Тетушка проживала в этом же подъезде, а потому не успел Марк выключить телефон, сзади загремели шаги, и Лиза прошмыгнула мимо него в квартиру, прижимая к груди кулек с пирожками. Настя нацелилась было нырнуть за подругой, но Марк изловил ее за плечо, попрощался с Лизиной мамой и легким пинком направил девчушку в сторону родной квартиры.
– Ты чего? – Настя обиженно надула губы.
– Того! Почему ты ешь пирожки, когда я делаю проект?
– Так они потом остынут! Но я тебе тоже принесла.
Они вернулись в дом, и Марк со вздохом принял в ладони теплое полотенце с пирожками. Некоторое время он сидел в кухне, слушал, как Настя восхищается проектом и звонит Лизке, чтобы сообщить, что "пять баллов гарантированы, стоматологи веников не вяжут, картинки – зашибись!". Пирожки оказались вкусные. Впрочем, у тети Раи все всегда было вкусно.
Марк всегда был благодарен провидению за тетю Раю и дядю Мишу. Их дом стал для мальчика той тихой гаванью, где всегда можно было покушать, поговорить и просто посидеть на теплой кухне, где пахнет корицей – если тетя печет пирожки, или рыбой – если она готовит обед. Здесь было тепло и уютно, тикали смешные часы; деревянные, громоздкие, они стояли на специальной полке, и на вопрос мальчика, почему нельзя купить современные и красивые, тетя пожимала плечами, а дядя назидательно говорил: "Мой мальчик, не спеши, старые вещи иной раз стоят больших денег". Только через много лет Марк удосужился взглянуть на часы не как на рухлядь, а как на антиквариат и за пыльным стеклом разглядел затейливую надпись с ятями: "Павел Буре". Полная тетушка, неизменно облаченная в яркий шелковый халат с экзотическими птицами или драконами, легко двигалась от плиты к шкафу, что-то солила, пробовала, бормотала себе под нос, иной раз она проходила мимо, и ее теплая ручка касалась волос мальчика. И хотя Марк хмурился и выныривал, но все же ему было приятно, что тетя помнит, что он здесь. Ведь это чертовски важно, чтобы кто-то думал о тебе и помнил, что пришла осень, нужны витамины и теплые носки. Потом приходил с работы дядя Миша, и они втроем ужинали, слушая дядины рассказы о том, как прошел его трудовой день. Дядя Миша трудился стоматологом, и Марк с интересом выслушивал истории о сложных случаях медицинской практики и интригах, неизбежных в любом коллективе, да еще если люди прилично зарабатывали. Дядя был человеком сдержанным, но Марк знал, что он гордится племянником, который твердо решил пойти по его стопам. Вечером Марк возвращался к себе – они с мамой жили недалеко от родственников, буквально на соседней улице. В их квартире никогда не пахло рыбой. И пирожками тоже не пахло. Мама давно приняла вегетарианство и ни мяса, ни рыбы не ела и не покупала, объясняя сыну, что все полезные элементы можно получить из молока, сыра, бобовых, грибов и овощей. Марк ненавидел овощи и бобовые. Если бы не тетушкины обеды и ужины, он нажил бы себе гастрит или язву, а так мальчик просто сосуществовал с мамой в одной квартире – и все. Мать никогда особо не интересовалась им, впрочем, она заботилась о ребенке как положено, и одет-обут он был не хуже других. А когда Марку исполнилось шестнадцать, мать уехала в Израиль, чтобы выйти там замуж, принимать активное участие в политике и вообще зажить новой интересной жизнью, в которой для него совершенно не было места. Марк пережил это спокойно, можно даже сказать, что вскоре пришло чувство огромного облегчения. Действительно, все устроилось как нельзя лучше: у него были тетя с дядей, а также свободная квартира – мечта любого молодого человека, автоматически превратившая Марка в одного из самых популярных людей на курсе. Дядя умер, когда Марк уже окончил ординатуру, и с тех пор он трогательно заботится о тетушке. А тетя Рая продолжала баловать любимого племянника и его семью своими кулинарными шедеврами.
