- Ну вот теперь все понятно. Ну и слава Богу. Знаешь, Женька, я за тебя так рада! А то ты все одна и одна. Мы же с тобой ровесницы, у меня вон уже двое оглоедиков, а ты какая-то неприкаянная. Честно рада, Жень! В душу лезть не буду - когда посчитаешь нужным, сама расскажешь. Я только желаю тебе удачи. Пусть у тебя все получится, ладно?
Женин ответ, так и не успевший слетевший с губ, прервал резкий звонок в дверь. Катя не двинулась с места, только заинтересованно прислушивалась к звукам. Вот в прихожую протопали две пары детских ножек, вот прошагал большими тапочками, спадающими с ног, Игорь, вот лязгнул металлическим язычком замок. А дальше прислушиваться уже не было ни малейшей необходимости: детвора заверещала так громко, так радостно, что, пожалуй, их стараниями верхние и нижние Катины соседи были поставлены в известность о визитере:
- Дядя Олег, дядя Олег!!!
Нужно было видеть Катино лицо: она как-то вся растворилась в счастливой улыбке, как-то растеклась в своей радости. Подскочила с жесткой табуретки, забыв про гостью, но уже в самых дверях вспомнила про Женю, успела понять, что несколько невежливо поступает по отношению к ней, и посчитала необходимым объяснить:
- Олежка пришел! - и, полагая, что этими слова сказано всё, выскочила в прихожую.
- Олежек! - услышала Женя ее голос и поняла, что чаепитие сегодня отменяется. Негоже мешать людям.
Женя встала и вслед за Катей отправилась в прихожую. Там и без нее было тесно: вокруг Олега топтались дети, Катя висела на шее брата, улыбающийся Игорь стоял, прислонившись к стене. Прямо не рядовой визит брата, а какой-то праздник тысячелетия!
Женя бочком, бочком пробралась к двери, стараясь причинять как можно меньше неудобства хозяевам. Поздоровалась с едва знакомым ей Олегом:
- Здравствуйте, - и открыла дверь.
- Добрый вечер, Женя, - практически не взглянув на нее, ответил Олег.
- Кать, я пойду, - уже с лестничной площадки сказала Женя. - Ты про кофе не забудь, ладно? Занесешь попозже, хорошо?
- Да, конечно, - ответила Катя, тут же, кажется, позабыв не только о Женькиной просьбе, но и о ней самой. - Олежка, как хорошо, что ты пришел!!!
Женя сидела на работе и старательно записывала заказ очередного клиента, плечом прижав телефонную трубку к уху.
- Так, давайте-ка на всякий случай еще раз проверим: 'Маэстро-стандарт' формата А-4 двадцать пачек, файлы матовые - десять упаковок по сто штук, файлы прозрачные - пять, скрепки для степлера 'десятка' - двадцать, 'двенадцатка' медные - десять, ручки шариковые 'BIC' - по десять упаковок синих и черных. Всё? Хорошо, Наталья Дмитриевна, сегодня доставим. Налоговую накладную? Ну а как же, обижаете, дорогая! Конечно, конечно, вместе с товарным чеком, как всегда. Рада была слышать. Всего доброго, Наталья Дмитриевна!
Женя положила трубку, еще раз пробежалась глазами по списку и положила его на стол перед Белоцерковским:
- Срочный заказ, Владимир Васильевич. Хорошо бы не тянуть до вечера - постоянные клиенты, как-никак. Вы уж там ребят поторопите, ладно?
Шеф не успел ответить, как снова зазвонил телефон. Женя подняла трубочку и дежурно-вежливым тоном поздоровалась:
- 'Все для офиса', добрый день!
Однако вместо голоса очередного клиента в трубке раздался радостный возглас Сычевой:
- Женька! Никогда в жизни не догадаешься, что я тебе сейчас скажу!
Помимо воли Женя нервно оглянулась на начальника - Лариска орала в трубку так громко, что, наверное, ее голос можно было без особого труда расслышать из самого дальнего уголка не столь уж просторного офиса.
