Настя выбралась из машины, держась за живот и согнувшись от боли. Сумку она потащила с собой, потому что там были салфетки, вода и еще потому, что мама сто раз повторяла, что у женщины всегда должна быть с собой сумка с деньгами, документами и… другими необходимыми вещами. Настя подозревала, что набор необходимых вещей, кроме денег и документов, может меняться в зависимости от возраста. Но в целом она была с мамой согласна. Пока необходимые вещи – это альбом, карандаши и заяц, который пахнет мамиными духами.
Она забралась на некрутую каменную стеночку и нырнула в путаницу кустов и высоких трав, росших по склону. Девочка села под кустик, испуганно оглядываясь, потому что было стыдно. Все-таки не подмосковные леса, а Европа, но до кафе, где наверняка имелся приемлемый туалет, она просто не доехала бы. Ох, говорила ей мама, не ешь майонез… Настя мучилась спазмами и потому не сразу среагировала на звук удара. Ну, бамкнуло что-то на дороге. Когда она подняла голову и отвела ветки, "форда" на дороге не было, а за поворот уходил темно-синий джип. Потом внизу что-то взорвалось, она увидела облако черного дыма и взметнувшееся пламя. Буквально через минуту из-за поворота вынырнула еще одна машина – юркий красный "фиат". Настя дернулась было вылезти, чтобы не оставаться одной, позвать на помощь… но тут увидела, что из машины вылезает тот самый дядька, который приходил к ней в отель и из-за которого Марк ужасно ругался. Стасик подошел к краю дороги, посмотрел вниз – оттуда поднимался дым, он попятился, сел в машину, развернулся и уехал обратно, в направлении аэропорта. Надо сказать, происшедшее не добавило Настиному самочувствию плюсов, из кустов она выбралась минут через десять, на дрожащих ногах, бледная и плохо соображающая.
Она вышла на дорогу, подошла к краю. Внизу догорали обломки машины. Какую-то секунду Настя надеялась, что это другая машина, а Вадим, этот придурок, просто решил проучить ее и отъехал за ближайший поворот, решил попугать девчонку. Но это была детская надежда, а разумом двенадцатилетней девочки, просмотревшей немало боевиков и выпусков криминальных новостей, Настя понимала: это машина Вадима, и он теперь там, внизу. Вернее, то, что от него осталось… Она села на землю и некоторое время просто сидела, глядя вниз, на горящую машину. Потом достала бутылку воды, выпила ее. Еще раз посмотрела на разряженный, а потому бесполезный телефон и пошла вниз по дороге, туда, где, как она знала, находится дом деда.
Лана с Марком смогли попасть только на самолет, вылетающий в четыре утра. Была туманная вероятность того, что их посадят на полуночный, потому они приехали в аэропорт к десяти вечера. Однако полуночный самолет, заполненный сонными школьниками, бодрыми бизнесменами и сплоченной группой американцев пенсионного возраста, обвешанных рюкзаками и почему-то вооруженных альпенштоками, улетел без них. Лана кусала губы, но не плакала.
Места на рейс в четыре пятнадцать им пообещали твердо, и они сидели в кафе, потом Марк заставил Лану пересесть на диванчик в зале ожидания, прижал ее голову к своему плечу и отказался отвечать на вопросы и обсуждать что бы то ни было. Она заснула, а он сидел неподвижно часа полтора, думая, восстановится ли кровообращение в затекшей руке, но не смел шевелиться, чтобы не разбудить ее. Перед самым отлетом он вдруг решил позвонить девочке, словно что-то внутри сжалось от нехорошего предчувствия. Слова Насти о том, что в номере с ней находится коллега Вадима по бизнесу, привели Марка в ужас. Ему удалось спугнуть мужика, но он все равно нервничал и мысленно умолял самолет шевелить крыльями и доставить их в Италию как можно скорее.
Потом они летели, и, когда уже приземлились в аэропорту, от Насти пришла эсэмэска, сообщающая, что они выезжают в Палермо.
