– Да? Мне кажется, ты преувеличиваешь. Мама сильно возражает против употребления ненормативной лексики… Ага, ну-ка, ты обругала англичанку?
– Да ничего я ее не ругала! Она сказала, что мы дураки и не имеем права рот открывать. А я сказала, что она сама дура и не имеет права нас обзывать. А что, не так? Вот скажи, она имеет на это право?
– Нет, – ответил Марк.
– Вот! У нас, между прочим, был курс граждановедения, и права детей нам объясняли. Никто не имеет права унижать и оскорблять чужого ребенка, да и своего тоже. И ты не представляешь, как она нас ненавидит! Вот другие тоже, бывает, скажут что-нибудь, обзовут даже… Но видно, что не со зла, а когда человек объясняет, а мы тупим. Ну, бывает. Но никто не обижается! А эта…
– Ладно, я понял. Когда экзекуция?
– Без родителей велено не приходить, так что с утра, наверное.
На следующее утро у школы собрались родители: стоматолог, дипломат, автослесарь, торговый работник и педиатр. Трое пап и две мамы. Детей своих они тоже привели, но те в школу не спешили и маялись в сторонке. Краткое совещание показало, что родители не в восторге от происходящего, в разговоре с директором они выступали единым фронтом. В результате враги в лице директора и англичанки оказались повержены и было достигнуто мировое соглашение: Лилия Магомедовна покидает школу. А до конца четверти ее заменит мама Петьки, которая вообще-то собиралась идти преподавать на философский, но в связи с беременностью решила немного посидеть дома. Мама легкомысленно согласилась, Петька, узнав о таком решении, скривился и больно дернул себя за вихры. Потом оглядел одноклассников и просительно сказал:
– Вы уж это… поаккуратнее. А то она мне сестренку не доносит.
Надо сказать, Петькина мама оказалась кладом: на уроках дети смотрели Гарри Поттера по-английски, потом разучивали кусочки романа по ролям и ставили сценки, потом писали фанфики опять же по-английски, все были буквально счастливы. Марк преисполнился настоящей родительской гордости: еще бы, ведь Настя к нему первому пришла со своими проблемами, и он вполне успешно поучаствовал в их решении. Лане они потом изложили отредактированную версию событий, и все прошло гладко.
А теперь… Если этот человек захочет видеться с Настей? Что будет с их семьей, если Настя действительно станет богатой наследницей? Марк обхватил руками голову и застонал. Ну почему? Он нашел семью, свою семью, это случилось не рано, ему уже почти сорок. Он вдруг вспомнил, как прошлым летом они ездили за город.
Отпуск уже кончился, а школа еще не думала начинаться. Семейство торчало в городе, задыхаясь от пыли и духоты. Настя вредничала; девчонки разъехались, гулять не с кем. Выходные превращались в мероприятия по уборке квартиры и походы по магазинам, которые всем смертельно надоели.
И вот утром в субботу Марк лежал в постели и думал. "Сегодня мы поедем в супермаркет, потом домой, можно в спортзал сходить, девчонки переругаются…"
Спать не хотелось, он выполз в кухню, выпил кофе и раскрыл прихваченную где-то газету "Большой город". Заголовок повторял самый насущный на сегодняшний день вопрос – как не заскучать в городе летом?
Бог мой, сколько же всего интересного, думал Марк через пять минут, сложив пестрые листы. Действительно, и в Москве, и в ближнем Подмосковье полно усадеб и парков, где-то они были, а где-то нет. Куда бы, собственно, податься?
Он опять открыл газету и уставился на карту, испещренную значками. Надо проследить, чтобы Лана, не дай бог, не выбросила бесценное издание. Что тут у нас? Смотрим северное направление, чтобы не тащиться через город. Ленинградка… Дмитровка. А это что? Ах да, славный город Дмитров… Что тут у нас? Кремль, парк со скульптурными группами, историко-краеведческий музей… По дороге – музей танка, церкви… Волен, канал. А обратно? Обратно можно по Рогачевке. Или наоборот – туда по Рогачевке, а обратно по Дмитровке – так сподручнее останавливаться у танка. Потом он подумал, что девушек еще надо будет где-то покормить… понравится ли им в Дмитрове? Кремль кремлем, и пища духовная – это прекрасно, но за еду обычно отвечают другие люди, и тут у нас в России ничего не гарантировано. Поэтому берем сухой паек. Он быстренько распотрошил холодильник, наваял бутерброды, помыл огурчики, помидорчики, сливы, абрикосы, что еще? Попить. Воду и термос с кофе, нет, лучше какао.
