– Эй, что ты думаешь о моем шоу, Супермен?
Джек улыбнулся, глядя в ее блестящие зеленые глаза.
– Думаю, это было что-то сверхъестественное, – искренне ответил он. – Предсказываю, что ты будешь величайшей звездой – у тебя фантастическое чувство сцены.
– Ого! Спасибо! – засияла от удовольствия Одри. – Придется проставить тебе за это выпивку. – Она обратилась к бармену: – Бокал красного вина, пожалуйста, и… и то, чего захочет мой друг.
– Спасибо, не нужно, – сказал бармену Джек и повернулся к Одри: – Я на работе, не забыла?
Бармен отошел. Одри перевела взгляд на Джека.
– Так ты видел все шоу? Я имею в виду – целиком?
– Каждый номер, каждый танец.
– Тогда, наверное, я спрошу – что ты думаешь насчет освещения во время "Возьми меня"?
– Немножко темновато, – ответил Джек.
– Темновато! – рассмеялась она. – О чем ты? Это очень чувственная песня – там и должно быть темновато. Или ты не из страстных мужчин?
– А из каких, по-твоему?
Она внимательно всмотрелась в него и подмигнула:
– Из тех, для кого не существует преград.
– Одри! – окликнул ее кто-то, не дав Джеку сказать, что она оценила его совершенно точно.
Одри повернулась направо.
– Привет, Рэнди! – воскликнула она, радостно обнимая парня, с ног до головы одетого в "Прада". На всех остальных в комнате были джинсы. – Ты видел шоу? – возбужденно спросила она.
– Видел, и это потрясающе! Великолепно! Но что это такое вытворил Боннер? – спросил Рэнди, кем бы он ни был. – Надеюсь, это не войдет в привычку. Ты тратишь кучу денег, чтобы продвигать свои диски. А не его.
– Брось, Рэнди, это же всего одна песня, – отмахнулась Одри. – Хочешь выпить? – спросила она, поворачиваясь к бару.
– Одри, слушай, между тобой и мной… – Уголком глаза он заметил Джека и замолчал.
– О, это Джек, мой охранник, – произнесла Одри, положив ладонь на руку Джека. – Можешь говорить при нем все, что угодно. – Она улыбнулась Джеку. – Рэнди – мой агент.
Агенты, менеджеры… невозможно уследить за ее свитой.
– Приятно познакомиться. – Рэнди пожал Джеку руку, но смотрел при этом на Одри. – Я просто советую: не позволяй Боннеру соваться вперед себя. Не забывай, что деньги – это ты, а не он.
– Ты слишком беспокоишься, Рэнди! – весело отозвалась Одри. – Лукас все понимает. Он просто решил немного повеселиться на первом шоу турне. И все говорят, что это было превосходно!
Она не убедила Рэнди, да, честно говоря, и Джека тоже. Но Одри пила вино, лучась радостью.
– Ладно, Одри, – сказал Рэнди и окинул взглядом комнату. Он заметил Кортни, сидевшую на столе с так высоко задранной юбкой, что Рэнди смог увидеть едва ли не все ее бедро. – На следующей неделе позвоню. Утром мы с Ричем летим в Лос-Анджелес.
– Рич тоже? – рассеянно спросила Одри.
– Он вернется. Он хочет продемонстрировать результаты работы уже на следующей неделе. – Рэнди снова окинул взглядом комнату. – Я, пожалуй, пойду. Хочу поздороваться с Кортни, – добавил он, поцеловал Одри в щеку и посмотрел на Джека. – До встречи.
– Пока, Рэнди! Спасибо, что пришел! – крикнула ему вслед Одри. Она проводила его взглядом и, сияя улыбкой, снова повернулась к Джеку: – Ты отлично выглядишь в черном – очень подходящий цвет для вышибалы.
– Буду думать, что это комплимент, – протянул Джек.
– Так и есть. – Ее глаза сверкали, как автомобильные фары на темном шоссе. – Я чувствую себя на удивление великодушной. – Одри рассмеялась. – Дело в том, Рэмбо, что когда ты не так увлечен собой, ты становишься очень даже классным парнем.
Губы Джека невольно растянулись в улыбке.