Мысли о еде настроили Марка на мирный лад, и он не стал ругаться с Настей. Потому как, если уж рассуждать объективно, умение заставить кого-то трудиться на себя – это тоже талант, и глубоко нелишний в наше время. Однако, когда он доедал второй пирожок, вернулась Лана, и, взглянув на ее осунувшееся замкнутое личико, он опять расстроился.
Вот где она была? Наверняка ведь с мужиком встречалась. Тогда почему такая безрадостная? И такая невиноватая? Потому что она с ним еще не спит? Мысли эти напугали его, Марк, будучи человеком взрослым и достаточно трезвомыслящим, осознавал, что он любит Лану больше, чем она его. Что ж, пусть пока так. Но он надеялся, что все придет и они станут по-настоящему близкими и родными, просто ей нужно время. Однако теперь она отдалялась, и, не понимая, что происходит, он обнаружил в себе желание рвать и метать. А также нежелание быть обманутым и прощать измену.
Они поужинали: кое-как, потому что Настя наелась у тети Раи и, выудив из холодильника кефир, ушла к себе со словами: "А я больше не могу". Марку кусок в горло не лез. Лана сидела за столом, крошила хлеб и жевала салат.
– Лана…
– Да?
– Лана, я так больше не могу.
– Как?
– Ты ходишь и молчишь. Почти ничего не ешь. Думаешь о чем-то… или о ком-то? Я знаю, ты встречаешься с мужчиной.
– Откуда ты знаешь?
– Не надо держать меня за идиота.
Она молчала. Марк закрыл дверь, чтобы Настя не слышала их разговор, сел напротив, глядя в лицо любимой женщины. Она была бледна, глаза лихорадочно блестели, губы обветрены. Он подавил в себе жалость, потому что больше всего ему хотелось сейчас подхватить ее на руки, прижать к себе, успокоить, убаюкать, пусть она поплачет на его плече, потом ей будет легче.
– Решай сейчас, – сказал он чужим голосом. – Если ты влюбилась – скажи, я уйду. Я не хочу жить с тобой, когда ты думаешь о другом.
– Нет-нет. – Она вцепилась в край стола побелевшими пальцами, по щекам потекли слезы. – Не бросай меня! Я… я пропаду без тебя, слышишь? Я не люблю его, поверь мне! Когда-то – да, но это было давно. А теперь, теперь он пугает меня, я не понимаю, почему он вернулся, что ему нужно. Он требует встречи с Настей… Зачем? Я не верю, что она ему хоть сколько-нибудь дорога, не тот он человек…
– Погоди, погоди. – Марк встал, сунул руки в карманы, чтобы не дать себе обнять ее, вытереть слезы. – При чем тут Настя? О ком ты говоришь?
– Вадим, ее отец, требует, чтобы я познакомила его с дочерью. Он, видишь ли, хочет принимать участие в ее воспитании.
Она закрыла лицо руками и заплакала. Марк стоял, приоткрыв рот.
– Минуточку, как Настин отец? Я думал, он умер.
– Нет…
– Ну ладно. – Осознать это было нелегко, Марк решил обратиться к другому: – Но почему ты его боишься?
– Он такой… отчаянный. – Она встала, подошла к раковине, сполоснула лицо холодной водой. Тушь растеклась в тени под глазами, теперь Лана выглядела еще более измученной. – И раньше мог совершить любую глупость. Но все же я чувствовала, что особенная для него. А теперь… он очень изменился. Это холодный, расчетливый, недобрый человек.
– Прогони его.
– Не могу. Он отец Насти. Сказал, что хочет ее видеть.
– С чего это? После стольких лет – такой ренессанс родительских чувств!
– Он хочет получить деньги.
– Какие деньги? При чем тут деньги? Лана!
Она подняла на него полные слез глаза.
– Прекрати реветь! Будь умницей, расскажи мне как следует: чего хочет от тебя этот человек.