– Нам нужно в Палермо!
– Нужно так нужно, поехали на другой терминал, откуда отправляются местные рейсы.
Билетов на Палермо не было. То есть на ближайшие два рейса все было раскуплено. Лана опять разрыдалась. Девушка в кассе, взглянув на нее встревоженно, спросила Марка, не устроит ли их другой аэропорт.
– Какой другой? – Итальянка говорила с сильным акцентом, он с трудом понимал ее английский.
– На Сицилии не один аэропорт, сеньор. Скажите, куда вам нужно, и мы посмотрим, какой ближайший.
Марк достал листок с адресом.
– О! Кастеллузо! У меня тетя живет в Кастоначчи, это недалеко оттуда. Зачем вам Палермо? Вам нужно лететь в Трапани! Потом по шоссе до Кастоначчи, свернете к заливу Кофано, а там будет поворот на Кастеллузо!
Марк виновато улыбнулся и развел руками: она так тараторила, что он ничего не понял. Тогда девушка написала ему маршрут на бумажке, продала два билета до Трапани и пальцем показала, в какую сторону идти на посадку. Заглянув в билет и убедившись, что до самолета еще полтора часа, Марк потащил Лану в кафе и принялся пичкать всякими вкусностями, потому что последние несколько дней она почти ничего не ела.
Вскоре они летели в Трапани. В Интернете они заранее нашли адрес виллы, на которой жил князь. Взяли в аренду машину, купили карту и долго шарили по ней в поисках нужного городка. Наконец нашли, проложили маршрут в соответствии с указаниями девушки из аэропорта – и тронулись в путь.
Настя пришла в маленький городок, а может, это была большая деревня: двух-трехэтажные белые и серые дома под черепичными крышами, ставни на окнах, солнечный свет, заливавший город, – и темные провалы узеньких улочек. На указателе она прочла название – Кастеллузо. Слово показалось смешным, и девочка хихикнула, а потом застыла, удивленная развевающимся над одним из зданий флагом. Флаг был красно-желтым, в центре его Настя разглядела изображение, странное до невероятности. Голова женщины с пышными волосами и колосьями пшеницы, а из головы вырастали три ноги. Девочка перевела взгляд на дом, над которым развевался флаг. Старое здание серого камня с тяжелой, огромной парадной дверью. Скорее, даже не дверью, а воротами – массивными, с металлическими накладками, а в них прорезана дверь в рост человека. На каменном портике над воротами скульптор вырезал то же изображение женщины. Настя вгляделась внимательнее и моргнула. То же, да не то: выражение лица женщины, приветливое на флаге, сменилось на жестокое, когда ее изваяли в камне. А волосы… Это были змеи! Начитанная девочка сообразила, что перед ней – горгона Медуза. Три ноги окружали голову, образуя, должно быть, символ колеса. Настя взглянула в незрячие глаза каменной маски, и ей стало страшно. Она попятилась и нырнула в одну из темных улочек, потому Джипо, подъехавший к зданию местной мэрии, чтобы оговорить день предстоящей свадьбы, не заметил девчонку.
Настя двинулась дальше, но силы ее были на исходе. Она увидела столики на улице у входа в кафе – простенькие, пластиковые, и рядом – стулья. Зонтиков здесь не было, но имелся полосатый козырек-маркиза, который давал тень. Девочка рухнула на стул. Из магазинчика показалась крупная женщина в черном платке и черном же платье. От нее крепко пахло потом. Она что-то спросила, но Настя покачала головой и, мобилизовав свой английский, сказала:
– Hello. Water, please.
Женщина изумленно всплеснула руками и опять разразилась длинной тирадой на итальянском. Настя, которая давно допила воду и буквально умирала от жажды, почувствовала, как глаза наполняются слезами. Женщина замолчала, ушла в магазинчик и скоро вернулась с бутылкой воды. Настя жадно присосалась к горлышку и не увидела, как женщина взяла телефон и принялась куда-то звонить.
