Император много сделал для подъема обороноспособности страны, усвоив тяжелые уроки русско-японской войны. Пожалуй, самым значимым его деянием было возрождение русского флота, которое спасло страну в начале Первой мировой войны. Оно произошло против воли военных чиновников. Император даже вынужден был отправить в отставку великого князя Алексея Александровича. Военный историк Г. Некрасов пишет: "Необходимо отметить, что, несмотря на свое подавляющее превосходство в силах на Балтийском море, германский флот не предпринял никаких попыток прорваться в Финский залив, с тем, чтобы одним ударом поставить Россию на колени. Теоретически, это было возможно, так как в Петербурге была сосредоточена большая часть военной промышленности России. Но на пути германского флота стоял готовый к борьбе Балтийский флот, с готовыми минными позициями. Цена прорыва для германского флота становилась недопустимо дорогой. Таким образом, уже только тем, что он добился воссоздания флота, император Николай II спас Россию от скорого поражения. Этого не следует забывать!"
Военные таланты государя были в полной мере раскрыты на посту Верховного главнокомандующего. Уже самые первые решения нового главкома привели к существенному улучшению положения на фронте. Так, он организовал проведение Вильно-Молодеческой операции (3 сентября- 2 октября 1915 года). Государь сумел остановить крупное наступление немцев, в результате которого был захвачен город Борисов. Им была издана своевременная директива, предписывающая прекратить панику и отступление. В результате был остановлен натиск 10-й германской армии, которая была вынуждена отойти - местами совершенно беспорядочно. 26-й Могилевский пехотный полк подполковника Петрова (всего 8 офицеров и 359 штыков) пробрался к немцам в тыл и в ходе внезапной атаки захватил 16 орудий. Всего русские сумели захватить 2000 пленных, 39 орудий и 45 пулеметов. "Но самое главное, - отмечает историк П. В. Мультатули, - войскам снова вернулась уверенность в способности бить немцев".
Россия определенно стала выигрывать войну. После неудач 1915 года наступил триумфальный 1916 год - год Брусиловского прорыва. Входе боев на Юго-Западном фронте противник потерял убитыми, ранеными и попавшими в плен полтора миллиона человек. Австро-Венгрия оказалась на пороге разгрома.
Характерно, что назначение Брусилова командующим Юго-Западного фронта было личной инициативой государя. Это отлично видно хотя бы из царской переписки. В марте 1916 года царь сообщает своей супруге: "Я намерен прикомандировать старика Иванова к своей особе, - пишет Николай II 10 марта 1916 года, - а на его место назначить Брусилова или Щербачева; вероятно, первого". Позднее государь сделает окончательный выбор: "Старого Иванова, - пишет он 14 марта 1916 года, - заменит Брусилов".
Именно Николай II оказал поддержку Брусиловскому плану наступления, с которым были не согласны многие военачальники. Так, план начальника штаба Верховного главнокомандующего М. В. Алексеева предусматривал мощный удар по противнику силами всех фронтов, за исключением фронта Брусилова. Последний считал, что и его фронт тоже вполне способен к наступлению, с чем были не согласны другие командующие фронтов. Однако Николай II решительно поддержал Брусилова, и без этой поддержки знаменитый прорыв был бы попросту невозможен.
Особо отметим, что государь принимал абсолютно все важные решения, способствующие победоносным действиям, именно сам - без влияния каких-либо "добрых гениев". Совершенно необоснованно мнение, согласно которому русской армией руководил Алексеев, а царь находился на посту главкома ради проформы. Это ложное мнение опровергается телеграммами самого Алексеева. Например, в одной из них на просьбу прислать боеприпасы и вооружение Алексеев отвечает: "Без Высочайшего соизволения решить этот вопрос не могу".
У. Черчилль пишет по этому поводу: "Мало эпизодов Великой войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновленное гигантское усилие России в 1916 году. К лету 1916 года Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в течение 1915 года пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела, собственными усилиями и путем использования средств союзников, выставить в поле - организовать, вооружить, снабдить - 60 армейских корпусов, вместо 35, с которыми она начала войну… Поверхностная мода нашего времени трактует царский режим как слепую, испорченную, неумелую тиранию. Но обозрение тридцати месяцев его борьбы с Германией и Австрией должно было внести поправки в эти смутные представления. Мы можем измерить силу Российской империи по тем ударам, которые она перенесла, тем катастрофам, которые она пережила, по неисчерпаемым силам, которые она развила, по тому восстановлению, которого она добилась".