– Ты не поверишь… Такая история дурацкая. В общем, Вадим… он потомок князей Мещерских и еще каких-то аристократов. Он всегда гордился этим: мол, голубая кровь и все такое. Перстень носит с гербом, это фактически все, что осталось от отца. Отец, оказывается, умер в начале этого года. Он был человек небедный, но с тяжелым характером, отношений с сыном фактически не поддерживал. Имелись у них какие-то реликвии, но отец отдал Вадиму только перстень, а остальное, кажется, проиграл. И вот недавно он умер. Перед смертью сказал Вадиму, что просит его разыскать брата Василия, то есть дядю Вадима. Причем он ему даже не родной брат, а двоюродный, кажется. Вадим сказал – кузен. И живет этот самый дядя где-то в Италии. Мол, они сто лет назад рассорились, то ли жену он у брата соблазнил, то ли невесту, я не поняла. И теперь он хотел, чтобы Вадим за него попросил у Василия прощения.
– Черт знает что, мелодрама какая-то, – бормотал Марк, наливая воду в высокий стакан.
Лана жадно выпила, по-детски вытерла ладошкой губы, продолжила:
– Вадим стал искать и нашел дядю довольно быстро.
– Каким образом, интересно?
– Через Интернет. Есть, оказывается, специальные сайты, где прослежены родословные дворянских семей. Ну, по крайней мере аристократических, с титулами. А дядя имеет титул князя и живет в Италии. Он уже совсем старик, одинокий и сказочно богатый. При этом у него имеется сайт, а он активно переписывается с другими потомками знатных родов, живущими во Франции, Швейцарии… Еще Вадим каким-то образом узнал, что у старика прекрасная коллекция живописи. Он говорит, коллекция стоит миллионы.
– Что ж, это звучит заманчиво, и я понимаю стремление этого типа стать наследником. Но при чем тут Настя?
– Как я поняла, Вадим не хочет ехать к дяде один. Они незнакомы, Вадим чертовски похож на отца, старик может и не проникнуться к нему родственными чувствами. А вот Настя… По словам мужа (Марк вздрогнул), она очень похожа на дочку этого князя Василия. Девушка умерла совсем молодой… Вадим говорит, ее портрет кисти какого-то известного художника есть в каталоге картин на сайте князя.
– Короче, он хочет предъявить Настю старику, чтобы тот проникся родственными чувствами?
– Да… он говорит, Василий очень стар. Если он признает родственников и завещает деньги Вадиму, тот клянется обеспечить Настю. А если старик захочет оставить все Насте… Вадим станет распоряжаться состоянием, пока ей не исполнится шестнадцать… или двадцать один? Надо посмотреть, что-то я итальянское наследственное право совершенно не помню.
– Минуточку! Если этот князь Василий завещает деньги Насте – при чем тут Вадим?
– Марк, я не сказала тебе…
Марка охватили дурные предчувствия. Некоторое время он молча смотрел на женщину, которая ломала пальцы и уже даже не плакала. Ну вот что делать с ней, а? Еще какой-то сюрприз ждет его, и, судя по всему, неприятный. Он взял ее ладонь в свои руки, поглаживая пальцы, велел:
– Говори, я готов.
– Я не разведена. Так что Вадим по документам по-прежнему отец Насти.
– Но как же? А вот мы ездили за границу, там надо было разрешение… вспомнил! Ты приносила копию свидетельства о смерти! Но…
– Я потеряла паспорт и потом сделала себе чистый, без штампа. А справку о смерти… черт, да я ее купила давным-давно! Так было проще жить, потому что я даже не знала, где его искать, чтобы развестись!
– Однако, госпожа юрист… ты и учудила!
Некоторое время они оба растерянно молчали. Настя, на четвереньках стоявшая под дверью, не дышала.
– Я его боюсь и не хочу отпускать с ним ребенка, – выпалила наконец Лана. – Но с другой стороны… это состояние. Деньги, которые ни ты, ни я никогда не заработаем. Если князь признает Настю наследницей, она будет очень богата. Имею ли я право лишить ее шанса стать богатой? Сам знаешь, в наше время деньги – это прежде всего комфорт и возможность выбора. Она сможет учиться, где захочет. Жить в любой части мира. Я знаю, что не в деньгах счастье, знаю! Но все же, согласись, такой шанс…
Марк кивнул. Что тут скажешь? Конечно, он готов работать и по мере сил радовать своих женщин. Но разве можно сравнить скромные возможности стоматолога с реальным богатством, которое даст девочке шанс увидеть мир и не раздумывать, хватит ли у нее денег на самолет?