- Да, слушаю вас! - сухо, по-деловому ответила она.
- Что, шеф опять на местах? - огорчилась Сычева. - Вот гад! И не поболтаешь по-человечески. Женька! Я замуж выхожу!
Женя чуть не подпрыгнула на стуле - ничего себе, новости! Всего-то недели три назад, максимум месяц Лариска плакалась ей в жилетку по поводу непонятливости своего Вадика, а теперь она уже собралась за него замуж!
- Да-да, я вас внимательно слушаю! - заинтересованно ответила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не заговорить открытым текстом.
Лариса продолжала делиться радостью:
- Жень, мы с Вадюшей уже заявление подали! Представляешь? Женька, будешь свидетельницей, ладно? Не Любку же мне брать, в самом деле! Да и вообще - в свидетели ведь берут самых-самых близких. Так ты согласна?
- Да, конечно, обязательно! - не сумев сдержать восторга, воскликнула Женя, но тут же, заметив подозрительный взгляд Белоцерковского, постаралась взять себя в руки и добавила уже чуть более строгим голосом: - Можете на меня рассчитывать!
- И вообще, мне твоя помощь сейчас ой как понадобится! - продолжала радостно вещать Сычева. - Ты представляешь, сколько хлопот на мою голову свалилось?! Я без тебя не управлюсь, Женька! Свадьба-то уже через две недели, двадцать второго сентября, представляешь?!
- Так срочно? - удивилась Женя, в очередной раз поймав недоверчивый взгляд Белоцерковского.
- А-ха, - с нескрываемым счастьем в голосе ответила Лариска. - У меня, оказывается, уже почти два месяца беременности, а я все надеялась, что само рассосется. Даже тебе боялась говорить, представляешь? Так боялась - ужас! Знаешь, думала, что Вадик мой, как узнает, тут же испарится, как тот твой, который безымянный. А он обрадовался. Не сразу, правда. Сначала тоже скривился, как и все мужики, наверное. А потом сам предложил пожениться. Ну а я, естественно, не стала ломаться. Быстренько его в загс затащила. Он чего-то там долго договаривался, даже выставил меня из кабинета, чтоб не мешала деловым переговорам. Та ж тетка сразу, как мы заявление написали, объявила, что положено целых два месяца на раздумья, и никак иначе, сначала назначила аж на двадцать пятое ноября, представляешь? Типа, без испытательного срока жениться не положено. А вдруг мой Вадюша за два месяца передумает, что я тогда буду делать?! И вообще! Ну куда ж нам ждать-то два месяца? Это ж какая я на свадьбе была бы? У меня ж через два месяца пузо будет заметно! Представляешь, в белом платье и с пузякой! Но Вадюша у меня умничка, сам все уладил. А три недели - это ведь ничего, правда? Меня же не разнесет за три недели, как ты думаешь, Жень, а? А к свадьбе-то подготовиться надо, за два дня же такие дела не делаются, правда? Так что две недели - я думаю, оптимальный срок, да, Жень? Короче, Женька, я вся в шоколаде! Представляешь?
- Да, конечно-конечно, - почти официальным тоном ответила Женя, косясь на любопытного Белоцерковского. А в душе разрывались радость за подругу и… какой ужас - зависть ее счастью!
- Уй, Женька, я такая счастливая, ты не представляешь!
- Я понимаю, понимаю, - кивала та.
Сычева, с трудом сдерживая восторг, воскликнула в сердцах:
- Ой, убила бы твоего шефа! Мне так много надо с тобой обсудить, а он, гад! Женька, я тебя обожаю! И Вадюшу своего обожаю! Я такая счастливая, Женька! И знаешь, я уверена, как никогда - у нас с ним все обязательно получится! У нас все будет хорошо. И у тебя, Женька, тоже все будет хорошо, обещаю тебе! Вот увидишь! Не знаю, как, но обязательно все будет хорошо, я это чувствую! Женька, я просто умираю! А не послать бы тебе шефа на фиг, а? Или еще подальше? Может, приехала бы ко мне прямо сейчас?