Девочка напилась, умылась в туалете и снова стала соображать. Она понимала, что мама и Марк скоро будут здесь, ну, самое позднее – к вечеру. Однако хорошо было бы зарядить мобильник, потому что иначе они ее просто не найдут. Она достала из сумки телефон, долго шарила в недрах торбочки и в результате поняла, что зарядка осталась в чемодане. А чемодан, соответственно, улетел с обрыва вместе с Вадимом.
Только тут девочка поняла, что человек, сидевший за рулем машины, человек, который был ее фактическим отцом, умер. Плечи ее затряслись, Настя горько зарыдала, уронив голову на стол.
Старый князь нервничал. По его подсчетам, гости уже должны были прибыть, но дорога, ведущая к вилле, по-прежнему была пуста, к тому же ему никто не звонил. Он набрал номер Настиного мобильника, но тот был отключен. Старик волновался, хотя и понимал, что позволить себе этого не может. Восемьдесят лет – не шутки.
И вот, наконец, послышался шум мотора. Он вышел из кабинета, даже не взглянув в окно, прошел ко входу. Но Лина уже открывала дверь и пропускала в прохладный холл двух карабинеров. Увидев князя, они смутились, переглянулись, и наконец тот, который был постарше, толстый Марко, сказал:
– Синьор эччеленца, к вам ехали гости…
– Да, – произнес князь. На самом деле губы его шевельнулись, но слово не получилось. В ноздри старику ударил запах гари, которым пропиталась форма полицейских.
– Синьор, нам жаль…
Мужчина смотрел на старика, который ждал продолжения, видел, что тот бледен, но кто-то должен был сказать… Толстый Марко еще раз вздохнул и, опустив глаза, выговорил-таки:
– Их машина сорвалась с обрыва. Водитель не вписался в поворот у деревни. Эччеленца знает, какая там крутая дорога…
Толстый Марко был добрым человеком, он не любил сообщать плохие вести и никак не мог взглянуть на старика, а потому не видел, как рухнул старый князь. Его напарник, таращившийся на эччеленца во все глаза, успел подхватить старика, и тот не разбил голову о каменные плитки пола.
Лина, темной тенью маячившая в дверях, позвала Николо, который сидел в кухне, прислушиваясь к происходящему. Тот прибежал и с помощью карабинеров отнес князя в спальню. Вызвали врача. Доктор приехал быстро, сделал укол и, покачивая головой, сказал, что надо бы в больницу, но синьор не хочет…
Николо пожал плечами:
– Он взрослый человек. Не хочет, значит, будем ухаживать за ним дома. Мы позаботимся об отце.
Врач решил все же побыть рядом с больным еще некоторое время, опасаясь оставлять старика в таком состоянии. Николо не возражал, и они прошли в кухню, чтобы выпить стаканчик холодного белого вина. Там уже сидели карабинеры, в красках расписывали испуганной Лине, как сгорела машина, от удара мотор старой рухляди вывалился и взорвался отдельно, а потому удалось по бумагам опознать погибшего. Иначе они еще долго разбирались бы, кто он, а так, если русский, точно к князю, его здесь все знают, а больше не к кому, туристы в эти места не заезжают.
Настя клялась себе, что если когда-нибудь увидит папу с мамой, то есть маму с Марком, то будет хорошей девочкой и начнет изучать иностранные языки вплотную. Она даже плакать перестала, пытаясь объяснить молодому полицейскому, кто она и куда ей надо попасть. Полицейский, весьма вероятно, тоже клялся в душе засесть за английский, потому что его скудного словарного запаса никак не хватало, чтобы понять, откуда в их деревеньке, удаленной от туристических путей и дорог, взялась русская девочка.