Настя осторожно ползла по коридору к двери своей комнаты. От долгого стояния на коленках девочка замерзла, ноги затекли, но она не чувствовала даже иголочек, которые кололи изнутри. Голова кружилась и словно распухла от невероятных вещей, которые Настя узнала, пусть и не совсем праведным путем. Наконец она забралась в постель, прижала к себе плюшевого зайца и уставилась в темное окно широко раскрытыми глазами. Вот это да! Оказывается, ее отец – потомок князей Мещерских! Тогда кто она, интересно? Княгиня? Нет, кажется. Девочка долго мучилась, извлекая из памяти нужное слово. Княжна! Точно. Ох, Лизка умоется! Все ее генеалогическое древо отдыхает. Даже если этот дед Василий не захочет ее признать, фиг с ним: дерево-то останется! Хотя хорошо бы он ее признал. Она станет богатой! Настя зажмурилась. Несмотря на безбедную жизнь, она прекрасно понимала, что миллионы – это совсем другая история. Впрочем, в миллионы ей верилось слабо. Настя еще немного полежала, прислушалась к тому, что делается в квартире. Марк успокаивал маму. Ну, теперь они помирятся и он перестанет бояться, что она сбежит к другому. Бедный Марк, надо же так влюбиться… Потом Настя опять стала думать о деде и решила, что непременно нужно увидеться с дядей. Мама сказала, он совсем старый. Умрет еще, жалко будет. Она все пыталась представить себе князя Василия, и почему-то уже в полусне он виделся ей в камзоле, с пышными кружевами на рубашке… и в валенках.
Нельзя сказать, что появление на горизонте внезапно воскресшего мужа Ланы и отца девочки, которую он считал фактически дочерью, вызвало у Марка восторг. Он очень переживал, когда Лана ходила сама не своя, буквально носом чуял присутствие чужого мужчины в ее жизни. От злости и отчаяния он чуть было не наделал глупостей, поддавшись на авансы очередной медсестры.
Когда Лана рассказала ему про мужа, Марк испытал облегчение: известный соперник не так страшен, как фантом, которого подсознание невольно наделяет массой достоинств.
Однако потом тревоги его вернулись и даже умножились. И потихоньку трансформировались в злость. Действительно, какого черта? Он что, был плохим мужем и отцом? Одних проектов для Насти сколько нарисовал! А кто ходил на родительское собрание, когда ребенок набедокурил? Между прочим, она матери побоялась рассказать о том, что они учудили, а ему – Марку – не побоялась! Тетя Рая, которой все разболтала словоохотливая мама Лизы, только качала головой и повторяла: маленькие детки – маленькие бедки. А большие дети… Большие двенадцатилетние дети не придумали ничего лучшего, как заняться перевоспитанием педагога. И объявили англичанке бойкот.
– Марк, мы же не просто так, не от вредности или от скуки! – Настя смотрела на него огромными честными глазами. – Но мы хотим учиться, а она… она языка не знает!
Девочка шмыгнула носом, Марк протянул ей салфетку. Они сидели в машине, потому что Настя позвонила ему и попросила встретить ее после школы. Сегодня этот час почти совпадал с окончанием его рабочего дня, потому что у Насти рядом со школой имелось замечательное место под названием "Центр детского досуга и развития творческих способностей", впрочем, все по старой памяти называли заведение Дворцом пионеров. После школы девочка ходила на занятия по бисероплетению, на танцы и английский. Вот и доходилась. Излишек знаний – тоже плохо, решил про себя Марк.
– Мы же не злые, – проникновенно продолжала Настя (мужчина рядом тихонько хмыкнул). – А вот и нет! – взвилась девочка. – У математички изо рта знаешь как пахнет – в обморок упасть можно! Но никто ничего не говорит, потому что она тетка неплохая и объясняет хорошо. А биологичка как заведет про своего кота на пол-урока – и с кем она его вязала, и какой помет получился, да мы уже все почти профессиональные кошководы, блин!