Марк упаковал все в сумку, добавил салфетки и плед, потом пошел будить своих женщин.
Через полчаса он выгонял их, сонных, к машине.
– Я чего-то не догнала, – судорожно зевая и ежась, спрашивала Настя. – А мы куда?
– На природу.
– А зачем?
– Смотреть новые места. Приключения!
– Мм? Какие у нас приключения-то могут быть? А сколько времени? Сколько? Марк, ты офигел?
– Настя! – очнулась Лана. – Что за лексикон?
– А чего он! Ты посмотри, еще только девять утра, а мы уже куда-то ползем!
– Не хочешь – оставайся дома, – буркнула Лана.
– Нет уж, – мстительно заявило дитя. – Хотите от меня отделаться? Пикник вдвоем? Фиг вам!
– Настя!
Девочка фыркнула и бережно пристроила на заднем сиденье папку с карандашами и бумагой.
Москва промелькнула быстро, они выскочили на Дмитровку, потолкавшись у кольца, потому что ненормальные дачники опять куда-то ехали. В Москве всегда так – казалось бы, утро, выходной, все должны валяться в кроватях, так нет: поток машин уже ползет в сторону области. Вечером в воскресенье все это поголовье развернется мордами в другую сторону и устремится обратно. Да еще московские власти затеяли ремонт. Осенью нельзя сделать или весной, не-ет, надо дождаться дачного сезона, чтобы всем было в буквальном смысле мало места.
Потом они ушли на Рогачевку, и через несколько минут все разительно изменилось. Здесь оказалось до смешного мало машин, в ландшафте имелись холмы и леса, привлекательные полянки и деревушки, не подступающие к дороге, а расположенные поотдаль, что было гораздо лучше и для автомобилистов и для дачников.
– А есть мы будем сегодня? – капризно поинтересовалась Настя. – Между прочим, час уже куда-то пилим, а я не завтракала.
– А кто виноват? – немедленно среагировала мама. – Тебе предлагали.
– А я как ты – с утра не могу есть. А теперь хочу. И писать хочу.
– Начинается!
– Девочки, не ссорьтесь, – миролюбиво сказал Марк, чье солнечное настроение поддерживалось хорошей погодой, милыми среднерусскими пейзажами и джазом, звучащим из динамиков. – Сейчас найдем себе полянку, устроим пикник. Завтрак на траве.
– Голыми? – вопросила Настя.
Машина дернулась.
– Почему же голыми? – осторожно поинтересовался Марк.
– Ну, "Завтрак на траве" – это же Мане, а там они у него голые. Женщины, по крайней мере.
– Ах да, – с облегчением закивал Марк, вспомнив картину импрессиониста. – Чему вас там учат, в этой художественной школе, я удивляюсь.
– Нам дают воспитание, которое готовит нас к восприятию прекрасного и исключает возможность ханжеского отношения к человеческому телу в искусстве.
Лана и Марк уставились друг на друга, машину повело на встречную полосу. Выровняв дорогу, Марк промолчал, а Лана пробормотала:
– Надо бы поговорить в школе… Это кто там такой умный?
– Тебе не нравится Мане? – вполголоса спросил Марк.
– Нет, мне не нравится, когда мой ребенок повторяет чужие слова. А Мане я люблю. Хотя больше люблю того, который Клод и Моне.
– Хочу туда! – раздался истошный крик с заднего сиденья.
– Настя, что ты так орешь? – ничуть не тише завопила Лана.
– Описалась? – не без ехидства поинтересовался Марк.
– Ну вас! Вон, смотрите, там просто море цветов! Розовые такие метелки!
– Метелки, – передразнил Марк. – Это кипрей. Еще называется иван-чай.