Задумчиво глядя на Белоцерковского, Женя ответила:
- Не знаю. Я попытаюсь. Я сделаю все от себя зависящее. И конечно, вы можете на меня положиться.
И, когда уже Лариска дала отбой и в трубке раздались противные короткие гудки, добавила, словно бы продолжая разговор с невидимым собеседником, дабы совсем уж развеять подозрения Белоцерковского:
- Давайте так договоримся: вы определитесь с заказом, а потом позвоните. И не волнуйтесь - ваш заказ мы сможем доставить в самом худшем случае в конце того же дня. А при удачном раскладе он уже через пару часов будет в вашем офисе. Договорились?
Положила трубочку и бесхитростно взглянула на Владимира Васильевича:
- Они еще подумают. Никак не могут решить, что им нужно в первую очередь. Потребностей много, а вот со свободными средствами напряженка. Но я думаю, никуда они от нас не денутся. Где они найдут такие цены, как у нас, правда?
'Такие цены, как у нас' - это была волшебная фраза. После нее Белоцерковский обычно забывал обо всем на свете и полностью погружался в подсчеты, наверное, не уставая нахваливать себя, любимого, за то, что не стал жадничать, что установил минимально приемлемый процент накрутки на товар, а свое берет объемами продаж благодаря количеству благодарных покупателей. Белоцерковский согласно кивнул, пробежался глазами по списку и вышел из офиса, держа в руках Женькин листочек с заказом.
А Женя задумалась, облокотившись на рабочий стол. Значит, вот оно как. Значит, у Лариски все вышло. И забеременеть успела, и почти уже вышла замуж. По крайней мере, заявление подано и Вадиму теперь не так легко будет соскочить с ее крючка. По крайней мере, самой-то Жене до загса дойти так и не удалось, она в свое время добралась только до обещаний. Как оказалось, пустых обещаний. Ну что ж, молодец Сычева. И дай Бог, чтобы она не ошиблась в своем Вадике. Только бы он не оказался такой же сволочью, как тот, от чьего имени Женькин рот кривился столько лет. И пусть ей уже целый год на него наплевать, ведь почти год рядом с Женькой Димочка Городинский, самый-самый замечательный мужчина на свете, но того, с умершим именем, она никогда в жизни не простит. Потому что такое нельзя прощать, тут библейские заповеди не годятся. А Лариска… Молодец Сычева! Если бы не забеременела, ее Вадик, наверное, еще лет десять как минимум не задумался бы о женитьбе. А так… Все очень даже здорово. И у Жени совершенно нет поводов завидовать лучшей подруге. Чего ей завидовать-то? Можно подумать, сама Женя обделена счастьем! Уж ей ли грустить-то?! У нее ведь есть Димочка!!!
Однако на рабочем месте как-то не сиделось. Атмосфера офиса начисто отбивала желание радоваться жизни. А ведь радоваться было чему. Нет, если Женя немедленно не покинет надоевший до одури офис, если сию минуту не отправится к Лариске, дабы не только поддержать подругу в столь сладостную минуту, но и разделить ее счастье, насладиться им, или хотя бы прикоснуться к нему, к чужому, она попросту умрет прямо на рабочем месте.
Женя медленно скривилась, прижала ладонь к щеке:
- Ой нет, больше не выдержу. Все надеялась, что пройдет, а он только еще больше болит. Сил моих больше нет. Галина Александровна, передайте шефу, что я к зубному пошла, ладно? Я завтра с утреца как штык буду.
Коллега посмотрела на нее подозрительно, ехидно улыбнулась:
- Ну-ну, иди, страдалица. Передам, не волнуйся.
Женя скорчила благодарственную рожицу и, схватив сумку, резво выскочила из офиса.
