут… Надежды, возлагавшиеся на Красноводск, не сбылись.
Всех туркмен считалось до 225 т. кибиток, или более миллиона душ. В пределах Персии, между Атреком и Гургенем, жили постоянно только земледельцы (называемые чомра), а кочевники - чарва к северу от Атрека. Это и были ближайшие соседи Красноводского отряда.
20 октября утром текинцы напали на укреп. Михайловское, где стояла всего одна рота. Нападение было отбито с потерей 3 чел. убитыми и 4 ранеными.
Столетов, собиравшийся идти на Атрек, решился сначала наказать текинцев и двинулся к Кизил-Арвату с 3 ротами, 2 сотнями и 3 орудиями (700 чел., 300 лош., 670 верблюдов) 30 ноября. В 10 дней сделал 200 верст, дошел до Кизил-Арвата, не нашел там ни единого человека и вернулся ни с чем.
Для рекогносцировки пути от Таш-Арват-Кала до Сары-Камыша, т. е. до границы Хивы, послан был шт. ротмистр Скобелев с 3 казаками и 3 туркменами. Он прошел до кол. Узунь-Кую, более 400 в., и произвел маршрутную съемку в оба пути.
Это смелое предприятие не нашло подражателей, и последующие рекогносцировки производились огромными отрядами, стоившими громадных денег, истребившими массу верблюдов, разорившими туркмен, посеявшими страшную вражду к нам этих дикарей и погубившими поход на Хиву кавказцев.
2 февраля 1870 г. Мангышлакское приставство было присоединено к Кавказскому наместничеству, а в начале марта пристав подполковник Рукин по поручению уральского губернатора отправился с двумя офицерами и 40 казаками вводить ненавистное киргизам положение у адаевцев, известных своею необузданностью и дикостью, а кстати и разорить на Устюрте аул известного разбойника Мынбая Аджибаева.
Отряд этот был окружен киргизами 25 марта в ста верстах от форта Александровского. Рукин вступил в переговоры, принял приглашение перейти с офицерами в толпу почетных киргизов для чаепития, затем, по просьбе вероломных дикарей, приказал казакам сложить оружие в кучу, а то киргизы боятся, как бы чего не вышло… Казаки, видя своего начальника и офицеров как бы в плену, отказались исполнить такое глупое приказание, так как отлично знали, с кем имеют дело, и держали ухо востро. Рукин пригрозил им расстрелянием за неповиновение в военное время… Скрепя сердце, казаки послушались и сложили оружие, а киргизы покрыли его кошмами… Немного спустя они, по условному знаку, навалились сверх кошем, чтобы казаки не могли вытащить из-под них ружей, в то же время налетела засада и частью перебила, частью забрала в плен казаков. Рукин, поздно осознав свою преступную глупость, застрелился… В миниатюре здесь повторена была от а до z вся трагедия Бековича Черкасского. Ничего не читают, ничего не знают эти господа!
Вслед за тем киргизы напали 3 апреля на Александровский форт, разграбили армянский базар, сожгли Николаевскую станицу и прибрежные маяки; 6-го штурмовали форт, 8-го заняли сады у форта. Весьма возможно, что без содействия с Кавказа названный форт, с его 14 орудиями, был бы взят. Присланный с Кавказа отряд, под начальством полковника графа Кутайсова, прибыл на пароходе 9-го числа; он состоял из одного стрелкового батальона, 2-х стрелковых рот, 2-х линейных, 6 сотен и 4 орудий. Киргизам не давали уже ни отдыха, ни срока, и к концу апреля месяца 5000 кибиток покорились и приняли новое положение.
Все-таки взятого с Рукиным хорунжего Ливкина и пятерых казаков киргизы продали хивинскому хану, который и взял их в лакеи. Эсаул Логинов остался у киргизов, а Маяев был изрублен…
Из Оренбурга и Гурьева тотчас двинуты были подкрепления к степным отрядам, а на Эмбу прибыл и сам Крыжановский.