Он свернул на грунтовую дорогу, и машина запрыгала на камнях. Потом они свернули еще раз и оказались на холме, с которого виднелась деревня неподалеку, за спиной стоял лес, а вокруг – луг, полный цветов. Они бросили машину и прошли к лесу. Здесь имелись и сосны, а потому было довольно сухо. Девочки побежали на поиски кустиков, а Марк к их приходу расстелил плед и распотрошил сумку.
Настя с Ланой вернулись, держась за руки, вытаращили глаза при виде столь оперативно организованного завтрака.
– Ух ты, – сказала Настя. – Круто! А вареные яйца есть?
– Нет, – растерялся Марк. – Вот яйца я как-то не сообразил…
– Ну и фиг с ними, – жизнерадостно заявила девочка. – Я их все равно терпеть не могу. А можно мне бутерброд?
– Угощайся.
У Насти и Ланы вдруг проснулся зверский аппетит, потом они просто отвалились на плед и блаженно щурились, глядя то на лужок, то в голубое небо.
Марк отошел за деревья в поисках укромного местечка, а на обратном пути решил нарвать букет для своих девочек. Он повернул на луг и через десять минут вернулся чуть ли не с охапкой цветов.
К его удивлению, больше Ланы цветам обрадовалась Настя.
– Вау, – сказала она. – Какие разные… я думала, тут только ромашки бывают.
– Где тут?
– Ну, в необжитых местах.
– Эх ты, дитя города! Ромашки само собой. Но на лугах и в лесу много других цветов.
– А вот это что? – Тонкие пальчики девочки потянули из кучи пестрых соцветий двуцветное растение. На одном стебле сидели желтые и фиолетовые цветочки.
– Это называется иван-да-марья, – сказал Марк. – Ну, то есть у него есть и научное название, но я его не знаю. Смотри, сейчас здесь два цвета. А потом в низочке может появиться еще розоватый или голубоватый цвет. Тогда говорят, что у Ивана и Марьи народились детки.
– Прикольно как! А это?
– Это ятрышник.
– Почему?
– Что почему?
– Ну вот про иван-да-марью я поняла. А этот почему ятрышник?
– Не знаю, – покачал головой Марк, разглядывая прямой стебель, на верхушке которого собрали в наконечник пики розовые соцветия.
– А ты что-нибудь знаешь? – ревниво спросила Настя у матери.
– Ну, немножко… Это луговая герань. Из нее можно сделать маникюр…
Следующие несколько минут были посвящены обклеиванию ногтей сиреневыми лепесточками.
Марк задремал на солнышке, но Настя была неугомонна.
– Эй, что вот это, пахнет так сладко?
– Таволга.
– А смешные желтые монетки?
– Пижма, – быстро сказала Лана.
– Ой, а вот это колокольчик! – Настя, как родному, обрадовалась цветочку, который смогла узнать.
Марк вспомнил еще льнянку и с досадой признался, что довольно много названий забыл.
Настя привела букет в порядок, потом потребовала емкость с водой. Марк притащил из багажника ведерко, они налили в него воды из канистры. После чего удовлетворенная девочка раскрыла папку и принялась рисовать цветы.
Марк и Лана, взявшись за руки, побрели по краю леса. Далеко от ребенка уйти они не могли, но между сосен было прохладно и тихо, и они просто медленно шли, болтая ни о чем.
– Вот странно, – говорила Лана. – Ведь и правда, столько цветов, а я не знаю, как они называются. Наверное, это потому, что мы живем в городе и не видим всей красоты.
– Да. Я однажды был в лагере – подростком уже… Вот как Настя, нет, постарше. Тогда-то и увидел все эти цветочки и прочее. У нас был вожатый – большой энтузиаст, любитель природы. Такой высокий тощий парень, но очень серьезный, все его звали уважительно – Васильич. Он говорил: "Стыдно не знать, что растет рядом с дорогой, по которой ты едешь, и кто поет под твоим окном". Брал нас в лес и учил, как называются растения, травы. Гербарий собирали – один на весь отряд, чтобы лишнего не рвать. Еще у Васильича был бинокль, и самой большой наградой было разрешение пойти с ним на заре к озеру и наблюдать за птицами.