– Это интересно. Днем ты хотела меня уволить. Вечером говоришь, что я классный парень. Наверное, тебе пора перестать налегать на вино, – добавил он, небрежно протянул руку и убрал прядку светлых волос, попавших на край бокала, из которого пила Одри.
Ее глаза засверкали. Она опустила бокал.
– О, я и сейчас хочу тебя уволить, – весело ответила Одри, устремив взгляд на открытый вырез его рубашки. – Но ты все равно классный.
– Забавно. А я все равно думаю, что ты дива… – Джек наклонился и посмотрел ей в глаза. – Но все-таки ты и сама классная…
Одри расхохоталась – и покраснела. Она покраснела! Джек не сомневался, что ей постоянно говорят, до чего она чертовски сексуальна, но она покраснела, как молоденькая девчонка. А покраснев, сделалась настолько привлекательной, что Джеку ужасно захотелось ее поцеловать. Это было сильное, почти непереносимое желание, и если он не ошибся, Одри смотрела на него так, словно была новее не против.
Наверное, было море как мужчин, так и женщин, желавших ее поцеловать, и если Джек хоть что-то понял за недолгое время общения с Одри во время ее турне, так это то, что от него она этого не хочет. И все-таки он жаждал заключить ее в объятия в самом прямом смысле слова, ощутить, как она прижимается к нему своим телом, попробовать, каковы на вкус ее губы…
Одри склонила голову набок и улыбнулась так, словно поняла, как она на него действует. К счастью, Джек оказался сильнее своего тестостерона. Он подмигнул.
– До встречи, торопыга, – произнес он и пошел прочь, остро ощущая спиной ее изумленный взгляд и – тут он не сомневался – праведное негодование. Джек хмыкнул.
Но ее покрасневшие щеки так и вставали перед его глазами всю ночь – и даже дольше.
Давным-давно Джек понял, что если женщина начинает проникать тебе в душу, то лучшее лекарство избавиться от нее – это работа. Он не лег спать, решил проследить, как грузят десять прицепов, в которых везли сценическое оборудование, и увидел Кортни и Рэнди, слившихся в весьма страстном прощальном объятии на стоянке машин.
Ему удалось поспать всего пару часов, а потом они с Тедом занялись проверкой багажа, грузившегося в автобус Одри. Подошла Кортни, одетая в пикантное платье на бретельках.
– Привет, красавчик! – сказала она, прижимаясь к Джеку.
– Доброе утро, Кортни. Ты сегодня встала очень рано, – ответил он, отодвигаясь в сторону.
– А с чего ты решил, что я встала, а не собираюсь лечь? – подмигнув, спросила Кортни. – Эй, вчера вечером ты вдруг пропал, – добавила она, игриво ткнув его в плечо. – Куда ты ушел?
– У меня была работа. Тебе что-то нужно?
– Нет… но я кое-чего хочу, – промурлыкала она и вдруг нахмурилась. – Вообще-то ты прав, я по делу. Одри тоже тебя хочет, – сказала Кортни, проказливо поглаживая рукой его бедро. – Она в отеле.
Джек вздохнул и качнулся в сторону от ее руки.
– Пожалуйста, передай Одри, что пока я занят, но обязательно поговорю с ней до того, как мы отправимся в Миннеаполис.
– Думаю, лучше пойти, – снова подмигнула Кортни.
– Послушай…
– Сегодня утром ей принесли почту, – продолжала Кортни. – Она получила еще одно письмо. И плохую рецензию, – добавила она, закатив глаза к небу. – Можно подумать, мир рухнул.
– Еще одно письмо? – спросил Джек, пропустив мимо ушей ее слова о рецензии.
– М-м… угу, – промычала Кортни, откровенно разглядывая его. – С коробкой шоколадных конфет.
– Скажи, я сейчас буду.
– Прямо сейчас? И я не смогу уговорить тебя пойти окольным путем? – спросила Кортни, соблазнительно улыбаясь.
Джек решительно положил руку ей на плечо и развернул Кортни в сторону отеля.
– Никаких окольных путей, – произнес он, подтолкнув ее в спину, хотя ему очень хотелось пнуть ее ботинком.
Джек сильно встревожился.