Гурьевский отряд, поступивший, за болезнью прежнего начальника, капит. 1-го ранга Тверитинова, под команду под-полк. Ген. штаба Саранчова, напал 18 июня у озера Масше на адаевцев, вероломно напавших на Рукина, и отбил у них до 3 тыс. голов скота. Адаевцы изъявили покорность и представили Саранчову есаула Логинова, двух казаков и 4-х поселенцев из-под форта Александровского. 7 июля Саранчов двинулся к морю на джеменеевцев, которые бросили на берегу детей, верблюдов и вьючных лошадей, а сами спаслись на острова. Лошади завязли в иле. Очутившись без всяких припасов, киргизы сдались, выдали пленных и все награбленное на армянских базарах под ф. Александровском.
Из других отрядов заслуживает упоминания еще отряд подп. Байкова. Оставив тяжести на р. Чегане, Байков с ротой стрелков и 2 сотнями казаков выступил 28 июня к Чинку. В 23 дня, без дневок, прошел до 500 верст с большими лишениями по безводности песков Асмантай-Матай и Сам, расчебарил кочевников, отбил множество скота, который, впрочем, частью погиб, частью был брошен, и наконец воротился на р. Чеган. 21 июля он перешел к оз. Чушка-куль с первым эшелоном и послал назад 130 верблюдов, под прикрытием 6 казаков и 14 донских артиллеристов с гладкоствольными пистолетами. 25 числа на эту команду напали киргизы у мыса Чиграя (выступ Чинка). Казаки уложили верблюдов в каре и связали им ноги. Один донец Волошенков поскакал на Чеган за помощью. Киргизы были в кольчугах и лезли пешими… Лаучи передались неприятелю… Видя, что пистолетные пули наши не берут, казаки стали вырывать пики из рук киргизов и этим оборонялись… Трое наших было убито, а 15 ранено… Тут подоспела помощь с р. Чегана и киргизы ускакали. Байкову, вместо нагоняя, подчинили еще часть отряда генерала Бизянова, которого отозвали в Оренбург, за то, что он не дошел до уроч. Мын-Су-Алмаз и отклонился к Сагызу, открыв Эмбу… Байкову предписано употреблять оружие только по указанию начальника уезда. Но Байков двинулся на р. Сагыз и, несмотря на уверения уездного начальника, что там сидят мирные, расчебарил их. Его отозвали, предали суду и сослали на поселение…
Чиграйские герои заслуживают внесения в летопись истории: уральских казаков было 3 - Любимов, Соколов и Халимов за переводчика; донских 14: фейерверкер Коржов, и казаки - Волошенков, Карташев, Богомазов, Киреев, Ерофеев, Чеботарев, Кружилин, Кашлыков, Пономарев, Куликов, Сафронов, Моисеев и Косоножкин; фамилии 3-х оренбургских казаков неизвестны.
Все оставшиеся в живых награждены знаками отличия военного ордена. Волошенков сверх того произведен в урядники, а Коржов в хорунжие.
Расправа с Хивой назначена была в 1871 г. средствами Туркестанского округа; Кавказский же и Оренбургский должны были выслать отряды - первый на Уст-Урт, второй в Барсуки, чтобы сдержать кочевников от вмешательства, а с нашей стороны из киргизов организовались партизанские партии, которым предстояло не допускать хивинцев в наши пределы. Но вследствие разрыва с Кульджею Хива отошла на второй план, хотя с нею и велись еще переговоры, но через бухарского эмира, так как Кауфман не хотел более ронять своего достоинства, систематически игнорируемый ханом.
В мае 1871 года полусотня оренбургских казаков, под командой есаула Агапова, была послана из отряда полк. Саранчева конвоировать отрядную кухню, шедшую обыкновенно впереди для заблаговременного приготовления обеда. В песках Агапов наткнулся на партию киргизов, сопровождавших отбитый ими табун лошадей. Бросив кухню на волю Божию, Агапов ударил с казаками на барантачей, отбил табун и преследовал киргиз до 60 верст; но в пылу успеха не заметил, что далеко обогнал свою команду и занесся с тремя казаками в самую гущу врагов. Увидав наконец что он окружен неприятелем, Агапов, сам-четверт, спешился и открыл огонь… Киргизы отхлынули, и наши удальцы отсиделись: вскоре прискакали остальные казаки на своих изморенных лошадях и выручили своего командира.