Лана замерла и прислушалась:
– Слышишь? Кто это так поет? Раз ты такой специалист, скажи.
Марк покачал головой. Он, честно сказать, уже не слушал птиц и насекомых. Лана выглядела чертовски соблазнительно, и он думал, что если прижать ее вон к той березке…
– Марк, с ума сошел, там Настя одна…
– До Насти три дерева и сто метров. Никуда не денется.
– Ай, кто-то ползет!
– Где?
– За шиворот! С дерева переполз.
– Это муравей, трусиха. Давай я сяду, смотри, какой пенек… иди сюда.
– Ты больной.
– Да? Ну, тогда ты будешь моим доктором. Ну же, доктор, вы собираетесь облегчить мои страдания?
– М-да, это у вас опухоль?
– Нет, нарыв! Иди сюда быстро!
Они вернулись к Насте минут через пятнадцать, хихикая и пряча глаза. Но девочка, поглощенная рисованием, даже не заметила их отсутствия. Они уже собирали вещи, когда на дороге, которая шла от виднеющейся за полем деревеньки, показалась бабка. Она остановилась у машины и цепким взглядом окинула семейство.
– Дочка, – позвала Лану. – Вы в Москву?
– Нет, мы в Дмитров собираемся.
– А, ну ладно. А то, может, подвезли бы меня?
– Бабуль, нам не в Москву…
– А и мне не в Москву. Мне к источнику. Хотела помолиться…
– К какому источнику?
– А вы и не знаете? И-и, есть тут в лесочке, неподалеку, святое место. Так-то не вдруг пройдешь, воды там много. А сейчас лето сухое, так я и хотела… я прошлый год обезножела, на руках меня туда зимой несли. А обратно, вот вам крест, своими ногами шла. Там камень такой лежит, а из-под него вода бежит и журчит так хорошо…
– А далеко это? – спросила Лана.
– Да нет, минут пять по шоссе, на машине-то. Я покажу. Ты бы тоже сходила, дочка, – доверительно улыбнулась она Лане. – Девчонку вон умой святой водичкой, а то бледненькая какая.
– Садитесь, мы вас подвезем, – сказала Лана.
Бабка шустро забралась в машину и всю дорогу вещала о чудесах и о том, каким почтением пользуются у местных камень и источник.
Марк послушно порулил в обратную сторону. Он сам все подобные исцеления считал результатом веры человеческой, но если вера лечит – чего же дурного?
Они бросили машину у шоссе, пошли за старушкой. Та бодро семенила вперед. Настя плелась в хвосте и ныла. Ей было жарко, жалко новые кроссовки, мучили комары… Они нырнули в лес. Земля очень быстро стала влажной, послышался звон воды. Вот и гать, перекинутая то ли через болото, то ли через речушку. Бабка ловко перебралась на ту сторону, ступая мимо гати прямо в воду, благо была она в резиновых сапогах чуть не по колено. Лана заколебалась, глядя на воду, перехлестывавшую через нетолстые деревца, настеленные вкривь и вкось. Марк уже понял, что она все равно туда полезет, раз вбила себе в голову. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чего ее понесло в святое место – это ведь тоже своего рода Стена Плача. Черт их поймет, этих женщин. Вот сейчас полезет в воду и пойдет просить о ребеночке. А что ноги застудит и ничего хорошего не получится, это ей в голову не приходит. Он шагнул в воду и сжал зубы, сдерживая рвущиеся с губ резкие слова: водичка оказалась ледяной. Подхватил Лану, перенес на другую сторону потока. Потом так же – Настю. Девочка держалась крепко, чуть не задушила, и негромко, но отчетливо бормотала что-то о маразматиках и ненормальных взрослых, которых носит черт знает куда, потому что у них кризис среднего возраста, а дети страдают.
– Сейчас уроню задницей в ручей, и твои страдания будут оправданы, – прошипел Марк. – Не дави на горло, удавишь!