Дополним Черчилля. Вначале 1917 года Россия выпускала 130 тысяч винтовок в месяц (в 1914 году- 10 тысяч). Она имела в своем распоряжении 12 тысяч орудий, тогда как в 1914 году- 7 тысяч. Производство пулеметов увеличилось в 17 раз, патронов - более чем в два раза. Был преодолен снарядный голод, о котором так много кричала либеральная пресса. "Бездарный" царский режим создал стратегические запасы, которые позволяли белой и красной армии колошматить друг друга в течение трех лет (1918–1920 гг.)
Историк А. Зайончковский утверждает, что русская армия достигла "по своей численности и по техническому снабжению ее всем необходимым наибольшего за всю войну развития". Неприятелю противостояли более двухсот боеспособных дивизий. Россия готовилась раздавить врага. В январе 1917 года 12-я русская армия начала наступление с Рижского плацдарма и застала врасплох 10-ю германскую армию, которая попала в катастрофическое положение. Дальнейшему развитию успеха помешала только Февральская смута…
Здесь, конечно, нельзя пройти и мимо еще одного обвинения, которое бросают государю разного рода критики, весьма крепкие задним умом. Дескать, ему надо было любой ценой избежать войны, входе которой союзники (Англия и Франция) только и делали, что использовали Россию в качестве пушечного мяса, а она послушно следовала в фарватере их дипломатий. Конечно, такие утверждения также безосновательны, как и выше разобранные. Царь прилагал все усилия для того, чтобы предотвратить войну, при этом часто делая серьезные уступки Германии. Он осознавал, что война может привести к самым трагическим последствиям. Об этом свидетельствуют его слова, сказанные русскому послу в Болгарии: "А теперь, Неклюдов, слушайте меня внимательно. Ни на одну минуту не забывать тот факт, что мы не можем воевать. Я не хочу войны. Я сделал своим непреложным правилом предпринимать все, чтобы сохранить моему народу все преимущества мирной жизни. В этот исторический момент необходимо избегать всего, что может привести к войне. Нет никаких сомнений в том, что мы не можем ввязываться в войну - по крайней мере, в течение ближайших пяти-шести лет - до 1917 года".
Однако тупо-агрессивная политика Австро-Венгрии вкупе с германским шовинизмом сделали войну неизбежной. Мы не могли не вступиться за Сербию, ибо в противном случае война все равно началась бы в 1914 году (так решил немецкий Генштаб), но только мы были бы в еще более худшем положении.
Порой излишне патетические "русофилы" рисуют ужасающие картины того, как русские "забрасывали немцев горами трупов", спасая "коварных союзников". А что же, спрашивается, нужно было спокойно дожидаться того, чтобы немцы оккупировали Францию и разбили Англию? Вот тогда в руках кайзера оказалась бы вся Европа и военный натиск на Россию стал бы гораздо более мощным. Что же до гор трупов, то пусть это остается на совести "критиков". Известно, что соотношение потерь на Восточном фронт составляло один к одному.
Не имеет оснований и положение о зависимости русской дипломатии от англо-французской. Русская внешняя политика была максимально независимой от политики союзников. Наши дипломаты даже сумели вынудить Антанту признать необходимость установления русского контроля над средиземноморскими проливами. При этом министр иностранных дел Сазонов прибегнул к довольно-таки хитрому маневру, прозрачно намекнув англичанам на то, что Россия может начать переговоры о заключении сепаратного мира. Конечно, ничего подобного она делать и не собиралась, но нервы у союзников не выдержали. Французский лидер Пуанкаре потом возмущался уступчивостью англичан: "Министры и я не понимаем, как это Великобритания, не расспросив нас, дала такую полную свободу действий России в вопросе, который интересует всех союзников…".