Преувеличенное уважение дикарей к винтовке в этом случае спасло Агапова. Иначе относятся киргизы к сабле: 21 апреля 1870 г. начальник мангышлакского отряда возвращался к освобожденному им Александровскому форту с 57 всадниками Дагестанского конно-иррегулярного полка; в 12 верстах от форта на них напала толпа адаевцев; черкесы ударили в шашки и пробились, но потеряли 24 человека.
В Красноводске в этом году произошла перемена: сильное развитие болезненности побудило главнокомандующего Кавказскою армиею командировать туда нач. штаба генерала Свистунова, который нашел, согласно, впрочем, и мнению самого Столетова, что на зиму отряд непременно надо будет вывести с Балханских гор. Предположений же своих о будущих действиях Столетов сообщить Свистунову не пожелал, пока ему не объявят категорически, будет ли вскорости предпринят поход на Хиву со стороны Красноводска. Сам Столетов настаивал, что поход не следует откладывать позже осени этого, т. е. 1871 года, уверяя, что справится с Хивой с отрядом в 1100 чел., 300 коней и 6 горных орудий, но что очищая Балханы, мы утратим возможность добывать верблюдов от кочующих в соседстве туркмен. Поход из Красноводска значительного отряда Столетов считал дорогим и трудным предприятием и потому полагал, что главная роль в расправе с Хивой должна быть предоставлена туркестанским войскам, а кавказские могут сделать с успехом только одну диверсию.
Неудачный ли выбор места под укрепление, выказанная ли Столетовым самонадеянность, неимение ли им вполне разработанного плана военных действий, о чем можно было судить по нежеланию его сообщить такой план начальству, или, наконец, какие-либо особенности его характера и привычек, - неизвестно, что именно повлияло и что именно доложил Свистунов главнокомандующему, - но только Столетов был сменен и на его место назначен подполковник Генер. штаба Маркозов.
Прежде чем очистить позицию у Балхан, ему приказано было воспользоваться выдвинутым положением отряда и произвести рекогносцировку пути к хивинской границе, а затем перейти на юг, к р. Атреку.
Отняв силою верблюдов у туркмен, Маркозов двинулся в сентябре к хивинским пределам на Саракамыш и через месяц дошел до колодца Декча, где начинался уже Хивинский оазис. Хивинский хан только что перед тем охотился в окрестностях названного колодца, когда наши войска подходили к Саракамышу. Можно представить, как он был перепуган и как он скакал в Хиву, сея по дорог тревогу! Наскоро стали собирать ополчение и наконец двинули к Декча конный сброд. Сброд этот, конечно, не застал уже русских, которые воротились к Бал ханам. Хивинцы же уверяли, что они "прогнали неверных".
Обратный путь потребовал также месяца времени. Сняв посты на Балханах, Маркозов выступил на Атрек к Чекишляру и прибыл сюда 24 ноября.
Одновременно с движением Маркозова двинулся и со стороны Туркестана отряд генерала Головачева от Джизака, чрез Буканские горы. И так оба отряда дошли до границы Хивы, и это сильно всполошило ханских приспешников. Прежняя уверенность в своей недосягаемости, как видно, поколебалась. На совещаниях у хана почти все его главари признали, что если только русским удастся пройти пустыни, охраняющие Хиву, то уж нечего и думать о каком бы то ни было сопротивлении, тем более что ополчения своего Хива долго держать в сборе не может по недостатку хлеба. Решено было отправить к русским послов, которые бы могли высмотреть что нужно, протянуть время и поторговаться, нельзя ли отделаться подешевле. Все-таки к Кауфману посылать не хотели: смиренный и несколько зависимый тон азиатского посла, чувствующего себя в руках того, к кому послан, как будто уже не шел к ним после массы невежливостей, которые они себе позволили по отношению к Кауфману.