– Увидимся позже, – бросил он Теду и быстро пошел мотель.
Глава 9
В отеле Одри позвала Лукаса и окружила себя кучей народа, чтобы они образовали заслон между ней и любым психом, бродящим сейчас в холле.
Она сидела на столе, бездумно ставя автографы на фотографиях, которые потом будут отосланы с помощью ее фан-клуба. Мысли ее блуждали вокруг коробки конфет и письма, доставленных рано утром посыльным. Пока Лукас рылся в коробке в поисках трюфелей, Одри вскрыла письмо и прочитала ужасные мерзости. Ее хотели убить. Она успела остановить Лукаса до того, как он положил в рог конфету.
Теперь сюда явилась полиция, забрала коробку с конфетами на экспертизу, прочитала письмо и задала ей все те же вопросы, которые задавали в Нью-Йорке, когда она получила предыдущее письмо. Знает ли она кого-нибудь, желающего причинить ей вред? Какие-нибудь сложности в семье? С бойфрендом? С любовником? Она ненавидела эти вопросы – ненавидела тем сильнее, чем больше у полиции росло убеждение, что имеется неиссякаемый колодец людей, которые ее ненавидят. И что еще хуже, они, похоже, считали, что сделать с этим ничего не могут.
– Такие детали невозможно проследить, – заявил офицер полиции.
И чтобы еще сильнее ее оскорбить, один из полицейских оставил на столе газету. Одри совершила большую ошибку – развернула ее, пока ждала, когда кто-то куда-то позвонит (она забыла, кто и куда), и наткнулась на рецензию на свое шоу.
К несчастью, критик, вероятно, оказался единственным человеком во всем зале, кому не понравилось ее вчерашнее шоу. Он писал, что ее музыка – это подражание Мэрайе и Келли; что освещение сделали намеренно темным, пытаясь скрыть, что Одри уже старовата для карьеры поп-звезды; что единственная песня, выделявшаяся из всего выступления, – это баллада, которую она пела, играя на акустической гитаре под аккомпанемент скрипки.
Это была ее старая песня, единственная, которую Лукас и фирма звукозаписи позволили ей включить в новый альбом.
– Мне всего двадцать восемь! – воскликнула Одри, прочитав рецензию и швырнув газету на стол. – А у них это звучит так, будто мне сорок восемь!
– Это Омаха, – рассеянно произнес Лукас. – Кому какое дело, что думают в Омахе?
Ну как это… ей есть дело! И копу, который стоит рядом с Лукасом – судя по тому, как он смотрит на Лукаса. Рецензия не ранила бы ее так больно, если бы Одри не лгала, что вчера вечером выступила действительно хорошо.
Она застонала, перестала подписывать фотографии и обхватила голову руками. Одри хотела скорее уехать из Омахи в Миннеаполис, убраться отсюда к черту и двигаться вперед, вперед. Снова вздохнув, она продолжила ставить автографы. Лукас в своих драных джинсах и полинявшей голубой майке с надписью "Роллинг Стоунз форти ликс" зло и напористо втолковывал что-то офицеру полиции.
Одри выглянула в окно – похоже, утро было очень жарким, и это напомнило ей одно выступление в Остине, на фестивале под открытым небом. В тот день было так же жарко, но это было одно из лучших выступлений в ее жизни. Никакой электроники, никакой поп-музыки – только она и ее гитара, только баллады в альтернативном фольклорном стиле, которые она так любила сочинять, а устав от сочинения – переписывать их в стиле альтернативного рока.
Иногда Одри казалось, что ее предназначение вовсе не гам, где она оказалась сейчас, словно она живет чьей-то чужой жизнью. Если бы не идея Лукаса превратить ее в звезду, она бы всю жизнь прожила в уютном мирке своей прежней музыки. Если бы ее оставили в покое, она вряд ли бы захотела выбираться из своей тихой гавани к тем впечатлениям, что предлагала ей жизнь теперешняя.
О, но тогда ей будет всего этого недоставать! Будет недоставать вкуса славы и возможности петь сразу для двенадцати тысяч человек. Ее новый альбом находится сейчас в рейтинге под номером четыре, – сразу после Келли Кларксон и как раз перед Пинк. Разве не об этом мечтает каждый музыкант?