Одна из главных, очевидно даже главнейшая, претензия к государю - отречение от престола. Его упрекают в том, что он сдал страну революционерам без сопротивления. Но и это вовсе не так. И для того, чтобы убедиться в лживости обвинений, лучше всего ознакомиться даже не с исследованиями монархистов, а с очерками коммунистического публициста М. Кольцова. Вот как он пишет о поведении государя в дни февральской смуты: "…Придворные совершенно зря рисуют своего вождя в последние минуты его царствования как унылого кретина, - уверяет он, - непротивленца, безропотно сдавшего свой режим по первому требованию революции". С неподдельным уважением Кольцов описывает, как государь упорно сопротивлялся всем требованиям армейцев-заговорщиков (Алексеева, Рузского и др.) создать ответственное министерство (т. е., по сути, пойти на превращение самодержавия в конституционную монархию). Его сопротивление было настолько сильным, что даже Александра Федоровна воскликнула в письме: "Ты один, не имея за собой армии, пойманный как мышь в западню, - что ты можешь сделать?!" А царь делал все, что мог, - он даже направил в Петроград экспедиционный корпус во главе с генералом Н. И. Ивановым. Он сражался с революцией один (ибо заговорщики отрезали его от связи с внешним миром, от верных частей). И по этому поводу Кольцов вопрошает: "Где же тряпка? Где слабовольное ничтожество? В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека - самого Николая. Ничтожество оказалось стойким, меньше всех струсило".
Можно, конечно, бесконечно повторять старые упреки: "Недоглядел, не уследил, не подавил, не создал" и т. д. Упрекать - легко, особенно задним числом. Но надо отдавать себе отчет и в объективных обстоятельствах. Русская монархия находилась в плену еще с XVIII века - сначала у дворянской олигархии, потом - у бюрократической. При этом она еще умудрялась играть на их противоречиях, вырывая у олигархов различные выгоды для страны. Так, освобождение крестьян с землей произошло против воли либеральных помещиков. Вначале XX века место дворянского либерализма занял либерализм буржуазный, поддерживаемый крупным капиталом. Этот либерализм был еще более цепким и коварным, чем первый.
Любопытно, что сама же бюрократия весьма отрицательно относилась к… монархистам, обоснованно подозревая их в попытке вернуть власть русскому царю (государь это отлично понимал и всячески симпатизировал монархистам). Как это ни покажется странным, но она даже практиковала репрессии в отношении "черносотенцев". Так, в Тамбовской губернии собрания Союза русского народа запрещались и разгонялись, его участники подвергались задержаниям и судебным репрессиям. И это несмотря на то, что сам губернатор Н. П. Муратов симпатизировал "черной сотне"! Но бюрократия - страшная вещь, она может саботировать любое решение, принятое сверху. Не случайно же говорят - "жалует царь, но не жалует псарь".
На базе крупного капитала в стране вызревал разрушительный либерализм, который и взял власть в феврале 1917 года. Часто замечают, что в этом виновата сама власть, допустившая капитализацию страны, давшая свободу различным плутократам - отечественным и иностранным. Это во многом справедливо. Но не следует забывать и о том, что консервативно-монархическое движение, при всей своей благонамеренности, так и не смогло представить действенной программы альтернативной модернизации без вестернизации. Стране был необходим прорыв в индустриальное общество, чего, в принципе, правые не отрицали, но в массе своей настаивали на приоритетности сельского хозяйства перед промышленностью. В результате чего ими была выдвинута особая стратегия индустриализации, предполагавшая преимущественный рост аграрного производства. Он должен был привести к резкому подъему благосостояния сельских жителей, которые станут усиленно покупать промышленные товары. А это даст толчок развитию промышленности. (Любопытно, что примерно такую же стратегию предлагал стране в конце 20-х годов Н. И. Бухарин.)
Понятно, что такой путь был совершенно неприемлем, ибо требовал долгого и постепенного развития, растянутого на многие десятилетия. А России нужно было срочно создавать промышленную базу, необходимую для технического оснащения армии. То есть русская общественная мысль так и не смогла сформулировать модель, альтернативную капиталистической. Получается, что в начале XX века Николай II оказался в потрясающе сложной ситуации. С одной стороны самодержавие было зажато бюрократами, с другой - капиталистами. При этом даже преданные ему монархисты оказались, в конечном итоге, неспособными предложить хоть какую-то действенную альтернативу. Спрашивается - что же можно было сделать в такой ситуации? Развернуть "революцию сверху", подобную опричной революции Ивана Грозного? Но ведь для этого нужно быть не просто талантливым государственным деятелем, а "гением в политике", фигурой мессианского масштаба. Николай II такой фигурой, безусловно, не был. Но разве это можно поставить ему в вину? Разве человек может стать великим по собственному желанию, пусть даже и повинуясь велению "исторической необходимости"?