Первая попытка переговоров закончилась полной неудачей, и Настя с полицейским замолчали, утомленные и совершенно неудовлетворенные друг другом. Тут дверь открылась и появилась хозяйка кафе, которая принесла две тарелки с пастой. Настя хотела было отказаться, потому что она не заказывала, но от спагетти поднимался такой ароматный пар, а соус был такого богато охристого цвета, что она вдруг поняла – зверски хочется есть. Полицейскому и в голову не пришло отказываться от раннего обеда или позднего завтрака, потому что, с точки зрения настоящего итальянца – равно как и сицилийца, – паста хороша в любое время дня. Они с Настей смущенно улыбнулись друг другу и одинаково жадно накинулись на угощение. Хозяйка стояла в дверях, сложив руки под передником, и улыбалась, глядя, как они едят. После еды дело пошло не в пример лучше, собрав весь запас слов и по мере возможности дублируя его жестами, Настя объяснила, что она ехала на машине…
– Авто, car, ok?
Полицейский закивал.
– Car бум…
Он вытаращил глаза. Настя вздохнула, потом достала из сумки альбом и карандаши и начала рисовать картинки, как маленькому. Вот гора, дорога и едет машинка. Вот машинка, из нее выходит человечек. Настя ткнула в себя пальцем и, подумав, решила быть честной и нарисовала кустик, под который человечек сел. Полицейский хмыкнул и кивнул. Дальше было сложнее, руки вдруг начали дрожать, но она собралась с силами и нарисовала все же край горы и машину, которая уже не ехала, а летела в воздухе. Потом схватила красный карандаш и быстро зачеркала ее, изображая огонь. И ткнула пальцем в ту сторону, откуда пришла.
Полицейский и хозяйка кафе, подошедшая посмотреть на Настины художества, молчали несколько секунд, а потом взорвались речью, жестами, девочка опешила от этих быстрых гортанных звуков и даже перестала плакать. Женщина погладила ее по голове, а полицейский побежал в кафе звонить куда-то.
Минут через двадцать приехала полицейская машина, туда погрузили Настю и куда-то повезли. Девочка молчала, потому что спрашивать, куда везут, было бесполезно.
Ее привезли на виллу, полицейский взял ее за руку и повел к двери. Он вошел без стука. В холле никого не было, но откуда-то доносились громкие голоса. Потом вдруг в холл вышел человек – на шее его болтался стетоскоп, а в руке он нес тарелку со шприцем и ампулой.
Вопрос, ответ – и вот уже они говорят чуть не хором, полицейский жестикулирует, врач тоже, а Настя, приоткрыв рот, следит за блюдечком с ампулой – уронит, не уронит доктор шприц? На голоса прибежали люди. Теперь все разговаривали хором, их громкие, экспрессивные голоса отдавались от стен небольшого помещения. Настя стояла, чувствуя, что еще немного – и она просто оглохнет. Потом взгляд ее выделил единственную здесь женщину. Женщина молча смотрела на нее, и в глазах ее было такое странное выражение – словно она увидела призрак. Настя подошла к ней, двигаясь вдоль стены, чтобы не проходить между большими и шумными мужчинами, и спросила:
– Где мой дед?
Та молчала.
– Я могу увидеть князя Василия? – чуть громче спросила девочка, и вдруг все замолчали и уставились на нее. Настя, удивленная тишиной, обернулась. Они смотрели на нее с разным выражением лиц, но девочка не стала разбираться. Она поняла, что добиться чего-то сможет только от женщины. Анастасия повернулась к мужчинам спиной и повторила уже требовательно: – Отведите меня к князю Василию.
Женщина бросила испуганный взгляд в сторону мужчин, потом взяла ее за руку.
Сзади раздался сердитый голос – Николо считал, что девчонке ни к чему тревожить больного старика, но Лина, испуганная сходством девочки с портретом, всю жизнь висевшим в спальне князя, а может, под впечатлением того, что дитя чудесным образом спаслось, ослушавшись сына, уже вела девочку по нешироким коридорам в спальню князя.
Старик лежал на кровати, тяжело дышал, и глаза его были закрыты. Настя подошла и тронула его за руку. Ей стало страшно: она видела, что старик плох, и хоть двенадцатилетние девочки не понимают в медицине, но не надо быть врачом, чтобы догадаться, что человек близок к могиле.