Выбравшись, пошли вперед. Бабка уже умелькала меж деревьев, но теперь тропа была недвусмысленно отмечена тряпочками и иконками, повешенными на окрестные деревья. Не прошло и пяти минут, как они вышли на полянку. Здесь тек ручей, над ним лежал большой камень. Выглядел он загадочно. Марк присмотрелся и понял, что чья-то заботливая рука позолотила обычный валун, застрявший посреди леса с какого-нибудь далекого ледникового периода. Остались то ли незакрашенные, то ли потемневшие от множества паломников отпечатки ладоней. Бабка уже с кряхтением поднималась с колен, крестясь и бормоча что-то. Полянка была крохотная, старуха сказала, что пойдет к машине, чтобы не мешаться.
Лана опустилась на колени, подложила ладошки на камень и молча шевелила губами. Марк, чтобы не смущать ее, разглядывал окрестности. Место напоминало языческое капище: многочисленные тряпочки и ленточки покрывали окрестные деревья подобием психоделической листвы, на камне и вокруг поблескивала щедрая россыпь блестящих монеток, в основном почему-то одно-, пяти– и десятикопеечного достоинства. На деревьях были прибиты иконки, опять же украшенные монетками, всего образков насчитали штук десять. Со своего места Марк рассмотрел Богородицу, Георгия Победоносца, Спасителя, остальные были далековато, да и не знал он всех этих седобородых старцев. Лана встала, подозвала Настю. Упрямая девчонка категорически отказалась класть ладони на камень. Лана нахмурилась, но Марк коснулся ее плеча, сказал:
– Не заставляй.
Зато все они с удовольствием умылись в ручье и пошли обратно. Марк, вздохнув, опять ступил в ледяную воду и перенес своих девушек через ручей. Потом, уже у машины, снял мокрые носки и надел кроссовки на босу ногу, рассудив, что в такую теплую погоду вряд ли простудится. Они завезли бабку в ее деревню, выслушали благодарности и благословения и поехали в Дмитров. Там первым делом заглянули на рынок, купили Марку шлепки, потому что в пропитавшихся водой кроссовках он шел по улице, оставляя за собой мокрые следы, словно заблудившийся водяной. Да еще обувь почему-то негромко, но отчетливо чавкала.
Марк помнил Дмитров времен своего студенчества и был приятно удивлен переменами: город обзавелся четко выраженной пешеходной исторической частью, отреставрировал соборы, украсился скульптурами и фонтанами. Домой вернулись вечером – усталые, но довольные. Такой вот получился семейный день. И день этот был счастливым.
Марк сидел на балконе и думал о своем прошлом и будущем. Впрочем, в этом деле всегда трудно планировать, ибо мы предполагаем, а Бог располагает. Балкон всегда казался Марку самым подходящим местом для размышлений такого рода. Здесь человек оказывается буквально над людской суетой. Он лично выкинул весной все старье, которое городские жители обожают хранить на балконах. Теперь по углам остались только запаски на машины, лыжи и Настин велик. А еще он поставил сюда кресло-качалку. Было классно ходить летом или весной на балкон, кутаться в плед и курить, особенно ночью. После того как они с Ланой занимались любовью, он иной раз подолгу сидел здесь, глядел на огни города.
Вот и теперь Марк смотрел в темное небо. Оно еще было холодное, закрытое облаками, и звуки в воздухе звенели зимние – летом все слышится совсем по-другому. Но лето придет – куда оно денется. А за ним будет осень. И если он хочет опять повести Настю в школу, а следующий Новый год встретить с Ланой, за это надо бороться. "Легко сказать. И каким же образом?" – спросил сам себя стоматолог. Вспомнишь Ланину контору, где она раньше работала, и наймешь кого-нибудь, чтобы ее неожиданно воскресшего мужа – что? Убили? Нет, такой грех он на душу не возьмет. Но вот что было бы неплохо – так это разузнать побольше о человеке, который претендует на то, чтобы стать частью их жизни.
– Настя!
Черт, опять Лизка, ну что за наказание!
– Подожди, я с тобой!
Девочки зашагали рядом.
– Ты чего такая никакая? – проницательно спросила Лизка.
– Ничего.
– А помнишь того мужика, который к тебе у школы приставал пару дней назад?
– Ну?