Оказывается, выдержать испытание чужим счастьем очень нелегко. Пожалуй, так же нелегко, как пережить собственное несчастье. Или почти так же. Потому что видя рядом с собою счастливую подругу, заново начинаешь переживать все то, что случилось с тобою несколько лет назад.
Пытаясь отогреться около Ларискиного счастья, Женя почему-то лишь еще глубже зарылась в свое прошлое. Казалось бы, уж чего бы ей теперь грустить? Теперь, когда рядом с нею Дима Городинский (ну, или почти рядом - не велика, в принципе, разница), когда Женя напрочь забыла о всех своих прошлых бедах, у нее даже повода для грусти не было! Разве что немножечко расстроиться из-за того, что Дима не может вот так сразу бросить свою старую грымзу. Даже нет, не в этом дело. Димочка просто еще не понял, что судьбою ему назначена не какая-то старая грымза Петракова, а именно Женька Денисенко. Вот в этом была ее главная проблема, а вовсе не в том, что Дима не может бросить свою Алину. Может, еще как может! Он просто пока еще не знает, что должен ее бросить. Он еще не понял, что ему нужна не Алина Петракова, не еще кто-нибудь, а только Женька, одна только Женька. Но он поймет, он обязательно поймет! Это всего лишь вопрос времени, и поэтому еще рано отчаиваться. Собственно, не то чтобы рано, а вообще Жене теперь надо бы даже забыть это слово, потому что уже никогда у нее не будет повода для отчаяния. Теперь нужно только ждать, когда Дима все поймет. А уж что-что, а ждать-то Женька умела!
Однако несмотря на то, что, казалось бы, для отчаяния поводов нет, от благодушного Женькиного настроения не осталось, пожалуй, даже воспоминания. Потому что рядом с счастливой до неприличия Лариской вспоминалось не то, что Женькины шансы на скорое собственное счастье были довольно высоки, а то, какой бедой для нее когда-то уже обернулось самое настоящее счастье. Ведь было время, когда Женя точно так же вся светилась от предвкушения смены надоевшей вдруг фамилии Денисенко на… ой нет, никак не удавалось вспомнить. Память очень отчетливо рисовала картинки Женькиного счастья, когда она с гордостью держала под руку любимого человека, не скрывая выпирающего животика. Не менее отчетливо вновь и вновь демонстрировала, словно кадры кинохроники, тот момент, когда в больничную палату к неокрепшей еще после преждевременных родов Жене зашел доктор в белом халате, и сообщил, что ее мальчик, ее любимый малыш… 'Мы его потеряли… Даже у нерожденных детей бывают суицидальные наклонности. Они ведь всё чувствуют. Чувствуют, когда их появлению не рады…'
Женя все помнила, буквально каждый момент собственной жизни. Иные проскакивали почти незамеченными, другие по какой-то странной причине тянулись долго-долго, мучительно, выматывали и опустошали душу даже спустя несколько лет после случившегося. Всё помнила Женя. Кроме имени предателя. Кроме его фамилии. Кроме его очень красивого (кажется, он был красив?), но подлого лица. Не помнила. Или не хотела помнить. Или запретила самой себе помнить? Что суть одно и то же. Так или иначе, а вспомнить имени предателя никак не удавалось. Иногда Жене казалось, что оно - вот оно, совсем рядышком, буквально плавает на поверхности, и рассмотреть его мешает лишь мелкая-мелкая рябь, и всматривалась, старалась, и, почти уже разглядев, почти вспомнив, вдруг пугалась - нет, нельзя, его имя нельзя выпускать из ада, иначе она сама рискует вновь оказаться в том же аду. И снова будет больно. Снова придет страшный доктор без лица - один только белый халат на бестелесном, несуществующем на самом деле человеке, нарисованном лишь воспаленным воображением несчастной матери, так и не увидевшей ни разу в жизни собственного ребенка…
Господи, за что, почему?!! Ведь она так любила своего малыша! Она так хотела его!!! Вот только… На несколько дней, всего на каких-то несколько дней забыла о его существовании, поглощенная болью предательства любимым человеком. А он, ее малыш, решил, что не нужен маме, что никто на этом свете не обрадуется его появлению?! Но ведь это неправда, неправда!!! Он был нужен Жене, он так был ей нужен!!! Тогда почему, почему, почему?..