Но опять же, останься она в Остине, вряд ли какой-нибудь придурок напугал бы ее до смерти.
Стук в дверь прервал ее размышления; Лукас, продолжая говорить, открыл дверь и, ничего не сказав и даже не сделав ни единого жеста, повернулся и снова подошел к офицеру.
Глаза Одри через всю комнату встретились со взглядом Джека. Он стоял на пороге, упершись рукой в косяк. Другая рука была у него на поясе. Одри вдруг ощутила себя в безопасности, и это ее очень удивило.
Густая темная прядь волос упала ему на глаза.
– С тобой все в порядке? – спросил Джек.
Одри кивнула.
Он распрямил плечи и вошел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь, не обращая внимания на копов, мельком взглянул в сторону Лукаса, и Одри отметила мимолетное, но определенное презрение, отразившееся на его лице.
– Нужно было сразу позвать меня, – произнес Джек, подходя к столу, на котором сидела Одри.
– Я послала за тобой Кортни.
– Лучше зови меня сразу же, как только случится что-нибудь подобное. Расскажешь, как все произошло?
Одри пожала плечами и снова посмотрела в окно.
– Рассказывать-то нечего. Коробку шоколадных конфет и записку принесли от кого-то, кто считает, что я его дразню, посылая сигналы, зашифрованные в песнях. Он думает, что я шлюха и что я должна умереть. В общем, все как обычно. Я бы показала тебе записку, но полиция ее забрала.
– Когда принесли конфеты?
– Часов в девять утра. Принес посыльный, взял их внизу на ресепшене. Полиция пытается выяснить, как они там появились, но они ничего не найдут. Глянь на эти цветы. – Одри обвела рукой комнату. – Их приносят сюда каждый час с момента нашего приезда.
Джек кивнул, не глядя на цветы. Он продолжал смотреть в глаза Одри, и она почувствовала себя странно беззащитной. Казалось, словно он каким-то образом смотрел ей прямо в душу и видел, какая она сейчас несчастная и уязвимая, как близка к тому, чтобы рассыпаться на части. Его испытующий взгляд заставлял Одри нервничать, и она резко встала, уронив ручку.
– Ты уверена, что нормально себя чувствуешь? – снопа спросил Джек.
– Все отлично! – отрезала Одри и так круто отвернулась от этого внимательного взгляда, что ударилась об стол. – V меня полно дел в Миннеаполисе – нужно отрепетировать "Вне себя", потому что я очень повизгиваю на последних нотах, и нужно что-нибудь сделать с освещением…
– Нет, нет, нет! – громко прервал ее Лукас со своего места на краю дивана. Он прервал беседу с полицейским, обращаясь к Одри: – Шоу просто отличное! С какой стати мы должны что-то менять только потому, что какой-то прыщавый панк из Омахи написал в своей рецензии, что ему не хватило света? Успокойся! – твердо произнес он. – Это просто дурацкая рецензия! – И также резко, как рявкнул на Одри, он вернулся к разговору с полицейским.
Одри настолько растерялась, что не нашлась с ответом. Собственно, это не имело никакого значения – Лукас был полностью поглощен своим исключительно важным разговором с полицией и ничуть не беспокоился о ее чувствах, а ведь Одри находилась на грани нервного срыва. Она презирала себя за это – последние несколько недель она никак не могла избавиться от этого чувства. Это очень похоже на мать – та могла впасть в ярость без малейшего повода. Одри всегда считала свою мать в высшей степени эмоционально неустойчивой, а себя – певицу, актрису, уравновешенную личность – спокойной и чуткой.
Но сейчас она ощущала, как ее охватывает жар стыда, смущения, чего-то еще, заливает лицо и шею, и единственное, что она смогла сделать, – это перевести взгляд на Джека.
Его глаза сказали ей все. Эти синие глаза были полны отвращения, жалости и… и хватит, этим утром она больше ничего воспринять не в состоянии.
– Когда мы поедем?
– Через час, может, чуть больше.
– Хорошо, – бросила Одри и направилась к двери.
– Эй! – заорал вслед Лукас. – Одри! Куда, черт возьми, ты идешь?