Государь император сделал все от него зависящее. Он сумел подавить страшную по мощи революцию 1905 года и оттянуть крушение империи на целых 12 лет. Благодаря его личным усилиям был достигнут коренной перелом в ходе русско-германского противостояния. Будучи уже в плену у большевиков, он отказался одобрить Брестский мир и тем самым спасти себе жизнь. Он достойно жил и достойно принял смерть.
ДИКТАТУРА "ВРЕМЕННЫХ" И ЛЕГИТИМНОСТЬ СОВЕТОВ
После Февраля власть перешла в руки либералов. А потом - умеренных социалистов (эсеров и меньшевиков). Но они и стоявшая за ними либеральная буржуазия, эту власть упустили, не продержавшись на российском Олимпе и года. В определенных кругах по данному поводу принято скорбеть - дескать, упустили демократическую альтернативу, вновь показали свое азиатско-деспотическое нутро. На самом же деле русский народ отказал в доверии "временным" именно потому, что не желал идти за нелегитимной диктатурой.
В сущности, Временное правительство было самой настоящей диктатурой, хотя и слабой. Его никто не выбирал, оно не опиралось ни на какое всероссийское представительство. Конечно, имел место постоянный треп об Учредительном собрании, но ведь оно было делом неясного будущего. Кстати говоря, еще не известно, как "временные" поступили бы с этим собранием (октябрь 1993 года показал реальное отношение российских демократов к парламентаризму). А вот диктаторская хватка у "временных" была вполне заметна. Провозгласили же они 1 сентября 1917 года Россию республикой - без всякой там "учредилки". Да и страной тогда управляла всего-навсего пятерка властителей - Директория, состоявшая из Керенского и четырех верных ему министров. Против этого правления выступали уже не только крайне левые, но и эсеры с меньшевиками, которые 24 октября потребовали отставки Временного правительства.
В сущности, у либералов и либерал-социалистов был шанс продержаться у власти хотя бы год-два. Для этого им надо было опереться на единственный орган, легитимный в феврале 1917 года, то есть на Государственную Думу. Тогда можно было бы плавно переходить к реформированию страны и созыву того же самого Учредительного собрания. Именно такой проект и предлагал один из лидеров антимонархического движения М. В. Родзянко, бывший спикером Думы. Но кадетский вожак Милюков и его сторонники о Думе и не думали. Точнее, они думали, как бы ее нейтрализовать под благовидным предлогом. В конце концов, глава Временного правительства В. Е. Львов, как сейчас сказали бы, "развел думцев как лошков". Он устроил собрание депутатов всех четырех Госдум - вместо того чтобы собрать последнюю - Четвертую Государственную Думу. В последнем случае имело бы место заседание законно избранного парламента, однако дело ограничилось встречей ветеранов российского парламентаризма. После этого Думу можно было считать политическим трупом. Как, впрочем, и российский капитализм, который упустил единственную, пожалуй, возможность легитимизировать себя в российских условиях. Тем самым он еще раз доказал свою чужеродность России.
Но очень скоро такими же трупами стали Львовы и Милюковы. Временное правительство сотрясали различные политические кризисы, до тех пор, пока его не сдуло ветром Октября. Отказавшись от услуг думских депутатов, оно невольно открыло дорогу для депутатов рабочих, солдатских и крестьянских. В стране поднималась новая сила - Советы. Иона была мощнейшей альтернативой буржуазному парламентаризму. В Советы избирались не по общегражданским округам (как на Западе), а от предприятий (фабрик, заводов, иногда профсоюзов) и воинских частей. Кроме того, депутаты Советов могли быть отозваны самими избирателями. Это придавало российской демократии действительно народный и самобытный характер.
В условиях нарастающей демократизации и подъема массовых движений именно Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов стали восприниматься как легитимные органы власти. Более того, в них постепенно стали видеть некую замену ушедшей российской государственности. За власть Советов стояли большевики - наиболее твердая и дисциплинированная сила на тот момент. И массы увидели в этой силе ту же самую силу, которая управляла Россией на протяжении многих веков. Точнее сказать - не столько увидели, сколько почувствовали, и это было государственническое чутье. При всех своих огромных минусах большевики все же выгодно отличались от кадетствующих и эсерствующих политиков-масонов.
Весьма любопытную и показательную беседу описывает в своем петербургском дневнике Зинаида Гиппиус: "1917, ноября 18. Сегодня в <Петропавловской> крепости <И. И.> Манухин <деятель Красного Креста> при комиссаре-большевике Подвойском разговаривал с матросами и солдатами. Матрос прямо заявил:
- А мы уж царя хотим.