– Дед, а дед, – позвала она.
Старик открыл глаза и несколько секунд смотрел на нее. Потом губы его шевельнулись.
– Маша?
– Нет, я Настя… Вадим погиб, а я… я приехала.
Князь Василий медленно возвращался из небытия. Он еще раз взглянул на девочку, потом нашел глазами портрет, понял, что это не Машенька, но как похожа… Взгляд его остановился на замершей в дверях Лине.
– Нотариуса… – прохрипел князь, и женщина испуганно растворилась в темном коридоре. Оттуда, как из-за кулис, на сцену явился доктор, но старик сердито отмахнулся и уставился на Настю.
– Я привезла то, что ты просил… – Девочка попыталась расстегнуть сумку, но руки дрожали, а дед вдруг сказал:
– Не доставай. Это тебе. Пусть останется на память от меня… Маме отдай, она сообразит, что с этим делать. И все остальное я отпишу тебе… надо только дождаться.
– Дед, ты не спеши. – Настя села на край кровати. – Я могу у тебя пожить… Или в гостинице рядом. Мама сегодня приедет, и мы будем каждый день к тебе приходить. Ты, главное, выздоравливай.
Старик поднял руку, провел по светлым волосам девочки.
– Машенька…
– Дед, я Настя.
– Да. – Он нетерпеливо глянул на дверь и увидел Николо.
Несколько секунд старик и его сын смотрели друг другу в глаза, потом князь вдруг тяжело задышал. Доктор, маявшийся в сторонке, мигом оказался у кровати. Настя встала, но князь поманил ее к себе.
– Настя… – Он, преодолевая слабость, снимал с пальца перстень. Руки не слушались, но старик взглянул на Николо, злость придала ему сил. Князь уже понял, что не дождется нотариуса, и сын, этот чужой ему человек, с которым у него никогда не было ничего общего, не выпустит из рук состояние, которое считает своим. Он снял кольцо и протянул его девочке: – Это тебе… и шкатулка твоя.
Настя кивнула, кусая губы, чтобы не зареветь. Доктор уже наполнял шприц из очередной ампулы, тревожно поглядывал на старика и предлагал ему все же отправиться в больницу, но тот упрямо мотал головой.
Вошла Лина, взяла девочку за плечо, вывела из комнаты. Отвела Настю в одну из соседних комнат, там было сумрачно из-за закрытых ставен и прохладно. Девочка села на диван, прижала к себе сумку и замерла. Это были самые ужасные часы в жизни Насти. Там, в комнате наверху, умирал дед, с которым она так и не успела подружиться, эти люди не понимали ни слова и смотрели на нее так странно… Комната была полна теней и старых вещей. На беленых стенах висели картины, горка в углу тускло поблескивала фарфоровыми фигурками, но у девочки не было ни сил, ни желания вставать и рассматривать их. Она просто сидела, покачиваясь взад-вперед и погружаясь в какой-то мутный омут то ли дремы, то ли транса. Из этого состояния ее вывел знакомый голос:
– Где моя дочь? Она должна быть здесь! Настя!
– Мама!
Настя рванулась к двери и чуть не упала, потому что ноги страшно затекли, но все же, преодолев слабость, выскочила в коридор и побежала на звук голосов. Вот и холл – вот и мама. Настя уткнулась ей в грудь и зарыдала так, что тело ее ходило ходуном. Лана покрывала ее макушку поцелуями. Женщины были заняты собой, а потому не видели, как Марк, необычайно бледный, вдруг мелко перекрестился и отвернулся, скрывая заблестевшие глаза.
Лана, почти обезумевшая от беспокойства, рвалась на виллу, ничего не видя и не слыша вокруг себя, но он, остановившись уточнить дорогу в ближайшем комиссариате, перехватил сочувствующий взгляд полицейского и, спросив, в чем дело (они оба вполне прилично говорили по-французски), услышал, что несколько часов назад погибли люди, кажется, русские, которые тоже ехали на виллу князя.
– Вы ведь к эччеленца?