Вместо ответа она рывком распахнула дверь и решительно вышла из комнаты, размахивая руками. Ей было совершенно необходимо убраться отсюда, уйти куда-нибудь, где она сможет побыть одна, и никто не будет видеть, как она рассыпается на кусочки.
Одри дошла до лифтов и нажала кнопку вызова. Несколько раз. Снова и снова, пока не убедилась, что дверь не откроется. Тогда Одри повернулась и выбежала на лестницу. Пробежав один пролет, Одри услышала, как наверху открылась и закрылась дверь, наверное, ее догоняет Лукас, желая сгладить ситуацию.
Да только она не хотела ничего сглаживать. Она просто хотела остаться одна и не считала, что просит чересчур много. Хотела оказаться в каком-нибудь месте, где Лукас не будет маячить у нее перед глазами и никто ничего не станет у нее требовать.
Одри успела выбежать на тротуар, когда он ее все-таки догнал и схватил крепкими пальцами за руку. Но это был вовсе не Лукас, а Джек.
– Ого! Ты быстро бегаешь. Я впечатлен.
– С какой стати ты меня преследуешь? – огрызнулась Одри, выдергивая руку.
Непонятно почему Джек расхохотался, однако, увиден ее убийственный взгляд, мгновенно выставил перед собой руку, словно извиняясь.
– Согласись, что это странный вопрос. Где-то тут бродит псих, который желает тебе смерти, поэтому мне кажется очевидной причина, по которой я за тобой пошел. Кроме того, ты едва не убила своего несчастного крысеныша.
Одри ахнула – он нес Бруно под мышкой, как мяч. Она совершенно забыла про песика. Одри забрала Бруно у Джека и посмотрела на другую сторону улицы. Там на несколько кварталов тянулось что-то вроде парка с настоящей зеленью, деревьями, прекрасными цветами, пешеходной тропой и небольшой речушкой. Он выглядел так заманчиво, так мирно… и ведь она почти добежала, почти достигла уединения!
– Разве я не могу просто пойти прогуляться? – подавленно и жалобно спросила Одри.
– Конечно, можешь. Но я пойду с тобой.
Одри хмуро посмотрела на него:
– Я имела в виду – одна.
Джек пожал плечами:
– Прошу прощения, детка. Ты же знаешь, единственная возможность погулять в парке – это если я буду рядом. Особенно после тех конфет и нового письма.
Она знала, но это злило ее еще сильнее.
– Отлично! – раздраженно буркнула Одри. – Идем! – Сказав это, она быстро направилась к переходу. Джек моментально оказался рядом, причем шел с таким видом, будто выбрался на воскресную прогулку. Одри все ускоряла и ускоряла шаг, пытаясь его обогнать, но не могла. Когда они добрались до светофора, Одри метнула в него сердитый взгляд. Джек выглядел свеженьким как огурчик, несмотря на высокую влажность и тридцать два градуса жиры. Одри с трудом подавила досадливый возглас и несколько раз нажала на кнопку светофора. Когда она убрали руку, Джек выгнул бровь. Одри тоже вскинула бровь.
Он спокойно протянул руку и нажал кнопку на столбе.
Только тут до Одри дошло, что она нажимала кнопку дня перехода в обратном направлении. Игнорируя веселую усмешку Джека, Одри дождалась, когда загорится зеленый – из-за ее нетерпеливого нажимания кнопки на это ушло довольно много времени, – и буквально по-спринтерски помчалась через дорогу.
Джек с легкостью держался рядом и даже твердой рукой придержал ее за локоть, когда они оказались в парке.
– Ладно-ладно, я никуда не убегу, – буркнула Одри, отдергивая руку и наклоняясь, чтобы выпустить Бруно. – Но можно дать мне хоть немного уединения?
Джек жестом предложил ей идти впереди.
Одри шла, чувствуя, что ее кожа тает там, где к ней прикоснулась рука Джека, а в голове бешено крутятся мысли о том, как его рука прикасается к другим частям ее тела. Это нелепо – после всего, что с ней случилось этим утром, она думает о сексе? И все-таки это не просто секс. Тут крылось нечто большее, нечто похожее на ощущения Одри той ночью на пляже. Поддержка и утешение.