– Настя, не ругайся!
– Прости. Но что нам было делать, если эта… Лилия Магомедовна… не знает самых простых вещей? Вот как "зоопарк" по-английски произносится?
– Зу, – механически ответил Марк, торопливо отгоняя воспоминания о курсах английского, на которые ходил. Вот им повезло с преподавателем… а лично у него была еженощная разговорная практика с милой Ирочкой, которую на занятиях он называл, как и все, по имени-отчеству – Ирина Артуровна.
– А она говорит: "Зо", – прикинь? Марк!
– Да?
– Ты заснул?
– Нет, что ты, я просто задумался. Так что же вы устроили, чтобы выразить свой протест против недостатков данного конкретного педагога?
– Мы устроили бойкот!
– Мм?
– Ну, то есть мы решили ее образовать… чтобы она тоже училась…
Марк внимательно слушал и в конце концов выяснил следующее. Милые детки, которых озабоченные их светлым будущим родители чуть не с пеленок начали учить языкам, быстро уловили в речи Лилии Магомедовны множество ошибок. Признай она свою вину или хоть промолчи – они, может, и дотянули бы до конца четверти в надежде, что тетка уйдет в декрет и им дадут кого-то другого. Но училка, услышав замечания, разоралась, обозвала их негодяями и дураками, понаставила двоек, чем и настроила против себя класс. После школы седьмой "А" отправился "на трубу". За школой проходили по поверхности трубы временного пролегания (так было написано на табличке, которая валялась рядом). Это место не просматривалось из школьных окон, а потому использовалось старшеклассниками как курилка и место для поцелуев, но после шестого урока иной раз оно доставалось и средним классам.
По итогам совещания, на котором председательствовал Петька Ронимский по прозвищу мастер Йода, было решено: на занятия ходить, чтобы не обвинили в прогулах. "Мы не можем дать им формальный повод для репрессий", – но молчать и на вопросы и вызовы к доске не отвечать. Просто молчать. Если начнет орать – гудеть хором. "Уверяю вас, коллеги, мы ничего не потеряем в плане знаний, так как данный конкретный экземпляр преподавателя отличается редкостным для наших широт непрофессионализмом", – вещал Ронимский, понахватавшийся от папы-дипломата навыков манипулирования аудиторией. Кроме того, они договорились записывать уроки, чтобы иметь на руках доказательства ругани училки. "В суде эти материалы не примут, но нам важнее эмоционально воздействовать на родителей, а они не любят, когда нас обижают… если это делают чужие, а не они сами". Петька, сын дипломата и преподавательницы философии, изъяснялся так, что порой одноклассники не сразу понимали, о чем речь. Но уж добавить к его словам и возразить точно было нечего. Настя восхищалась Петькой свыше всякой меры.
– Он с двух лет занимается какими-то единоборствами, потому что они жили в Японии и отец отдал его там в школу. Еще он умеет иероглифы писать. – Девочка завистливо вздохнула. – А однажды он принес на урок рисования несколько акварелей… Они были такие… такие прозрачные.
– Настя! Какие акварели к черту! Давай об английском! И вы все это сделали?
– Ну…
– Так. Молчали?
– Да.
– Гудели?
– Да.
– Записывали, что она говорит?
– Да.
– Я хочу это услышать.
Настя достала мобильник и включила нужный файл. Сквозь шум и треск Марк отчетливо расслышал голос, который на вполне русском языке ругался, обещая маленьким негодяям всяческие неприятности.
– Ясненько. Кого еще вызвали к директору?
– Петькиных родителей, Кости, Лады и Машки.
– Да? А почему, собственно, только вас, то есть нас?
– Потому что она знает, что мы ходим на курсы. Вот и решила, что это мы виноваты. Другие тоже ходят, но у нас она видела учебники и… Слушай, сходи ты завтра в школу, а?
– А маме ты не хочешь рассказать?
– Мама, она, понимаешь, почему-то всегда меня ругает.