И как будто не было восьми последних лет. Как будто Жене снова девятнадцать, как будто это не Лариска Сычева (пока еще Сычева!) носит под сердцем желанное дитя от любимого человека, а она, она сама, Женька Денисенко, юное доверчивое создание, порхает по жизни в ожидании собственной свадьбы! И она еще не знает, что ждет ее за поворотом, там где… там, где имя любимого человека перестает ласкать слух, где на Женькиных глазах пересекает черту, за которой - небытие, беспамятство… Но о каком беспамятстве речь, когда она все так отчетливо помнит?!! Вот только имя, его имя никак не может припомнить… Или все-таки не хочет?..
Лариска Сычева без особого труда прошла проверку Женькиным горем. А Женя… Женя не выдержала Ларискиного счастья. Сначала, пока ехала с работы к подруге, надумала взять две недели отпуска, чтобы все время быть рядом с Лариской, быть у нее на подхвате в нужную минуту - мало ли что? Неделя у нее осталась недогулянная, а еще недельку придется позаимствовать из следующего отпуска. Белоцерковский, конечно, не обрадуется такой перспективе, однако в данную минуту это обстоятельство волновало ее меньше всего на свете. По закону Женя имела право отгулять положенное в любое время. Ну а то, что шеф не слишком любит отпускать подчиненных надолго - это уж его личные проблемы.
Однако посидев рядом со счастливой до неприличия Лариской, насмотревшись на ее сияющую мордашку, наслушавшись сладких охов-вздохов, Женя весьма жестко подкорректировала собственные планы. Нет, две недели - это слишком много. Лучше недельку. А следующий отпуск трогать, пожалуй, пока что не следовало бы - мало ли, вдруг пригодится? Может быть, Димочка к тому времени все поймет и тогда они вместе съездят куда-нибудь на юг, к морю. А с Лариски и недели будет достаточно.
Чуть позже Женя решила отделаться тремя рабочими днями плюс выходные. Да, так будет лучше. Самое главное - выбрать свадебный наряд для невесты. Платье, туфли, фата - вот что главное. Все остальные вопросы Лариска запросто сможет решить с женихом и родителями. Так зачем Женя будет мешаться у всех под ногами? Мало того, что в такой сутолоке пользы от нее будет с гулькин нос. Скорее, она даже откровенно будет мешать людям. Да вдобавок ко всему еще и себе неприятными воспоминаниями конкретно попортит нервы.
Решено. Пять дней. А в остальные дни… В остальные дни, оставшиеся до Ларискиной свадьбы, Женя будет грустить в одиночестве. Потому что Ларискино счастье неожиданно сильно разбередило незаживающие раны, нанесенные собственным прошлым, и от грусти теперь можно будет избавиться только в обществе Димочки. Ах, как жаль, что он так некстати уехал на очередные гастроли! Ах, как жаль, что он артист! Нет, не так. Как жаль, что он - Артист! И именно в силу того, что Артист он с большой буквы, Жене и приходилось довольствоваться малым.
Малым?! Ничего себе малым! Димочка Городинский, большая умница и непревзойденный гений российской эстрады уже целый год (ну, или почти год - какая разница?) является не только Женькиным любимым человеком, но и - о счастье! - любовником! Не чьим-то, а именно Женькиным! Пусть пока еще не мужем, но любовником - тоже очень неплохо. К тому же через некоторое время Димочка непременно поймет, что Алина Петракова - самая большая ошибка его жизни, и тогда уже Жене не доведется скрывать свое счастье от окружающих.